Газета Завтра Газета - Газета Завтра 364 (47 2000) Страница 23

Не в счет, что Мелехов бьется в припадке после кровавой стычки с матросами, что он намерен спасти Кошевого от возможной расправы, хотя тот убил его брата, что нежен с детьми, жалеет погубленную красоту, увидев в степи труп женщины. "Что с того?" — изящно отмахивается Литвинов. Главное — он маньяк, опьяненный черной славой, погубитель жизни невинных, перешагивающий через трупы и кровь в поисках "третьего пути", защитник "группового эгоизма" (от клички "отщепенец" Литвинов открещивается, но суть та же). То есть перед нами другой герой, сконструированный по типу скорее Митьки Корщунова. И все-таки — правдоискатель...

Как можно добраться здесь до логики? Думаю, что никак. Вот он, тупик, в который зашли "ортодоксы". Вот какое прочтение романа навязывали они десятилетиями рядовым читателям, вузовцам, школьникам.

Когда Бушин напоминает, что "фундаментальная монография" Якименко вышла тремя изданиями, то этот аргумент в споре с Ф.Кузнецовым может кому-то показаться неотразимым, но только не тем, кто с ней сколько-то знаком. Ее основное содержание воспринималось уже в самом начале как оскудение критической мысли, догматизм, дилетантские поучения, удручающе многословные и поверхностные, но с претензией на "философичность" и "теоретичность".

Странная логика и у Бушина: он до сих пор считает нерешенным вопрос об "отщепенстве" и готов, видимо, пересмотреть проблему, но тут же утверждает, что у Якименко никакого "отщепенца" нет, а есть правдоискатель. Это мне напоминает байку, как оправдывался изворотливый друг, возвращая одолженный ему котелок вместо цельного — дырявым: во-первых, никакого котелка я у тебя не брал, во-вторых, когда я его брал, то он был уже дырявым, в-третьих — я вернул его таким же, каким брал, — цельным.

Не хотелось бы видеть талантливого публициста в одной компании с теми его подзащитными, которые запутались в дефинициях.

"БОЯТСЯ ПРАВДЫ..." Эти слова принадлежат М.Шолохову и относятся к авторам книг о его творчестве — Ю.Лукину, Л.Якименко, В.Гура, В.Литвинову. Сказаны они К.Прийме в июле 1980 года, касались тщательно скрываемых причин верхнедонского восстания (К.Прийма. С веком наравне. 1985, 187).

Судьбу казаков Дона, особенно в 1919 году, определила авантюристическая политика "расказачивания". Как и по чьей воле она проводилась, какими утратами обернулась для всей страны, Шолохов раскрыл в третьей и четвертой книгах эпопеи. Рапповцы сразу поняли, что у Шолохова свой взгляд на события, и приостановили публикацию третьей книги. Но автор не отступил, добился своего.

Последующие истолкователи поступили проще: пусть книга существует в своем виде, но острые моменты можно обойти. Например:

Почему у Штокмана не получился диалог с казаками, когда на митинге в Татарском его просили объяснить причину расстрела хуторян — без суда и следствия? Исследователи не объясняют.

Или взять "тактику" Кошевого. У Шолохова: "Он уже не раздумывал, не прислушивался к невнятному голосу жалости, когда в руки ему попадался пленный казак-повстанец. Ни к одному из них с той поры не относился со снисхождением. Голубыми и холодными, как лед, глазами смотрел на станичников, спрашивал: "Поборолся с Советской властью?" — и, не дожидаясь ответа, не глядя на мертвеющее лицо пленного, рубил. Рубил безжалостно! И не только рубил, но и "красного кочета" пускал под крыши куреней в брошенных повстанцами хуторах. А когда, ломая плетни горящих базов, на проулки с ревом выбегали обезумевшие от страха быки и коровы, Мишка в упор расстреливал их из винтовки".

Оказывается, Мишке Кошевому крепко запомнились слова: "...гнезда бесчестных изменников должны быть разорены, Каины должны быть истреблены..." И еще: "Против помощников Колчака и Деникина — свинец, сталь и огонь!"

Это слова из приказа Председателя революционного военного совета Л.Троцкого, точно приведенные в романе. Вот откуда шли ветры, раздувавшие пожар междоусобной войны. Исследователи до таких "мелочей" не доходили. Кошевой у них нередко предстает "рыцарем революции", даже когда "он с тремя товарищами выжег дворов полтораста станицы Каргинской", стреляет в столетнего деда Гришаку, отличавшегося добротой и честностью.

Шестидесятые годы стали поворотными в шолоховедении. Лежневское направление оказалась антиисторическим, несостоятельным.

Много значило опубликованное в 1963 году письмо Шолохова М.Горькому от 6 июня 1931 года, где определенно сказано о том, что принесла народная на словах, а на деле карательная власть большинству донцов. Шолохов особо заметил, что он сознательно умолчал в романе о более страшных фактах.

Письмо было известно И.Лежневу еще в 40-е годы, но он посчитал, что Шолохов перенес в 19-й год эксцессы периода "головокружения от успехов" — коллективизации. Никаких якобы ущемлений прав во время гражданской казаки не испытывали, если случались нарушения, то они немедленно пресекались. По существу, так воспринимали ситуацию и последователи Лежнева. Сознательно или по неведению, а скорее из-за боязни правды они преподносили концепцию писателя в извращенном виде.

В 1966 году выходит документальный очерк Ю.Трифонова "Отблеск костра". Отец автора Валентин Трифонов, комиссар экспедиционного корпуса, наблюдавший весь ход "расказачивания", докладывал в Москву: "На Юге творились и творятся величайшие безобразия и преступления, о которых нужно во все горло кричать на площадях... При нравах, которые здесь усвоены, мы никогда войны не кончим, а сами очень быстро скончаемся — от истощения. Южный фронт — это детище Троцкого и является плотью от плоти этого... бездарнейшего организатора" (151).

15 ноября 1960 года был реабилитирован самый основательный до Шолохова обличитель авантюры "леваков" Филипп Кузьмич Миронов, поплатившийся жизнью за правду. В пространном письме на имя Ленина он докладывал 31 июля 1919 года о действиях "лжекоммунистов": "уничтожение казачества стало неопровержимым фактом, как только Дон стал советским. Само собой разумеется, при такой политике коммунистов мира никогда не будет и контрреволюция будет жить...

Сшибают лбами казака и крестьянина, казака и рабочего. Боятся, чтобы эти люди не столковались и не примирились...

Я считаю это диким безумием и нелепостью. Не верю, чтобы честные рабочие фабрик и заводов примирились с фактом вырезывания честных людей и безвинных расстрелов таких же рабочих деревни, как они сами, хотя бы и во имя социального строительства..." ("Дон", 12. 106)

Миронов считал, что контрреволюционеры — не повстанцы, а те "назначенцы", занявшие посты руководителей, которые настолько накалили обстановку, что "Дон онемел от ужаса".

ЛЕТОМ 1970 года я встретился с Михаилом Александровичем на его квартире в Сивцевом Вражке, показал документы — доклады члена Казачьего отдела ВЦИК Данилова, члена Сокольнического района г.Москвы Краснушкина, секретаря Замоскворецкого района г.Москвы Нестерова, комиссара Ларина, Рогачева, Миронова. Они были очевидцами произвола властей и докладывали об этом в Кремль. Шолохов сказал:

— Я эти материалы знаю.

Он хорошо знал и периодику того времени, до чего "ортодоксы" не доходили.

Между прочим, они извращали и слова Ленина о среднем крестьянстве, сказанные на VIII съезде партии: "это — такой класс, который колеблется. Он отчасти собственник, отчасти труженик". Какой из этого он делал вывод? Быть очень осторожными, не допускать насилий, завоевать доверие. Кто мешает прочному союзу с трудовым народом деревни? Ленин отвечает:

"К нам присосались кое-где карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому что более честные "служилые" элементы не пошли к нам работать вследствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, нет никакой честности. Эти люди, которые стремятся только выслужиться, пускают на местах в ход принуждение и думают, что это хорошо" (38, 198, 199).

Такое поведение властей он назвал идиотизмом, тупоумием, гибелью дела, "сознательно так работать могут только провокаторы" (38, 200).

И вот еще разъяснение: "У мелкого хозяина ни один социалист в мире никогда не предполагал отнимать собственность" (38, 256).

В порядке самокритики Ленин сказал и о том, что партия, занимаясь в деревне больше всего комитетами бедноты, не разработала вопрос об отношении к среднему крестьянству, "недостаточно шла на блок, на союз, на соглашение", "сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса, удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство. Здесь мы погрешили чрезвычайно... мы эту линию можем и должны выравнять и выправить" (38, 146).