Владимир Мединский - О русском пьянстве, лени, дорогах и дураках Страница 23

Маржерет указывает, что в России в продаже чрезвычайно много хлеба, меда. Отмечает крайнюю дешевизну мяса, благодаря большому поголовью крупного рогатого скота и овец, обилие и разнообразие превосходной рыбы-стерляди, белуги,осетров, белорыбицы, семги, форели.

«Подобного богатства нет в Европе», — заключает автор.

И, конечно, не он один. «Собак они кормят рыбой и мясом», — потрясенно отмечает Литвин. «Две курицы или утки продаются за какую-то мелкую серебряную монету, которая на наши деньги равняется каким-то четырем сольдо», — недоуменно констатирует Фоскарино. Оба откровенно завидуют.

N

Вопросы о том, откуда все это изобилие берется, чьими трудами появляется «...в продаже чрезвычайно мною хлеба, меда автор не исследует.

Но цитируют не это место, а особенно популярное высказывание: Невзирая на изобилие и дешевизну съестных припасов, простой народ довольствуется очень немногим иначе он не мог бы удовлетворить издержкам, ибо не знает никакой промышленности, весьма ленив, работы не любит и так предан пьянству как нельзя более».

Казалось бы — вот оно, из первых уст полученное подтверждение наших неприглядных национальных особенностей. Но секундочку! Откуда «не любящий работы народ, преданный пьянству и безделью» получает изобилие дешевых съестных припасов, по какому «щучьему велению» или по колдовству пойманного гнома? Кто создавал богатства, «...подобных которым нет в Европе»? Какие бездельники и пьяницы насобирали ту государственную казну, сокровища которой Маржерет вместе с солдатами своей роты так ловко разграбил из хранилищ в Кремле? Впрочем, это вопрос, безусловно, неловкий...

Отчего такой долгий разговор о Маржерете? Из-за удивительной банальности его опусов. Во-первых, типичный, с позволения сказать, случай: поверхностное восприятие иностранными путешественниками и мемуаристами русского жизненного уклада и культуры приводило к тому, что их многочисленные заметки превращались в эдакий бессистемный винегрет из личных сиюминутных впечатлений.

Во-вторых, это яркий пример того, как из толстенного сочинения извлекается только то, что нужно для создания черного мифа о России. Маржерет много чего понаписал. Но только это конкретное место выдергивается из всех сочинений для доказательства русской лени. Юристы называют такой подход «презумпция виновности» — то есть априорной уверенностью в том, что русские в чем-то обязательно «плохи». Видите?! Еще Маржерет 400 лет назад говорил.

Маржерета нельзя рассматривать как первого русофоба, поведавшего миру о русской лени. Возможно, восстав из гроба, он бы с гневом отказался от такой роли — человек как будто был не мелкий и не подлый.

Немец (а по-современному — австриец) Герберштейн был поумнее (а точнее, похитрее) простодушного французского авантюриста. Особой лени русским он не приписывал, наше трудолюбие не воспевал и при этом непрерывный труд русского крестьянина вполне «объективистски» вписывал в общую картину тяжелой беспросветной жизни. Так умеют писать духовные наследники Герберштейна — западные корреспонденты, аккредитованные в Москве. «Крестьяне шесть дней в неделю работают на своего господина, а седьмой день в неделю предоставляется им для собственного хозяйства. Да уж, тут не до лени... Впрочем, этот самый господин — как раз и самый настоящий лентяй. «Как бы ни был беден боярин, то есть знатный человек, он все же считает для себя позором и бесчестьем работать собственными руками».

Герберштейна тоже поражает продуктовое изобилие, создаваемое трудами русских. Он скрупулезен в описаниях, по-европейски бережлив, считает каждую мелочь. Вот, скажем, посол-австриец счел достойным упоминания: «Когда однажды я купил живую рыбу, они (русские чиновники) рассердились, считая это зазорным для своего князя, и выдали мне четыре живых рыбины» (внимательный читатель помнит, что Герберштейн как гость находился на довольствии у «принимающей стороны» — московского великого князя). Тем больше доверия к ею словам об «изобилии хлеба и обыкновенных овощей».

Есть правда и упреки. «По всей стране нельзя найти черешни и орехов, за исключением лесных ». Нашел-таки чем уколоть! Нет в Москве черешни и бразильских орехов, кэшью. Нищета... Мог бы еще попрекнуть отсутствием на столе киви и ананасов.

Да и хлеб наш на поверку оказывается горек. «Их прекрасные белые хлебы, имеющие вид лошадиного хомута, знаменуют для всех, их вкушающих, тяжкое иго и вечное рабство, которым они этот хлеб заслуживают ». Вот такие, оказывается, глубокие философские выводы можно сделать... из классической формы русского калача. А еще можно было бы про замок на дверях темницы (на замок калач тоже похож), но тут Герберштейн не додумал.

Так что и у него, объективиста, — если не лень, так уж тупость и рабство.

«Двери жилищ низки, так что каждый входящий в своей высокой шапке должен согнуться и наклониться»,— также отмечает наш Зигмунд свет фон Герберштейнович и объясняет, что так устроено, чтобы «они не отвыкали все время кланяться». Правда, потом признает, что это смелое предположение не оправдалось: низкие двери нужны, чтобы сохранять в доме тепло. Климат-с.

Забавно, но климатом объясняет Джеймс Александер, почему русские любят такое бездельное времяпрепровождение, как азартные игры: «Ответ очевиден: в России суровая зима длится 6 или 7 месяцев. Тот, кто живет в деревне (а это тысячи русских помещиков), имеют весьма ограниченное общество и мало книг. Им приходится развлекаться, убивая время за картами», Император пытается отвадить подданных от страсти к азартным играм, — отмечает Александер. — Ни сам он, ни члены его семьи никогда не играют. Еще недавно дворянина вообще могли выслать из столицы только за то, что в его доме шла игра по-крупному.

В XX веке миф о генетической лени и народной тупости обрел «методологическое обоснование» в работе Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма»63.

В этой книге проводится ценностный водораздел между западной — протестантской и восточно-славянской православной этиками. Суть различий по Веберу, заключается в следующем: трудолюбие и получение выгоды — одобряемая протестантская ценность, а потому западные народы — трудолюбивы и ориентированы на обогащение, а христианская ортодоксальная (православная) ценность — на страдание, смирение и бесперспективный труд, за который вознаграждение христианин получит в следующей, загробной жизни. Понятное дело, раз нет мотивации к труду, нет скорого обогащения — никто и не трудится. Видите, как все просто и замечательно.

Макс Вебер.                                   

«Научно доказал», почему православные русские изначально «ленивы и нелюбопытны»

Тезис этот о «протестантской этике » обожают наши современные либералы. Ведь очень «научно»! Вот небольшой личный пример.

Один мой старый институтский товарищ, человек, имеющий не просто два высших гуманитарных образования, но и много и заинтересованно изучающий историю, — яркий пример веберовского зомбирования.

Он, как только увидит из окошка своего спортивного «Мерседеса» золотые купола и кресты, давай со знанием дела рассуждать, как тормозила РПЦ развитие России. И как бы мы здорово жили, избери Свет-Владимир в свое время в качестве государственной религии католичество или, на крайний случай, ислам.

На слове «ислам» мы обычно схлестываемся, ибо в качестве примера от обратного он тут же получает «процветающие» Иран и Ирак, где, как и у нас, с природными ресурсами все «выше крыши». Лучше уж тогда «синтоизм» какой-нибудь или «дзен-буддизм», — вот как у Японии и Южной Кореи экономика «прет», простите за вульгаризм, и притом ни нефти-газа, ни леса, ни угля. Да вообще ничего, а к тому же зимой еще и не жарко совсем.

Другой пример — Куба. Ей почему-то никакой райский климат процветать не помогает. А ведь на 100% католическая страна, к слову сказать.

Ну, так вернемся к автору гениальной идеи о «протестантской этике» г-ну Веберу. По Веберу, Запад и своим экономическим ростом, и демократическим укладом жизни, всем — обязан протестантизму и идее свободы. Очень красиво изложено, не правда ли? Свободное общество свободных людей, бескрайние просторы демократии, уважительный паритет между личностью и государством — вот венец европейских достижений.

По убеждению Вебера, свобода в «западном» смысле не имеет в России никаких шансов. Свобода личности и свободный труд на наших нивах, по Веберу, прижиться не способны априори. Нет на этих самых нивах ни достойной религии, ни духовно зрелого, ответственного народа, поскольку наша православная этика исходно включает в себя заданную безысходность. От безысходности — отсутствие мотивации, следовательно — пожизненное безделье как приговор.