Газета День Литературы - Газета День Литературы # 78 (2004 2) Страница 22

— Поцелуем?

— Увы, нет. Сквозь марлю отыскиваешь хитиновую грудку и сжимаешь ее. Она выворачивается наизнанку, и ты видишь ее божественное предсмертное движение... Потом кладешь эту бабочку на ее смертное ложе и закрываешь его. Возвращаешься в Москву, складываешь до лучших времен. А лучшие времена наступают зимой. Разноцветный сор помещаешь на тарелку с влажной тряпицей и накрываешь колпаком. Через два дня — липовыми расправилками, потом бабочки сохнут.

— И вспоминаете...

— Медитирую. Ночь, Москва. А ты занимаешься странным, мало кому понятным делом. Очень много метафизических, мистических моментов. Такими ночами я думаю, что бабочка — символ трансформации души. Сначала человек как червяк: жадный, плотоядный, все сжирающий, динамичный, набирающий соки, плоть, мускулатуру, достаточно отвратительный. Потом, набрав эту энергию, он совершает какой-нибудь страшный грех. Или не страшный. И умирает. Превращается в куколку: заворачивается в саван, ложится в гроб, засыпает. Потом, через чудо покаяния, воскресения, из этой могилы поднимается как ангел и идет в райские веси...

Все бабочки, если уйти от метафизики христианства,— это боги, божки. Каждая владычествует над какой-нибудь поляной, кустом, цветком. Они охраняют эти места, господствуют над ними. И, вычерпывая этого бога из этой лесной кулисы, ты тонко ощущаешь мистическую сущность этой земли, этой страны, этой эры. Бабочка — это некая душа, дух.

— Вы чувствуете родство душ с африканскими бабочками? Или...

— Если ты никарагуанец, то для тебя нет ничего дороже никарагуанских бабочек. А если ты русский, то тебе нет ничего дороже русских бабочек. Знаю, что самые прекрасные бабочки — те, которых я собрал вокруг своей избы. Среди них есть одна — бабочка русских заборов, мусорных куч — крапивница. Если среди птиц дороже всех мне русский воробей — самый понятливый, веротерпимый и героический, то среди бабочек — крапивница. Только солнце пригреет — вот и она.

Олег Головин К ВОПРОСУ О "ЖЕЛЕЗНОМ ФЕЛИКСЕ"

Было бы, наверное, очень интересно написать книгу "Национальные особенности российского самосознания". Ведь все-таки мы отличаемся чудовищной национальной амнезией даже на события полугодичной давности. В сентябре прошлого года, в очередной раз поностальгировав по "великому и ужасному" прошлому в лице Феликса Эдмундовича, Госдума забыла об этой теме еще на год. До выборов. И ведь в который, заметьте, раз это было! А так ничего и не изменилось.

С общественным сознанием народа в последнее время происходит явно что-то ужасное. В головах людей — полный хаос. Для людей сведущих это является предзнаменованием. В России "свободной" конца 20 столетия, среди прочих, родилось новое поверье: когда в умах — порядок, беспорядки происходят на улице, когда беспорядок в голове, до улицы остается ждать немного. Тому достаточно примеров: и 1991, и 1993, и 2000 годы... В России "тоталитарной" сталинского периода порядок был везде — и в головах, и на улицах. И это было правильно, так как на наш коллективистский дух другими методами, кроме политики "кнута и пряника", воздействовать невозможно. В противном случае созидательный процесс и наращивание потенциалов для государства немыслимо. Можно долго рассуждать, плохо это или хорошо, но это, в любом случае, так, иначе в России не бывает.

Тема порядка-беспорядка сегодня вдруг оказалась актуальной фактически везде, как некогда тема свободы слова. Что есть порядок — умение себя свободно ограничивать, или же подчиняться тупой воли церберов? Что есть беспорядок -"Голубое сало" Владимира Сорокина или же "Идущие вместе" со своим взорванным унитазом? На эти вопросы сегодня однозначно ответить нельзя. Проститутки на фоне бережно разложенных за витриной магазина "Москва" наркотических текстов Баяна Ширянова для столицы России-2003 типичная картина. И чего больше в их одновременном присутствии на фоне друг друга — беспорядка или же традиционной для Москвы "нормальности" — сказать крайне сложно.

На сегодняшний момент общество управляемо, более того, российское общество само желает быть направляемо "указующим перстом". После октября 1993 года прошло еще слишком мало времени, чтобы хаос в умах обрел, наконец, определенные идейные черты. Ведь только увлекшись Идеей, общество готово само искать и находить пути развития.

С развалом Союза в 1991 году в страну хлынул огромный поток порнухи, в глобальном смысле этого слова. Водопад разврата, пошлости, бесстыдства и вседозволенности во всем и везде. И в политике, и в бизнесе, и в литературе, и в музыке. Все-таки, что ни говори, а "железный занавес" нам был нужен хотя бы затем, чтобы не видеть и не слышать всю ту мерзость, к восприятию которой мы оказались в силу своей романтической наивности просто не готовы. Это все равно, что 5-летней девочке в детский сад принести читать "Камасутру". Я не хочу говорить, что Россия — всего-навсего 5-летняя девчушка. Просто мы хорошие идеалисты и романтики-утописты. В нас еще есть жилка утопии, напрочь стертая западной прагматикой в Европе. И поэтому у нас есть будущее.

Но в обществе, не говоря уже о законодательстве, отсутствует "порнографический ценз", черта, за которую нельзя переступать.

Чем будет этот порог — ступенькой перед реабилитированным памятником Дзержинскому на Лубянке или же невозможностью сдерживать (ИЗВИНИТЕ!) эрекцию при чтении некоторых книг, покажет время. До тех пор, пока бурление в головах, в отсутствие "руководящей и направляющей", но настоящей Идеологии, не выльется в баррикады. А пока что нас вполне устроят гуси у березы на лысой горе лубянского крематория. В напоминание о том, что здесь был Боря и Вова...

Юрий Самарин АМЕРИКА ГЛАЗАМИ СТИВЕНА КИНГА

— Кого читаешь?

— Короля литературы. Кинга!

(Из разговора)

Кинга выпускают гигантскими тиражами. Кинга читают. Фолианты Кинга занимают целые полки в книжных шкафах собирателей. Однако наша серьезная литературная критика Кинга игнорирует. И причин тому несколько. Во-первых, творчество его весьма объемно. Он чудовищно многословен. К тому же подчас его изданные коммерческим путем романы читать просто нельзя — из-за сляпанных наспех, диких переводов-подстрочников. (Как правило, в таких изданиях фамилия переводчика отсутствует.) Отвращает от чтения и постоянное копание в сексуальных комплексах и прочих душевных патологиях. Копание столь же навязчивое, сколь и примитивное. Герои Кинга, будь то злодеи или добряки, со всеми своими многоразличными душевными выкрутасами — все абсолютно "на поверхности". Его герои целиком здесь, тогда как герои истинной литературы остаются "сокровенными", с тайной внутри, а потому и интересны в своей способности к преображению. Герои Кинга схематичны: уж кто добр — тот добр, а уж кто зол — так клейма негде ставить. Зачем же его читать — многословного, схематичного и к тому же отвратительно переведенного? Ну — народ читает, понятно, к чтиву особые требования и не предъявляются. Очередной коммерческий пузырь — вот и всё.

Э, нет! Любой, кто его читал, скажет, что всё так да не так! И не потому что Кинг щекочет нервы и самоуверенно лезет в экстрасенсорику. Сквозь всю словесную шелуху пробивается, пусть только время от времени, живой родник настоящих слов. Скажем, примечательна его повесть с удушающим и мало имеющим отношение к содержанию названием "Труп". Вещь — писательская, исповедальная, свободная, яркая. Мастерски написанные эпизоды стоят в глазах. И это при совершенно тривиальном, реалистическом сюжете: подросток идет, взрослея, сквозь жесткое маргинальное окружение, трудно нарождаясь как личность и как писатель. Как угадать в какой из книг Кинг примется пугать своими нестрашными вампирами или покажет себя настоящим мастером?..

Да и стоит ли рыться в поисках редких золотников, переворачивая груды словесного хлама? Для себя отвечаю так: стоит! Почему? Кинг — американский писатель до мозга костей. Он — американец до кончиков ногтей. И пишет он не для нас, а для них. И в первую очередь его романы имеют массовые тиражи там, а потом уже у нас. Так вот, об Америке и современных американцах я, например, узнал из его романов гораздо больше, чем из ежедневных выпусков новостей. Думаю, что информация эта, облеченная в художественную форму, создает целостный образ народа и страны, в отличие от ТВ. В свое время в солженицынских "Очерках изгнания" промелькнула мысль, что "корневая Америка" не имеет доступа к СМИ, так же, как и "корневая Россия". Транснациональная элита правит бал не только в нашей стране. Но ведь мы не склонны считать, что Черномырдин или Чубайс, Пелевин или Маша Распутина олицетворяют собой весь народ и нашу страну.