Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2002) Страница 23

“В этой страшной истории есть один невиновный. Это польское государство… На счету Речи Посполитой — усмирение украинских и белорусских деревень, но на его совести нет геноцида, организации погромов или лагерей массового уничтожения (профессор Л. Курчевский, социолог. “Впрост”. 10.12.2000).

Ну, во-первых, слово “геноцид” при обсуждении едвабнской трагедии звучало в польской прессе много раз. А во-вторых, что такое — “усмирение”?

А в-третьих… Перечитал я все, что написал до сих пор, и задумался: да, подзалетели поляки, как никогда в своей трагической истории. И на чем поскользнулись? На еврейской крови, которая никогда не высыхает, потому что у нее особый состав. Недаром когда я побывал в Америке в 1990 году, то нашел в газете “Лос-Анджелес таймс” от 4 мая слова раввина Ицхака Гинзбурга, защищавшего четырех еврейских убийц палестинской девушки в одной из арабских деревень: “Должно признать, — писал Гинзбург, — что еврейская кровь и кровь не евреев имеют разную цену”. Вот этого поляки и не учли… Не учли еще и того, что евреи нигде и ни при каких обстоятельствах ни признают себя виноватыми. Ни за “насаждение коммунизма в Польше”, ни за то, что “Христа распяли”.

Какое счастье, что русские люди, пережившие времена Урицкого, Свердлова, Ягоды, Агранова, Френкеля, Бермана, Фирина, Раппопорта и других генералов Гулага, ни в годы войны и оккупации, ни во времена сталинской послевоенной диктатуры, ни в эпоху безвластия на рубеже 80—90-х годов не устроили ни одной своей Едвабны! А они ведь имели на это мстительных ветхозаветных прав не меньше, но, может быть, больше, нежели шляхта. Какое облегчение, что у нас этой областью жизни заведовало государство — безликая машина, не обладающая ни светлыми, ни темными страстями. Ну что оно делало? Разогнало антифашистский комитет, расстреляло 13 человек (не потому, что евреи, а потому, что на Крым посягнули), пошумело насчет космополитов, кого-то уволили, кто-то по пятому пункту не прошел в вуз или на повышение по службе. Кто-то получил инфаркт, кто-то инсульт… Ну разве эти государственные казенные репрессии можно сравнить с тысячами сожженных заживо, расчлененных, забитых лопатами? Премьер-министр Польши Ежи Бузек вслед за несколькими историками заявил с некоторым облегчением, что убийство в Едвабне “не было совершено от имени государства”. Но ведь это еще ужаснее, если не расстреливают в затылок по государственному приказу, а сжигают живьем по велению сердца!*

В 1944 году в первую годовщину разгрома Варшавского гетто Юлиан Тувим написал статью “Мы, польские евреи”, опубликованную тогда в Лондоне. Она давно лежала в моем архиве, и когда я ее просматривал, то всегда несколько недоумевал, что поэт обвиняет в страданиях своего народа не столько гитлеровских расистов, сколько кого-то другого. И лишь сейчас, внимательно вчитавшись в текст, я понял, что он обвиняет в холокосте свою родину. “ Я не делю поляков на породистых и непородистых, я представляю это расистам — иностранным и отечественным”, “моя ненависть к польским фашистам глубже, чем к фашистам других национальностей”, “я делю поляков на антисемитов и антифашистов”… Однако примечательно, что Тувим не желает вдуматься в то, почему поляк, сражающийся в рядах Армии Крайовой, может одновременно быть и антифашистом и антисемитом, что бывало на каждом шагу.

Есть в этой обвинительной речи и апокалиптические картины грядущего ветхозаветного возмездия всему европейскому миру:

“Над Европой возвышается огромный и все растущий скелет. В его пустых глазницах горит огонь страшного гнева, а пальцы стиснуты в костлявый кулак. И он, наш Вождь и Диктатор, будет определять наши права и требования”.

Ну чем не строки из “Коммунистического Манифеста” о “призраке Коммунизма”! Но одновременно есть в этом экзальтированном тексте и весьма прагматические попытки истолковать по-своему историю человечества, а то и просто “исправить ее”.

“Мы те, кто две тысячи лет тому назад дал миру Сына человеческого, невинно убиенного Римской империей”.

Если так, то куда же мы денем евангельское свидетельство о разговоре Римского наместника Пилата с еврейской толпой: “Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших”. Однако нынешний папа римский, в прошлом польский кардинал Войтыла, переложил, подобно Тувиму в 1944 г., грех распятия на “Римскую империю”.

А вслед за ними на втором витке польской истории известный историк и публицист Ян Юзеф Липский — человек героической судьбы, участник варшавского восстания, активист “Солидарности” не удержался от соблазна перебросить грех польского антисемитизма на плечи империи советской:

“Позором в истории нашей страны останется то, что в 1968 г. тысячи евреев и поляков еврейского происхождения были принуждены уехать из Польши. Советский полицейский антисемитизм, разгулявшийся в СССР еще тогда, когда в ПНР ничто его не предвещало… теперь был привит и у нас”…

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Оказывается, мы поляков антисемитизму научили. И это пишет весьма честный и смелый мыслитель, который не мог не знать польскую историю со времен от средневековья, когда евреев сжигали на кострах, до эпохи Едвабне и Освенцима… Да если бы мы в этой науке были учителями поляков, как утверждает Липский, наша история пошла бы по совершенно другому пути! Нет, нам таких учеников не надо.

Да, понятно, что в борьбе с Россией шляхта опиралась на евреев, а евреи в той же борьбе на шляхту (“за нашу и вашу свободу”), но органическим и вечным этот союз, конечно же, быть не мог. Наиболее трезвые и бесстрашные умы (в первую очередь еврейские), конечно же, понимали это.

“Человек оттепели” Александр Галич, будучи старше и опытней поэтов-полонофилов из “списка Британишского”, никак не мог быть полоно­филом, потому что никогда не забывал о подлинном отношении шляхты к еврейству. Именно поэтому в поэме о Януше Корчаке (Якове Гольдшмидте, как демонстративно пишет Галич в предисловии к поэме) он заклинает пепел Корчака, летящий над Варшавой из печей Треблинки:

Но из года семидесятого

Я вам кричу: “Пан Корчак!

Не возвращайтесь!

Вам стыдно будет в этой Варшаве…

Вам страшно будет в этой Варшаве!

Вы будете чужеземцем

В вашей родной Варшаве.

Речь идет о том же, о чем вспоминает Юзеф Липский: в 1968 году большая часть еврейского населения Польши под давлением общества и государства вынуждена была эмигрировать из Польши. Вот ведь как получается: шляхтичи вытесняли, выдавливали евреев из Польши, а советская власть всяческими усилиями, наоборот, удерживала их, не выпускала, пыталась оставить в стране, а не избавиться от “пятой колонны”. Но в итоге и польское и советское государство было обвинено “мировым общественным мнением” в антисемитизме! Но в любом случае — не надо, панове, с больной головы на здоровую.

Да, история беспощадно посмеялась над многими священными, сакральными страницами польского сознания. Священной, неприкосновенной, к примеру, считается у поляков память о Катыни. И вдруг эхо одновременных с Катынью едвабненских событий несколько испортило эту сакральность, когда историк Кшиштоф Теплиц сказал то, о чем задумались после Едвабны многие:

“Сегодня о польских полицейских говорят, что многие из них были злодейски убиты в Катыни и Медном, но не говорят, что те, кто туда не попал, помогали гитлеровцам в “окончательном решении еврейского вопроса” (“Пшогленд”.  27.11.2001).

Вот где собака зарыта! Может быть, такой взгляд на Катынь поможет нам прояснить, почему, когда 19 апреля 1943 года в ответ на попытку вывезти часть евреев из Варшавы в Освенцим в варшавском гетто началось восстание, — ни лондонское правительство, ни Армия Крайова ничего не сделали, чтобы хоть как-то защитить обреченных евреев.

И все-таки, все-таки, чтобы я сейчас ни писал, я иногда ловлю себя на чувстве, что восхищаюсь поляками. Проходят века, эпохи, поколения. Но и в королевской Речи Посполитой, и в Польше подчиненной императорской России, и в Польше Пилсудского, и в социалистической народной, и в нынешней демократической — при любой власти и любом строе на польском небе проступают, как неизгладимые водяные знаки на банкноте, приметы Польши вечной, всегда восстающей, словно птица Феникс, из золы исторических крушений и перемен!

Сразу же после Едвабненского скандала 23 сентября 2001 года в Польше состоялись выборы в Сейм. И на них случилась сенсация: “правые”, которые вроде должны были бы после Едвабны сидеть не высовываясь, тише воды, ниже травы, незадолго до выборов в 2001 году (то есть в то же время, когда их линчевали за Едвабну) создали избирательный комитет, объединили вокруг него несколько мелких группировок, назвали себя “Лигой польских семей”  и, собрав 8% голосов избирателей, получили в Сейме 38 мандатов (из 460)!