Газета Завтра Газета - Газета Завтра 355 (38 2000) Страница 23

Инвалид Отечественной войны Л.Г.Якименко умер в 57 лет. Он уже никому ничего не ответит, не возразит. А Ф.Ф.Кузнецову через полгода будет 70. В ИМЛИ готовится юбилейная научная сессия. Со всего мира, включая Мадагаскар, придут поздравления юбиляру. Пошлем и мы. Но уже теперь хочется сказать: "Дорогой Феликс, не хорошо злоупотреблять долголетием. И оставьте вы в покое наши ультрасоветские могилы под красными звездами из жести. Их так много от Бреста до Москвы и от Сталинграда до Берлина…"

А ВОТ ЕЩЕ "новый русский шолоховед" Валентин Осипов. У него нет кузнецовской учености, его опыта. Этот исследователь в жажде представить нам "истинного Шолохова" доходит в своем антисоветском радении "до стона и до бормотанья". Это на живом-то материале жизни и творчества великого советского писателя!.. Все вместе неошолоховеды изображают Шолохова диссидентом вроде Щаранского, антисоветчиком вроде Радзинского, борцом против "бесчеловечной системы" вроде Евгении Альбац, разоблачителем партии и самого Сталина вроде Волкогонова... Ставят "Тихий Дон" на одну доску то с "Доктором Живаго", то еще и с "Архипелагом ГУЛаг". "В самый раз, — пишет И.Жуков, — сравнить Шолохова и Солженицына". Сравнивать, конечно, никому не запрещено что угодно, в том числе Божий дар с глазуньей. Но коллегу Осипова ужасно огорчают некоторые аспекты сравнения: видите ли, "Шолохов не признал политической праведности (!) отношения Солженицына к советской власти и к советской истории... Эх-эх..." Так что, один-то святой праведник, а другой — грешник, ему эта праведность была недоступна, так и жизнь прожил, и книги писал, эх-эх, по горло сидя в болоте с ультрасоветскими чертями да с суперкоммунистическими кикиморами. Тем не менее, Осипов гневно вопрошает кого-то: "Почему не уберегли Солженицына?!" От чего? От полоумной клеветы на Шолохова как на литературного карманника. Это же все одно, что спросить: "Почему не уберегли Ельцина от расстрела Дома Советов?"

А как относились к Шолохову партия, ЦК, Сталин? Да им ничего не оставалось, как зажимать, притеснять и преследовать антисоветчика. Мало того, к нему персонально был применен известный девиз его старшего друга Максима Горького: "Если враг не сдаётся, его уничтожают". Враг, а не оппонент в дискуссии, то есть тот, кто сам стремится тебя уничтожить. И не как-то там фигурально, а в прямом смысле этого слова.

Из книги в книгу переходит ужасный рассказ о том, как "Михаила Александровича пытались разными способами отправить на тот свет". Жуков пишет: "Однажды в Москве знакомые люди из племени окололитературных прилипал пригласили Шолохова пообедать". Что за прилипалы? Откуда взялись? Сколько их? Куда пригласили? Когда дело было? Ничего неизвестно! Осипов более осведомлен: по его данным, это какой-то приехавший в Москву земляк пригласил писателя к себе домой в гости. У Колодного сведения еще обширней, он даже имя злодея знает: "Некто Павел Буланов, земляк, служивший тогда в НКВД, приближенный наркома, уговорил Шолохова заехать к нему домой, выпить и закусить, что и было сделано. Съев закуску, писатель почувствовал невыносимую боль в животе". Что было на закуску? Неизвестно. Здесь осведомленный Жуков: "Съев одну сардинку, писатель сразу почувствовал невыносимую боль в животе". Сардинка! Так, может, она случайно оказалась несвежая? Отравление рыбой не редкость. Нет, конечно, уверяют литературоведы-сыщики, тут было не бытовое отравление, а "первый способ": это любезный землячок Паша по приказанию наркома и, разумеется, с благословения товарища Сталина подсыпал в рыбку чего-то несъедобного, может, молотое стекло… Осипову ничего неизвестно ни про сардинку, ни про стекло, но он уверен, что беда приключилась не сразу, не в гостях: "Отужинали вместе. Возвратился в гостиницу и в полночь почувствовал страшную боль". Писателя срочно отправляют в больницу. Жуков не знает, кто и в какую, а энциклопедисту Колодному точно известно: в кремлевскую. У Осипова сюжет сложнее, драматичнее: "Шолохов нашел силы вызвать Кудашева, который добился врача из правительственной больницы. Тот приказывает после осмотра: быть(!) операции. Аппендицит. Свезли в больницу”. Жуков: "В больнице врачи сказали: "Острый приступ аппендицита. Необходимо немедленно сделать операцию". Примерно то же и у энциклопедиста, только после каждой фразы восклицательный знак. Осипов: "Пока хирургов ждали, сестра подошла — молчит, но взгляд и жесты так выразительны, что Шолохов понял: надо бежать”… Какие тут были жесты — загадка… У Жукова несколько иной вариант: "Михаил Александрович заметил, что одна из врачей все время, не отводя глаз, пристально смотрит на него, как бы говоря взглядом: "Не соглашайся". Это, мол, "второй способ". То же самое слово в слово и у Колодного, только в конце опять восклицательный знак. Далее оба в один голос: "Писатель так и поступил. И это спасло его. В действительности никакого аппендицита не было. Отравление скоро прошло, боли утихли". Осипов не согласен, что боли утихли сами собой: "Уж как удалось, неизвестно, но Кудашев помог вернуться в гостиницу и раздобыл теплого молока. Отпоил… "Итак, заговор не удался, ни один "способ" не сработал, и нам предлагают считать это за неопровержимое доказательство того, что заговор был.

А где же всё время находился землячок Паша? Неужели не рядом с жертвой своей сардины, зловещей, как пули Каплан? Неизвестно. Может быть, уже писал донесение наркому: "Ваше задание выполнено: антисоветчик Шолохов больше ничего антисоветского уже не напишет". Отменно. Однако тут опять возникает несколько вопросов. Во-первых, неужели профессионалы НКВД не могли придумать другой, более надежный и менее подозрительный способ транспортировки классика на тот свет? Ведь этим способам нет числа. Во-вторых, уж если по тупости избран такой именно, то неужели в НКВД для столь важной операции не нашлось столь же безотказного средства, как у Сальери, о котором он говорил: "последний дар моей Изоры"? Там сардинка не потребовалась. В-третьих, врачи состояли в заговоре с НКВД и готовы были совершить убийство на операционном столе. Но, с одной стороны, как же так недосмотрели профессионалы, что среди этих негодяев оказалась порядочная женщина-спасительница? С другой, если есть полная уверенность, что готовилось злодейское преступление, то почему же потом не привлекли к ответственности всех его участников, начиная со станичника Паши? И куда этот мерзавец девался потом? Но главное, да где же все-таки доказательства, что был двухступенчатый заговор, а не элементарное отравление рыбой, если и вообще-то что-то подобное данному эпизоду когда-то имело место?.. Авторы уверяют, что эту байку рассказывал сам Шолохов. А почему бы и не рассказать, отчего не потешиться, если видишь, что перед тобой олухи царя небесного стоят с открытыми ртами. Ведь он любил пошутковать. Будучи уже после смерти писателя в Вешенской, И.Жуков слышал от его вдовы: "Он же такой был выдумщик!.."

Л. Колодный разыскал еще одного энкавэдэшника, который должен был осуществить злодейский замысел, но "в последнюю минуту передумал", — и тоже, представьте себе, Паша, Павлуша, Павлик. Этот Павлик не выдержал душевных терзаний, но вместо того, чтобы предупредить Шолохова о коварном замысле, как-то тайно (опять же профессионал и возможности для того были) однажды позвонил по телефону Е.Г.Левицкой, одному из первых рецензентов "Тихого Дона", давнему другу писателя, и завопил: "Евгения Григорьевна, это говорит Паша. Хочу сказать вам и передайте Михаилу Александровичу, я не виноват, меня заставили, прощайте, наверное, никогда не увидимся". Что тут можно было понять? Колодный пишет: "Эти слова вселили в душу Левицких страх, лишили покоя". Еще бы! Но я думаю, что это был страх за психическое состояние Павлика. И когда это было — опять неизвестно. И что стало с этим Павликом, как и с тем Павликом, который угощал живого классика тухлыми сардинами, тоже неизвестно...

В жизни Шолохова и без вас, неошолоховеды, хватало драматизма, ему действительно в 1938 году угрожала большая опасность, поэтому не надо украшать его прекрасную биографию сенсационной клюквой, выращенной на подоконнике или на письменном столе.

В УПОМЯНУТОЙ РАБОТЕ Ф.Кузнецова тоже, к сожалению, не обошлось без некоторой дозы сенсационности, кое-где исследователь явно пережимает, причем в том же направлении, что и собратья. Так, он пишет, например, что инсульт, случившийся с писателем в мае 1975 года, был не что иное, как "прямое следствие той травли (обвинений в плагиате), которая началась в конце 1974 года и от которой не захотела защитить его власть". Да при чем здесь травля, да еще в далекой загранице, и при чем власть, если писателю было уже семьдесят, когда инсульт может хватить и безо всякой травли и при самой пылкой любви властей. Тем более, что человек всю жизнь жил в адском напряжении ума и воли, да к тому же за пятнадцать лет до этого, всего-то в пятьдесят пять, когда не было никакой травли, наоборот — только что получил Ленинскую премию за "Поднятую целину", такая беда с ним уже случалась. Вот и ты, друг, если через полгода проскочишь семидесятилетие без инсульта или инфаркта, непременно поставь пудовую свечу...