Газета Завтра - Газета Завтра 829 (93 2009) Страница 22

А теперь представьте себе поэта, для которого по каким-то, неведомым для нас, причинам почему-то оказалась "закрыта" - навсегда или на время - возможность подобного подключения. И он, будучи человеком глубоко ответственным и перед собой, и перед своими близкими, и перед своими читателями, не позволяет себе добиваться его с использованием недостойных и неправильных средств, "искусственных стимуляторов", наподобие алкоголя, наркотиков и т.д…

Думаю, что судьба и творчество такого поэта или художника должны быть очень похожи на судьбу и творчество Сергея Соколкина. При всём внешнем благолепии и успешности - глубокая внутренняя неудовлетворенность собой, своим настоящим и прошлым. Ведь не случайно произошёл у него почти десятилетний перерыв, в течение которого практически ничего не писалось и не публиковалось…

Сегодня Сергей Соколкин говорит о своём возвращении в литературу. И подтверждает это уже другими, по сравнению с прежними, стихами. А еще - вносит какие-то важные для себя изменения в уже написанные, или когда-то оборванные на полуслове стихи… Значит, за время "отсутствия" с автором произошли какие-то очень серьёзные, качественные изменения.

Свидетельством тому - лучшее, на мой взгляд, стихотворение "нового" Соколкина "Масленица":

Кто на Руси не любит шумной казни,

веселой разудалой русской казни -

с блинами и икрой кроваво-красной

и водкой серебристо-ледяной?!

Гуляй, честной народ,

сегодня праздник,

гуляй, братва,

и пей за сырный праздник.

Царь-батюшка

не любит трезво-праздных,

царь-батюшка сегодня сам такой…

Как весело, легко снежинки кружат,

румяных мягких баб головки кружат.

Из сочных девок груди прут наружу

и набухают солнцем и весной.

И парни, затянув себя потуже,

друг дружку лупят искренне по рожам,

по красным

мокрым и счастливым рожам.

Ведь праздник,

праздник к нам пришел домой!

Такого свободного, радостного, по-русски размашистого стиха (при всей, может быть, избыточности и невыверенности отдельных фрагментов) у "прежнего" Соколкина найти не удастся.

Или вот ещё, в том же ряду:

Народ живёт -

и выдюжит,

и сдюжит.

Он выдержит и сдюжит -

всё равно!

Когда-то я писал про Велимира Хлебникова: "В сложившийся, устоявшийся веками космос языка через поэзию Хлебникова властно вторгался хаос нереализованных возможностей. "Сдвиг вещей", пляска дервиша, где энергия творчества словно истекает из энергии распада - прообраз будущих атомных электростанций и, может быть, первый, еще безрассудный подступ к освоению внутренней, ядерной мощи русского слова…

Радиоактивный распад слова, лишенного языковых скреп, опасен убийственно. А Хлебников, "человек-луч", занимался не только радиоактивностью Слова - он в лабораторных условиях революции изучал также сверхжесткую радиоактивность Времени. И погиб от острейшей лучевой болезни".

Похоже, Сергей Соколкин по-настоящему запускает свой творческий "ядерный реактор" только сейчас. Такого типа "реакторы" разогреваются, как правило, очень медленно и неустойчиво. Но уж если разогреются и выйдут в "штатный" режим, нужной людям энергии (в данном случае - стихов) даст очень много. Чего я Сергею Соколкину искренне желаю в его настоящем и будущем. Без всякого "чернобыля", разумеется…

Андрей Смирнов ТОРЖЕСТВО ЖИТЬ

Церковь детства. "Лаокоон" ("Выргород"), 2009.

Первый студийный альбом ростовского коллектива был презентован в начале лета. Намеренно взял летнюю паузу в его освещении, дабы возник объём прослушиваний. Ведь речь идёт об "одном из лучших релизов нулевых годов в мировом масштабе", по мнению Алексея Экзича. Редко когда коллега-музыкант так вдохновенно комментирует чужую работу, посмею согласиться.

Для самих музыкантов ЦД материал, зафиксированный на этом альбоме, почти уже неактуален. "Лаокоон" должен был появиться на свет лет пять назад, когда за его продюсирование взялся Иван Дежурный. Вскоре Дежурного накрыло цунами различных проблем, и запись отправилась на полку. Но тут проявили инициативу музыканты, и получилось, что "Лаокоон" - это не только Денис Третьяков и "сопровождающие лица", но вполне коллективное действо. Если изучить обложку, нетрудно увидеть большую роль в выходе пластинки скрипача Никиты Полянина.

Зато для аудитории утраченное время роли не играет. Хотя возникает резонный вопрос - куда исчезли нетленная "Лесополоса" и колоритный "Ворон", входившие в сет, зафиксированный на пластинке "Минные поля"?

Приходилось замечать, что Третьяков начал там, где затормозили герои альтернативного фланга отечественного музыки. Там - невнятное многоточие, эстетское самодовольство, расчёт. Здесь истории-зарисовки приобретают почти космический или эпический масштаб, становятся вместилищем смыслов.

"Церковь детства" с лёгкостью подминает под себя стили, по принципу "в хозяйстве всё сгодится": фолк, трип-хоп, "rock in opposition", городской романс.

Для многих прозвучит удивительно, но мощь "Церкви Детства" в её плотном почвенничестве. Как коммунист и атеист Пазолини пропитан чувственной католической культурой, так и Третьяков сотоварищи неотделимы от донского колорита, южнорусской эмоциональности. Тут даже не важно, как сие воспринимает сам художник. Третьяков, кстати, очень в теме. Во всяком случае, про историю, культуру донского мира, казачьи традиции он может рассказывать часами.

"Церковь Детства" - это то неподцензурное, очаровательно-пугающее народничество, что не вмещается ни в сознание истеблишмента, ни в елейно-сусальный эрзац. Скорее, это то, что некогда увидел, распознал Юрий Мамлеев.

Очень к месту вспоминается прошлогодний выпад писателя Андрея Бычкова на состояние дел в литературном мире: "Далек от мысли спорить с тем, что литература сегодня не должна отражать феноменальный мир с его постоянно меняющимися реалиями. Но, к несчастью, она теряет смыслы отражений, когда последние структурируются только вокруг фактов".

В мамлеевском метафизическом реализме - традиции классического реализма сочетаются с описанием метафизического опыта, скрытых сторон человеческой души и всего мира. "Лаокоон" - откровения, идущие от перманентного внутреннего беспокойства. Третьяков затягивает на свои минные поля, выскакивает на слушателя сильными, жесткими опусами.

Третьяков - интеллектуал, знаток и ценитель разной странной музыки, кино, дипломированный философ - специалист по Габриэлю Марселю. И это, очевидно, даёт некие импульсы его творчеству. Как пишет исследователь, "главное в философии экзистенции Марселя - это осознание "трудности жить" как фундаментального условия человеческого существования, индивидуального опыта потерь, испытаний, надежды". От Марселя у Третьякова - человек как условие, задающее всю систему отношений; телесность; понимание того, что "бытие трансцендентно по отношению к расчёту"; любовь к тайне.

В противоположность зафиксированному Марселем торжеству техники, мир "ЦД" полон желаний и страхов, здесь прорываются вечнозелёные человеческие чувства. Да, иногда через травматический опыт, цепь бодрых провокаций, разнообразные пощечины общественному вкусу.

На ум приходит ещё один французский автор, Жорж Батай, идеи которого тот же Марсель активно атаковал.

Третьяковский путь - это скорее батаевский "опыт", чем любой экзистенциалистский "проект". Последний - неизбежное ограничение, подчинение человека той или иной цели в будущем. "Опыт" в хаосе переживаний, в мгновении настоящего.

"Внутренний опыт требует какого-то странного сообщничества", - подмечает специалист по творчеству Батая, и это, как ничто иное, метко характеризует (если здесь уместно это слово) стратегию "Церкви Детства".

Искусство для ростовчан - пространство свободы. Ни в коем случае, ни закрытая зона, в котором привнесённое становится вкусной "игрой в бисер", самодовольным обменом, беспомощным "искусством для искусства". Это трамплин, продолжение движения, интенсификация опыта. Авангард - не метод, но сила, энергия жеста. Если "в мире всё по-старому, в мире всё по-прежнему", то, как заметил режиссёр Алехандро Ходоровски: "Культура продвигается вперёд, только если совершаешь над ней насилие. Художники должны насиловать культуру, а не писать для того, чтобы привлечь публику".

Я помню, как в старом дворе

вернулись с реки рыбаки,

Счастливые женщины взяли ножи.

Истошно орали коты

в чешуйках как конфетти,

Мальчишки кидали друг в друга кишки.

Попался премудрый пескарь, малыш

только выкинуть жаль.

И пьяный рыбак подарил мне его -

"Волшебный, он скажет тебе

все тайны, что скрыты в воде

От нашего до остальных берегов".