Ларри Коллинз - Горит ли Париж? Страница 22

Положение было отчаянным. К этому времени в мэрии уже было десять убитых и три десятка раненых. Снаружи раздался усиленный репродуктором голос немецкого офицера: «Сдавайтесь или мы уничтожим мэрию вместе с вами!» Люди «из Задига» ответили очередным залпом из своих быстро тающих боеприпасов.

Танк на площади двинулся вперед. Фугасным снарядом он разнес железную дверь мэрии и стал карабкаться вверх по мраморным ступеням. Французы были беззащитны. Они забыли взять с собой не только медикаменты — у них не было и «коктейлей Молотова». Задыхаясь от пыли и дыма, Кайетт и его товарищи из-за мраморной лестницы в вестибюле обстреливали из ружей угрожавшую им серую массу. Надежды не оставалось. Кайетт приказал отступать в подвал. Там под бетонным люком шириной в два фута находился цилиндрический колодец, ведший в камеру размером с большой чулан. За этой камерой, по другую сторону кирпичной стены, проходил канал парижской канализационной системы. Это был единственный путь к свободе. Когда немцы ринулись за ними, Кайетт и горстка его товарищей бросились в подвал и протиснулись через люк. Часом ранее два человека начали пробивать отверстие в стене, отделявшей камеру от канализационной сети. Теперь Кайетт и его товарищи в напряженном молчании ожидали, когда они закончат работу. Раненым зажимали рты, чтобы заглушить их стоны. Двое рубивших стену обмотали кирки рубашками, чтобы приглушить удары.

Кайетт взобрался по ржавой лестнице, ведущей к выходу и, скрючившись под закрытой бетонной крышкой люка, прислушался. Буквально в нескольких дюймах над головой он слышал шарканье ног немцев, сновавших по подвалу в поисках беглецов и выгонявших тех, кто остался наверху. Один остановился прямо над его головой. Кайетт слышал, как под ногами немца скрипели песчинки и крупицы мусора, как будто тот раздавливал их на его черепе. Немец что-то проорал. Кайетт с дрожью ждал, когда он поднимет крышку и бросит вниз с полдюжины гранат, которых будет достаточно, чтобы уничтожить его и всех остальных, спрятавшихся в этом темном колодце.

У Префектуры полиции первый же снаряд снес тяжелые чугунные ворота, служившие главным входом в здание. Взрывная волна развернула студента-юриста Эдгара Пизани и бросила в угол комнаты, осыпав градом штукатурки. Ползая в пыльной куче мусора в поисках очков, чернобородый Пизани услышал панический вопль: «Танки подошли!»

Танки — две «пантеры» и «рено» 5-го зихерунгсрегимента — кружили по просторной площади между Нотр-Дам и Префектурой. Было 3.30 пополудни. Оказавшись в ловушке за хлипкими баррикадами из мешков с песком, вооруженные пистолетами, винтовками со скользящим затвором образца первой мировой войны и несколькими устаревшими пулеметами, полицейские с ужасом наблюдали за танками. Там, на фоне массивных очертаний Нотр-Дам, их ожидала расплата за смелые действия. Ими овладела паника. Сначала небольшими группами, а затем десятками они стали покидать баррикады и устремлялись к единственному спасительному выходу из здания — к внутренней станции метро, из которой под землей можно было перейти на левый берег Сены.

Однако нашелся решительный человек, остановивший их. Сержант полиции Арман Фурне, командир одного из двух отрядов Сопротивления в департаменте полиции, прорвался сквозь отступающую толпу и оказался на вершине лестницы. Выхватив из кобуры пистолет, Фурне пообещал застрелить первого, кто пройдет мимо него. «Наш единственный шанс на спасение, — крикнул он, — это победа!» Ошеломленные и пристыженные, люди остановились.

В самом здании студент Пизани, вновь обретший вертикальное положение, диктовал телетайписту срочное воззвание. «Атака немцев на Префектуру неизбежна, — говорил он. — Необходимы все наличные силы ФФИ для нападения на немцев с тыла». Под его диктовку оператор отстукивал текст непосредственно на печатающем устройстве, которое разошлет это сообщение во все полицейские участки города. Выбив последнее слово, он дотянулся до кнопки с надписью «A. G.» и нажал ее. Это была кнопка общей тревоги для всей полиции Парижа.

В тускло освещенном подвале Префектуры три человека, раздевшись по пояс и обливаясь потом, собирали самое мощное из имеющегося в здании оружия. На расставленных вдоль стен стеллажах лежали бутылки с шампанским, принадлежавшие вишистскому префекту полиции. Собранная Фредериком Жолио-Кюри команда вскрывала эти бутылки одну за другой и, не глядя, выливала драгоценную жидкость на пол. Как только содержимое бутылок заменялось на бензин и серную кислоту, они вновь закупоривали их и оборачивали бумагой, пропитанной раствором бертолетовой соли. Поджидавшая здесь же цепочка полицейских передавала бутылки на верхние этажи здания.

На площади Нотр-Дам танкист Вилли Линке из 5-го зихерунгсрегимента увидел, как одна из смертоносных бутылок Жолио-Кюри, крутясь в воздухе, шлепнулась в неосторожно открытый люк башни соседнего танка, «как баскетбольный мяч в корзину». Из башни вырвались огромные желтые языки пламени. В считанные секунды танк был охвачен огнем. В тесном пространстве своего собственного танка Линке услышал радостные крики полицейских из Префектуры. Приказав зарядить пушку, Линке в ярости послал снаряд в здание Префектуры.

Незадолго до пяти часов по осажденному зданию пронесся страшный слух: боеприпасы почти закончились. Сержант Фурне, остановивший поддавшихся панике полицейских, с хмурым видом вошел в кабинет Пизани, чтобы проверить этот слух. У некоторых бойцов, сообщил он Пизани, «едва хватит боеприпасов на две минуты огня».

Юный студент права поднял трубку и набрал номер. Он звонил домой своей сестре Лоренс. «Живыми мы отсюда не выберемся, — сказал он ей. — Боеприпасы почти закончились. Единственное, что нас может спасти, это если американцы прибудут сюда как можно скорее». Он попросил поцеловать за себя своих двоих детей и повесил трубку.

Однако для двух десятков американцев, находившихся в 175 милях от города в увешанном картами фургоне размером с половину железнодорожного вагона, Париж в тот день был «не более чем кляксой на наших картах, которую мы должны были обойти на пути к Рейну». Это были карты передового эшелона штаба 12-й группы армий США, расквартированного в яблоневом саду на берегах реки Майен вблизи хлопкопрядильного городка Лаваль, и именно на этих картах вскоре должна быть начертана судьба Парижа. Для командующего 12-й группой армий генерал-майора Омара Н. Брэдли, для его штабистов это было место, которого любой ценой следовало избегать.

Перед этим уже начинающим лысеть, мягким по натуре уроженцем штата Миссури, носившим очки в стальной оправе, стояла лишь одна задача: вести своих солдат как можно быстрее и как можно дальше, пробить брешь в «линии Зигфрида» и прорваться к Рейну прежде, чем отступающий противник успеет перегруппировать силы. Сейчас его беспокоило лишь одно: хватит ли бензина?

Два дня назад штаб Верховного командования предупредил, что после освобождения Парижа его дневная норма горючего будет сокращена на 67 тысяч галлонов, которые будут переданы населению города. Эта цифра обескуражила и возмутила его. Такого количества было бы достаточно для продвижения целого корпуса на 25 миль. Он считал, что «если бы мы смогли прорваться к «линии Зигфрида» с тем горючим, которое предназначалось для Парижа, то город был бы вознагражден «более скорым завершением войны».

Сейчас, сидя в своем фургоне на совещании, Брэдли внимательно вслушивался в слова начальника тыла, сообщавшего жизненно важные цифры о наличии горючего, от которых зависело столь многое: количестве галлонов, выгруженных на побережье в тот день, их количестве, перевозимом грузовиками по все удлиняющимся путям снабжения, резервных количествах, остававшихся на передовых складах его дивизий. Для находившегося здесь же помощника Брэдли майора Честера Бейарда Хансена ежедневно слышать, как тает горючее, было все равно, что «наблюдать за агонией смертельно больного человека». Брэдли не заметил, как в конце фургона появился посыльный и передал начальнику разведки бригадному генералу Эдвину Сайберту написанную от руки записку. Это был радиоперехват немецких донесений. Сайберт уже вскользь упомянул о нем в своем докладе. «По-видимому, — сказал он, — в Париже происходят какие-то волнения гражданского населения».

Брэдли выпрямился.

«Черт возьми, Эдди, выясните, что там происходит, — приказал он. — Мы не можем допустить, чтобы Париж помешал нам». Омар Брэдли, возглавлявший армию, на которую так рассчитывали Эдгар Пизани и его товарищи, был полон решимости «не допустить, чтобы кто-то отговорил нас от плана обойти Париж».

У Брэдли были веские причины для беспокойства. Андре Толле и его соратники решили начать восстание как раз в тот самый день, когда союзники утвердили план обхода столицы. За несколько часов до этого совещания в штабе группы армий после длительных консультаций со своими встревоженными подчиненными, ведавшими снабжением войск, Дуайт Эйзенхауэр приказал войскам форсировать Сену. В эту ночь, когда у осажденных в Префектуре полиции повстанцев иссякали последние боеприпасы, американские солдаты 313-го пехотного полка должны были пересечь реку по дамбе у Ман-Гассикура и тем самым привести в действие план обхода Парижа.