Дмитрий Коваленин - Коро-коро Сделано в Хиппонии Страница 22

И вот ты выпускаешь из легких дым — и стряхиваешь, нервно, почти не глядя, с сигареты это грёбаное бревно. И оно улетает, как пуля со смещенным центром тяжести, совсем не туда, куда целился, а на юбку старухе с кошелкой метрах в полутора от тебя.

А ты не уверен, что действительно это замечаешь; погасший окурок сам оказывается под каблуком.

Еще секунд десять ты задумчиво смотришь, как старуха, взвыв, роняет кошелку на псину, та кусает грузина, грузин дергается и цепляется за солдатиков, всё галдит на разные голоса, громче и громче, собираясь в злобный сгусток тычков, выкриков и теряющих равновесие тел, и тут подходит трамвай.

Вмиг затихнув, публика втягивается в него, как в большой пылесос — и грохочущее железо распадается на молекулы в пепельной дымке дождя.

Bonus trak:

Басё и дзэнская сила Коан

Посвящается Алексею Андрееву

Однажды поздней осенью Басё скитался по горам на севере Хонсю. Дела у поэта шли неважно: вот уж неделю Озарение не посещало великого хайкуиста, и душа мучилась от острой нехватки Дзэна в стареющем организме. В отчаянии он даже забрался на гору Бандай — но и там, на вершине, нашел только голую скалу да рододендроны.

Заплакал тогда поэт — и с горя решил перекусить немного на краю обрыва. Размотал свои фуросики и достал коробочку с суси, что состряпали поклонники его поэзии, бедные крестьяне из деревушки под горой.

А надо сказать, что все эти крестьяне в деревушках, которых встречал знаменитый бродяга, не всегда понимали и любили его стихи, и далеко не всегда снабжали его чем-нибудь вкусненьким. Вечно это у них зависело то от времени года, то от урожая, пожара, цунами или еще какого нашествия саранчи.

А в двух деревушках его даже побили, обозвав лодырем и попрошайкой, и сломали любимую клюку. С тех пор Басё, перед тем, как зайти в очередную деревню почитать стихи и покушать, всегда предусмотрительно прятал самые ценные вещи под каким-нибудь лопухом. Правда, потом иногда забывал, под каким, — но тут уж сам был виноват и ни на кого не обижался.

Но эти, последние крестьяне оказались особо приветливы, поскольку всей деревней напились-наелись на свадьбе дочери деревенского старосты. Эти добрые пьяные люди насовали поэту полные фуросики оставшихся после свадьбы сусей, на которые уже смотреть не могли, починили его прохудившийся сямисэн, на котором сами же потом и тренькали до утра, а также смеха ради досочиняли его незаконченный цикл стихов, пока уставший с дороги поэт мирно спал. Вот смеху-то будет, хихикали шутники: раскроет Басё свои записки в пути — и ну удивляться: «Когда ж это я столько насочинял?..»

Так что когда открыл Басё свое бэнто с аппетитными лоснящимися сусями, — несмотря на печаль, душа его посветлела. Ловко выхватил он из футляра с кистями любимые палочки для еды — и приготовился трапезничать.

Да не тут-то было! Откуда ни возьмись налетел порыв страшного ветра — да ка-ак вырвет одну палочку из цепких Басёвых рук! И остался Мацуо Басё с одной-единственной палочкой против восемнадцати сусей…

При этом, заметим, никаких деревьев вокруг не растет, новых палочек не настрогаешь… А кушать охота — сил нет!

Вот тут-то и осенило великого поэта.

И спросил он себя: а что же такое — захват ОДНОЙ палочкой? Двумя — понятно, двумя и дурак сумеет, а как — одной? Как мудрецу наесться сусей до отвала с единственной палочкой в бесполезных руках?

И не успел он пробормотать еле слышно все эти вопросы, как тут же вся Природа зашевелилась вокруг, а рододендроны на скале даже захлопали от восторга пухлыми, мясистыми лепестками. И Космическая Энергия Дзэн стала подхватывать сусю за сусей, обмакивать аккуратненько в мисочку с соевым соусом, что сжимал он в ладонях, — и запихивать, одну за другой, поэту прямо в уста!

Бушевал ураган, пронизывающий ветер грозился сорвать со скалы одинокую щуплую фигурку, но счастливый и гордый Поэт стоял на обрыве с горящими глазами, всем стихиям наперекор, — и ловил, ловил проворными зубами вкусные, жирные суси крестьян деревушки Бандай…

И впервые за много дней и ночей на сердце у него было тепло и сытно.

Вот так добрый гений и духовная концентрация вновь победили злую Природу. А приобретенный навык еще не раз пригодился поэту в его странствиях. Когда очередные глухие к искусству народные массы не хотели кормить его за поэзию, он быстренько переключался на фокусы с сусями и прочей снедью — и все равно наедался, хитрец! Со временем, говорят, он натренировался кушать, вообще не подходя к столу, а к шестидесяти годам его «дальнобойность» достигала уже пятнадцати ри от объекта поедания. С арбузами, правда, вы ходили оказии: тяжелые они, так и норовили прервать полет и упасть кому-нибудь на голову. Но Басё не грустил и постепенно научился обходиться без этой ягоды в своем рационе.

Со временем слава о его чудесной духовной практике пересекла океаны, и сам Николай Васильевич Гоголь экстраполировал данный способ медитации на украинскую почву, создав широко известный сюжет о галушках в сметане. В ответ на это писатель Акутагава, мстя за сэнсэя, позаимствовал идею рассказа «Шинель» для своей новеллы «Бататовая каша», а режиссер Куросава снял кино про самурайскую жизнь и назвал его «Идиот». С тех пор все только и спорят, чья культура первичнее, и даже иногда оскорбляют друг друга.

Но уж мы-то с вами знаем, кто первый начал.

По пути из Ямато в Ниппон

Хроника событий

Как БГ в Японию приглашали

Дело было так. Мы сидели в Ниигате у Вадима Каневского[5], слушали только что вышедший альбом «Лилит» и пили пиво. Кто-то сказал: «Мужики, а ведь Боб ни разу не был в Японии, чего бы нам его не позвать в гости?» Предложение вызвало бурную одобрительную реакцию, но было забыто, лишь только пиво иссякло. Забыто всеми, кроме Каневского.

Заявившись к нему через неделю, мы увидели лист бумаги, исчириканный телефонными номерами. В течение нескольких дней Каневский пытался выйти на самого Гребенщикова, начав с рок-н-ролльных кругов Дальнего Востока и медленно продвигаясь в сторону европейской части. Как раз к нашему приходу он заимел наконец заветный номер и медитировал на него, сидя на диване в ожидании удобного времени для звонка. Мы пожелали ему удачи и ушли, дабы не смущать.

Каневский волновался. Путь к снятию напряжения ему был известен только один — и он пошел этим путем. Волнение как рукой смахнуло, однако взамен его начались сбои в работе речевого аппарата. Тем не менее разговор был проведен и даже записан на кассету. Вернее, записались первые пятнадцать минут, а на вторые пятнадцать минут кассеты не хватило.

Прослушав на следующий день запись, мы пришли к единодушному выводу, что этот разговор является законченным произведением искусства, ценнейшим артефактом — и поэтому должен быть сохранен и увековечен. Правда, до увековечения прошло более полугода. Но зато соблюдены все моральные нормы — сегодня у нас есть разрешение обоих участников разговора на его опубликование.

И. Г. — Ирина Гребенщикова

В. К. — Вадим Каневский

Б. Г. — Борис Гребенщиков

И. Г. Алло?

В. К. Э… Алло!

И. Г. Да!

В. К. Это опять Каневский из Нииг… из Ниигаты. Борис Борисович подошел?

И. Г. Вы знаете, он подошел, но он был у стоматолога и он сейчас спит. Я выясню, сможет ли он проснуться, ладно?

В. К. Спросите его, пожалуйста.

И. Г. Ну, в принципе, проснуться-то он сможет — но когда человек просыпается, способен ли он разговаривать?

В. К. Я думаю, что он будет способен. Ик!

И. Г. Ну, не знаю, посмотрим…

В. К. Я думаю, что он, пожалуй, будет способен…

Б. Г. Алло?

В. К. Э… Борис Борисович?

Б. Г. Добрый день.

В.К. Здравствуйте [вздох]. Извините, пожалуйста, на меня икотка немножко напала…

Б. Г. Это ничего.

В. К… Борис Борисович… Э-э-э… Я… Моя фамилия Каневский, я звоню из Ниигаты… Из Японии.

Б. Г. Так…

В. К. Я хотел бы… Дело в том, что уже три дня активно пытаюсь п-пробиться к вам…

Б. Г. Ага…

В. К… [вздох] Дело вот в чем [пауза]. Здесь в Японии у нас… Ик! Ой, господи, извините меня, пожалуйста.

Б. Г. Да?

В. К. Ради бога, извините, но…

Б. Г. Я понимаю, все бывает.

В. К. Когда нападает ик… икотка, то это… это… Это действительно вы?

Б.Г. Да.

В. К. \пауза\ Ясно. Просто голос отличается от того, который я привык слышать… Извините пожалуйста.

Б. Г. Да!

В. К. Вот. Э… Речь вот в чем [пауза]… Вернее, не речь, а дело. Здесь у нас в Японии существуют, э… вернее, живут несколько человек, которые не просто ценят ваше творчество, а которые могут цитировать ваши тексты… ну, многие из них — п-процентов семьдесят наизусть. Я тоже отношусь к ним.