Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги Страница 23

Больше других повезло Мишке фарфоровому. На подмосковном Дулевском заводе (директор – Михаил Борисович Борисов, главный художник – Петр Васильевич Леонов) отнеслись к делу с надлежащей ответственностью. Их Мишка первым шагнул на торговый прилавок. И он получился таким, каким ему надлежало и быть – максимально приближен к утвержденному образу талисмана. В этом большая заслуга молодого художника Виктора Ропова. Он скрупулезно вместе с Виктором Чижиковым (его специально на завод приглашали) «доводил» объемный вариант медвежонка, и вот результат – лучшего, чем у дулевцев, Мишки пока что не существует.

Я видел процесс его производства: изготовление фарфоровой массы, отливка, сушка, обжиг, окраска, еще один обжиг – и вот на столе готовые медвежата. Они двух размеров: медведь-малышка и Мишка (посмотрите на снимок) довольно рослый. Такого в качестве приза Оргкомитета «Олимпиада-80» вручили недавно на фестивале спортивных фильмов в Париже. Говорят, получивший его режиссер запрыгал от радости – из всех призов это был наиболее привлекательный.

А теперь вы вправе задать вопрос: где такого красавца можно купить? Увы, адреса я не знаю. Недавно надо было уважить зарубежных гостей, заявивших: «Как хотите, друзья, без Мишек домой мы вернуться не можем». Безрезультатно обшарив торговые точки в Москве, мы поехали прямо в Дулево и дюжину Мишек «достали» – гости вернутся домой с желанными сувенирами.

Но почему же надо нам «доставать» то, что должно быть доступно (обязательно доступно!) для всех, кто хочет оставить что-то на память о событии редком и интересном?

– Сколько медвежат в день у вас получается? – спросил я в Дулеве.

Оказалось, больших и маленьких в день выпускают сотни четыре (в год примерно сто тысяч).

Сто тысяч в год при огромном спросе дома и за границей – это ничтожно мало. А почему же не выпускать больше?

– Да, понимаете, у нас ведь сложный ассортимент – посуда, сервизы.

– Ну потеснить бы на время сервизы…

– Не можем – план.

– А другие заводы?

– Об этом лучше спросить в министерстве.

В Министерстве легкой промышленности СССР мне сказали, что фарфор у нас выпускают около пятидесяти заводов, но пока лишь дулевцы нашли в производстве место для Мишки. На вопрос – отчего бы тем же дулевцам не перестроить на время планы, да и другим заводам тоже? – мне ответили: «Планы – дело серьезное». Но я понял: никто пока что и пальцем не шевельнул, чтобы привести эти планы в соответствие с потребностями времени. Мне намекнули: поддержите в газете, тогда, возможно, кое-что и поправится. При этом было добавлено, что есть еще одна закавыка – авторские права. Дулевцы, мол, выстрадали Мишку и неохотно согласятся, чтобы и кто-то другой его выпускал. На замечания, что, кроме фирменных интересов, существуют ведь интересы и государственные, пожимают плечами: все верно, но вот сложилось…

Такие дела с талисманом Олимпиады. Надо срочно их поправлять. Сообща: Оргкомитету «Олимпиада-80», Министерству легкой промышленности и всем, кто обязан внести свою лепту в подготовку Олимпиады. Думаем, производством хорошо принятого сувенира, олицетворяющего спортивный праздник в Москве, должно заинтересоваться и Министерство внешней торговли. Продукция в высшей степени ходовая. Ведь в самом деле сколько произведем – столько и купят. Так ли уж много подобного товара идет у нас за рубеж, чтобы не воспользоваться этой возможностью. К тому же продукции этой не надо ни запасных частей, ни особой рекламы. Купят, да еще и скажут спасибо. И прибыль двойная – деньги на Олимпиаду и пропаганда Олимпиады.

Но надо спешить – яичко дорого к празднику.

Фото автора. 26 ноября 1978 г.

Белое чудо

Окно в природу

Жизнь меряют веснами. Однако и первый снег заставляет нас встрепенуться, подумать о течении времени.

Две недели назад меня разбудил возбужденный малыш.

– Поглядите-ка, снег нападал! Но немного, на один комок только хватит.

За окном лежали простынки первого зазимка.

И наступает утро, когда и взрослый, проснувшись в посветлевшем жилье, долго стоит у окна – снег… Завтра к снегу привыкнешь. Но сегодня изменившийся за ночь мир волнует, как день рожденья, как ледоход, как листопад, как бой часов в новогоднюю полночь.

Давнее правило: в день прихода зимы оказаться в лесу. Убеждаешься: тут тоже царит удивленье сказочной переменой.

Удивленно топчутся гуси у крыльца лесника. Гусыня-мать на своем веку уже видела снег. А молодые озадаченно озираются, пробуют клювом холодное белое вещество. Умная ворона вышагивает вдоль изгороди, припоминая, где спрятан излишек еды, – и так голову повернет, и так. Не найдя кладовую, ворона решает в снегу искупаться. Я много раз видел, как птицы чистят в снегу оперенье. Ворона это делает особенно вдохновенно. Она погружается в снег, чуть хохлится и очень забавно начинает ползти, оставляя сзади глубокую борозду. Оглянулась, встряхнулась и опять поползла. За долгую осень на свалках и мусорных кучах перья испачкались, заскорузли – чистка очень важна. Но не всякий снег для этого годен. Слежавшийся или мокрый не может сделать того, что делает вот такой рыхлый, сухой и легкий снежок. Любопытно, что это все одинаково понимают: ворона почистилась, собака около будки с наслаждением валяется, дочь лесника вынесла, расстелила по снегу половички и шумно их выколачивает.

А в лесу тишина. Перемена за ночь так велика, что все живое оцепенело, притихло на всякий случай, привыкает к побелевшему миру. Опушка и поляны в лесу чисты, как нетронутый лист бумаги, – ни единого следа. Только в низине видишь вдруг шевелящийся черный бутон рыхлого чернозема. Это крот, равнодушный к белому свету, гонит наружу черные метки подземных своих путей…

Лесные тропинки исчезли. Их можно только угадывать по желтой щетинке окольной травы и сломанным веткам. Временами кажется, заблудился. Но вот поднялся на возвышенье, и все стало на свое место: справа – знакомый стог сена, слева – старая ель со сломанной в непогоду вершиной. А внизу речка – темная змейка по белому. За речкой в осинниках любят держаться олени. В другое время их не увидишь. Сейчас же сверху пойменный лес кажется реденькой кисеей. Немного терпенья, немного везенья, и вот он, подарок первого зимнего дня – по лесу бесшумно, неторопливо, как тени, идут оленухи. Раз, два, три… семь… десять. Летом шли бы иначе. Теперь же по снегу легче вот так – друг за другом. Остановились, прислушались и опять тихо, неспешно идут, как видно, с кормежки к ночлегу…

Костерок на снегу кажется красным горячим цветком. Чуть подогретый хлеб и холодное яблоко – весь нехитрый обед на привале. И надо идти.

Где-то, не помню, читал: у народов на севере нет названия: снег. Есть то, что у нас называют метелью, есть наст, пороша, крупа, есть мокрая каша из снега, есть твердый, как лед, слежавшийся снег. Как-нибудь называют и такое вот рыхлое, теплое покрывало. Брести по нему – одно удовольствие.

За долгую зиму снег надоест. Но первая встреча с ним – радость. Небо к вечеру потемнело: а земля светлая. Хрустит под ногою капустой и пахнет арбузом белое чудо – снег.

Фото автора. 3 декабря 1978 г.

Кошки-мышки

Окно в природу

Мой знакомый, пятилетний исследователь мира сего, на вопрос – что ему больше всего понравилось в зоопарке? – сказал: «Верблюд, обезьянки, медведь. – И добавил: – Но больше всего мне понравился котенок у бабушки. Такой хо-о-ороший! Я говорю: бабушка, ну чего же ты для него мышек не разведешь?!»

Мышки заводятся, увы, помимо наших желаний. И приносят заметные неприятности, покушаясь на крупу в кладовой и на зерна в полях. Едок невелик. Велико число едоков. И потому мыши давно причислены к человеческим захребетникам. (Обыкновенно мы всю грызущую мелкоту называем мышами. Однако мышь – это мышь. А родственники ее – их великое множество – называются «мышевидными грызунами».)

Обычно этих наших соседей мы видим редко. Их как будто и нет. Но замечали, наверно, по морозному свежему снегу – следы, аккуратные, как строчка швейной машины. Нежданно возникли, незаметно исчезли. Это бежала мышь. Если нашли ее мертвой, значит, в сильный мороз отбилась от дома и погибла от холода. Весной, когда сходит снег, обнаруживаешь на земле уйму мышиных гнезд и травяных мышиных тоннелей – жизнь под снегом ни на минуту не замирала. И уж конечно, эта жизнь бьет ключом в летнюю пору. Сколько бы, вы думали, мышей живет на квадратном километре леса? 40–50 тысяч! Много? Считают, что это норма. В «мышиные годы» (они повторяются по законам активности Солнца) число грызунов вырастает в десять и более раз. Бедствие? Смотря для кого. Для человека это, конечно, не радость, а вот для дикой природы «мышиный год» – великое процветание. И наоборот, мало мышей – это голод.