Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10 Страница 23

— А может, наоборот — слишком много? — неуверенно подсказал ученик. — Зачем им всё это, дядь Лёш?

— Ма-ало! — истово потрясая пилой и расшвыривая снег ногами, повторял Потапов. — Мало им! — он вдруг остановился и, будто бы успокоившись немного, продолжил говорить, шумно вдыхая морозный воздух:

— А знаешь ты, стоят они, не шелохнутся, в упор на меня смотрят, внутрь меня… Всю изнанку словно бы видят с высоты своих лет… и молчат… И только слёзы у них из глаз текут… плавно так текут, застывая… А один старик мне, знаешь, что сказал? Один — из всех них, и только одно слово… ка-ко-о-о-е! Он на пилу, вот на эту вот — пилу "Дружба" посмотрел, дёрнулся, как от удара, потом опять на меня взглянул и без злобы — а я так весь и кипел ведь, — а старик будто объяснял что-то мне, а не я ему, — просто так и произнёс: "Война!" А?! Каково!

— К чему это он, а дядь Лёш? — растерялся Димка.

Бригадир ничего не ответил, крепче сжал рукоятку пилы и, стукнув два раза кулаком по дереву, набросился на него так, словно бы заревевшая пила была продолжением его рук. А она впилась зубами в берёзовое тело, злясь и разрывая его на тысячи мельчайших опилок. Ровного среза не выходило, дерево шло туго, словно железное. Что-то внутри него отчаянно сопротивлялось, и от этого и пила, и человек ожесточались ещё больше. У новичка Баландина дела обстояли ещё хуже. Вместо того чтобы стоять на подстраховке и учиться у наставника, он принялся сам, без спроса валить дерево, которое к тому же неправильно выбрал, плохо взял упор и наделал уйму других глупостей. Включённую пилу отбросило с неистовой силой далеко в сторону, что едва не стоило ему ноги. Потапов не сразу заметил самоуправство новичка, а когда увидел, отключил мотор и отшвырнул свою верещавшую по инерции "тёрку". Хватать "за грудки", как раньше он поступал со своими нерадивыми учениками, не стал. Просто отодвинул Димку на шаг в сторону и внимательно посмотрел на свежий срез. Он вышел крохотным, неуклюже развернувшимся книзу. У Алексея и самого срез получился едва намеченным, вкривь и вкось раскачанным. Ситуация явно выходила из-под контроля, а этого бригадир терпеть не мог.

У остальных рабочих дела шли не лучше. Пары, каждая на своём участке, пытались работать синхронно, но дерево не бралось, линии шли неровно, пила виляла, дёргалась и визжала. Внезапно пилу Тараса заклинило. Она упёрлась во что-то твёрдое и не могла сдвинуться ни вперёд, ни назад, ни в стороны. Дерево застонало. Налегая всем корпусом на рукоять, Тарас старался вытащить острие из узкой щели.

"Что оно — железное, что ли?" — думал он, кривя от дикого напряжения лицо.

Наконец, пила дёрнулась, забилась, словно в истерике, затем кратко тявкнула и выскочила, выплюнув под ноги хозяину крупный чёрный кусок. Тарас присел на корточки, разглядывая странный, слабо поблёскивавший огрызок, который — разгорячённый, медленно оседал в таявший под ним снег. Скинув здоровые брезентовые рукавицы и сложив горсткой руку, Тарас осторожно взял предмет вместе со снегом. Поднёс ладонь к лицу, аккуратно протирая указательным пальцем левой руки твёрдый и большой чёрный треугольник. Вытер весь снег и остолбенел: на его широкой ладони в талой лужице лежал осколок от бомбы. Вода медленно стекала сквозь плотно сжатые пальцы. Настоящий тяжёлый осколок от настоящей тяжёлой бомбы.

— Мужики-и! — заорал, как показалось ему, что есть силы Тарас, но он лишь прохрипел это.

Перевёл срывающееся дыхание и полной грудью уже, перекрыв и визг пил, и рычание моторов, и грохот тяжёлой техники, и хриплый лай неугомонных псов, закричал так, что неведомо откуда взявшееся эхо вторило раскатами:

— Му-жи-ы-ы-ки-и-и! Свора-ачи-вай! Они — в осколках! Бе-рё-зы в ос-кол-ках!

Пилы вмиг замолкли. Но строящаяся дорога по-прежнему грохотала, клацала стальными пастями, и казалось — оттуда доносилось искорёженное эхо прошедшей войны. Вокруг Тараса, который так и стоял с вытянутой вперёд, дрожавшей рукой, собралась вся бригада. Люди молча смотрели на ладонь Зарембы, почти полностью занятую чёрным куском металла, похожим на зловещий плавник акулы. Необъяснимый мутный страх прилип к горлу и заглушил слова. Хотя вполне объяснимый — генная память…

— Это, что же — настоящий? — ученик первый нарушил тишину.

— Настоящей не бывает, — ответил Николаич. — Такой же гад отца моего убил. Не в дерево вошёл — в него. Не было рядом берёзонек, не было. Степь одна…

— Вот почему они такие кривые — берёзки наши, — сказал Рустам и нараспев прибавил: — А что, ес-ли у нас под но-га-ми не-ра-зор-вав-ши-е-ся сна-ря-ды есть?

Потапов хмуро обернулся в сторону всё ещё стоявших в поле стариков.

— Нет, они бы сказали, если б были, — задумчиво произнёс он и ухмыльнулся. — "Война", отец, говоришь… Думал — вернулась в виде нас? Хорошо… Они бы сказали, если что…

— Да откуда им всё знать! — возмутился насмерть перепуганный Жда-нович. — "Сказали бы", "предупредили бы"… Сапёров надо вызвать! И — немедленно!

— Оттуда — знать! — осёк его Заремба. — Роща эта их спасла. Она огонь немецкий на себя приняла, понимаешь? Поэтому деревня и выстояла.

Баландин украдкой покосился на Потапова, видимо вспомнив его речь о цивилизации, варенье, цветах и яблоках.

— Сообщить и проверить всё же стоит, — подытожил бригадир.

— Димон, — приказал он ученику, — сгоняй на стройку к "тяжёлым", предупреди. И пусть своим звонят! Я тоже пойду сейчас… Только ты след в след иди: сначала к УАЗу, потом — по колее.

Он проводил взглядом Баландина и вдруг выпалил в сердцах:

— И какой кретин зимой стройку эту затеял? Хорошо ещё, что снегопадов сильных ни разу не было, и то — не бедно завалено.

Сказал и тут же умолк, сам своих слов испугавшись.

— Мы, — вздохнул Рустам, — не затеяли, но делаем.

— Нет. Мы пилим, — не согласился с ним Витя Жданович. — Пилим, и всё.

Но к бригадиру уже снова вернулось чувство реальности.

— Сроки летят, пёс их побери. Время — деньги. Метры — деньги. Они, — Потапов стукнул по берёзе, — тоже деньги.

И тут Тарас понял, что если не сейчас, то возможно, никогда более не сумеет он решиться на поступок. Понял, что не будет больше губить эту рощу. Он знал, что недостаточно просто отшвырнуть пилу и, доказывая своё геройство более себе, чем остальным, гордо уйти отсюда. Поэтому он зажал окоченевшую руку с холодным осколком в кулак и просто так, будто к столу гостей зазывал, предложил:

— Мужики! Пойдём в управу.

— Куда? — не понял его Лёха. — Зачем?

— В управу, — терпеливо объяснил Тарас. — За рощу стоять. Дело ведь не в неразорвавшихся снарядах, а — в разорвавшихся. Нельзя эту рощу трогать, неужели не ясно?

— Добро, — согласился молчавший дольше всех Арсений Николаевич. — А пока, командир, — обратился он к Потапову, — пойдём у стариков прощение просить.

Обернулись, а те уже почти рядом стоят, совсем близко подошли, жмутся к берёзам, в глаза заглядывают, улыбаются робко.

Лёша растерянно посмотрел по сторонам, шумно выдохнул густой белый

пар:

— Нам ведь с женой рожать скоро! А, мужики? В начале марта. Жить-то на что?

— Соберём, — спокойно ответил Тарас, — не суетись.

— Мы коляску, кроватку одолжим. Одежды — уйма! — засияв улыбкой, оживился Рустам. — Как раз успеешь: мы, кажется, уже "всё", а старшие дети ещё — "нет".

— И родишь, никуда не денешься, — учёным тоном подытожил Николаич и похлопал бригадира по плечу.

Один из стариков, оглядываясь на своих, по шажочку подошёл к Зарем-бе. Неожиданно громко, как говорят обычно глуховатые люди, но по-воен-

ному чётко и кратко, он обратился к Тарасу, словно к старшему по званию:

— Разрешите посмотреть?

Тарас разжал кулак. Сухие и твёрдые пальцы старика быстро пробежали по острым граням. Затем он взял осколок и поднёс его близко к лицу, почти к самым глазам.

— Такой же друг, только маленький, у меня вот здесь, но мы с ним договорились: "Чтоб ни-ни", — уже тихо признался он и так просто, по-домашнему, взял руку Зарембы и провёл ею по своей пояснице. — Если бы не берёзки, накрыло бы деревню, — сказал и заплакал.

Всю дорогу обратно в Москву Тарас размышлял, почему это старик назвал осколок, застрявший у него в теле, "другом". В машине все по очереди брали чёрный треугольник, осторожно трогали словно заточенные кривые края. Прикидывая на ладонях его вес, удивлялись, как берёзы, которые шестьдесят лет назад были тонкими и нежными, сумели выдержать тот ад, вобрать с себя столько смерти и не умереть, как они не побоялись подставиться под дикую боль и расти с нею дальше, радуясь, что спасли человеческие жизни. Димка Баландин на разные лады выпрашивал осколок себе, но Тарас его не отдал.

Потом приезжали суровые сапёры, дотошные корреспонденты, нервные телевизионщики. Суматоху сдерживали невозмутимые оперативники с красивыми служебными собаками. Снаряды нашли — один у подола берёз, рядом с полем, другой — в самой густоте рощи. Они лежали глубоко, ровно под тем углом, как и вошли в землю. Ещё одно русское чудо — никто за эти годы не потревожил их, не подорвался на затаившихся убийцах.