Кремлевский кукловод «Непотопляемый» Сурков — его боятся больше, чем Президента - Сирин Лев Страница 23

Про многих из них и про тех, кто лохом не является, мы тогда поговорили. А вот про Владислава Юрьевича Суркова, который был в зале, я почему-то Собчак не спросил.

Впрочем, еще не вечер.

Господин Страх

Подробно разобравшись в том, как нашему герою всякий раз удается выйти сухим из мутной воды российской политики, мы тем не менее упустили еще один аспект этого феномена. Политическая непорочность (относительная, конечно) дается Владиславу Юрьевичу в то числе и за счет страха, который нагнетает одно только упоминание его имени.

Причем как я выяснил, в основном боятся Суркова впрок. На всякий случай. Как бы чего не вышло. Так в 1970-е боялись не способную уже никому причинить вреда советскую власть. По наущению старших товарищей. По литературным воспоминаниям о ГУЛАГе. По рабской привычке.

И еще. Боятся Суркова пуще Путина с Медведевым.

«Мне случалось видеть людей, которые по-настоящему боятся Владислава Юрьевича, — пишет журналист Дмитрий Быков. — В кремлевской администрации настоящий страх вызывает он один — куда там питерским силовикам».

Действительно, много раз, общаясь с политиками самых разных убеждений и должностей, я замечал, что если о Путине они могут говорить иной раз с разоблачительной пеной у рта, то когда я спрашивал их о Суркове, эти либеральные смельчаки как-то потухали, тон их становился глух, а демократическая речевая активность опускалась до нуля. (Как тут не вспомнишь Прохорова: «Сейчас я скажу то, о чем все давно знают, но вслух не говорят».)

Так однажды я заговорил о политическом кураторстве с лидером движения Союз правых сил Леонидом Гозманом — человеком, обязанным Владиславу Суркову политической жизнью. Леонид Яковлевич до этого в нашей беседе едва не сровнял Путина с землей. Но как только речь зашла о Суркове, попытался уйти от темы, мол, не желает ее комментировать.

Пришлось проявить гибкость:

— Хорошо! Давайте поставим вопрос иначе, Леонид Яковлевич. Кто такой Владислав Юрьевич, что вы с ним регулярно встречаетесь? — схитрил я.

— Потому что он очень влиятельный человек, который принимает решения. Он официальное лицо в пашей стране. А я хочу, чтобы в нашей стране было лучше.

Воистину, противоречив человек, даже если этот человек — умный Леонид Яковлевич Гозман. Уж сколько копий сломал он со товарищи, доказывая, что Сурков только исполнитель. Но стоит только перестать насиловать себя этим надуманным постулатом, с языка соскакивает чистой воды правда. Владислав Сурков «принимает решения»!

А кого стоит бояться больше всего? Правильно! Того, кто принимает решения. По крайней мере, по твою душу. Путин ведь вряд ли станет заниматься конкретно Гозманом. Оттого и не так страшен, как Сурков.

Не менее интересно в нашей полемике было и другое:

— А почему вы тогда только к Владиславу Юрьевичу идете, а не к другим? — спросил с Гозмана.

— Я и к другим, как вы выражаетесь, хожу… — обиделся Леонид Яковлевич.

— Ну, он вас вызывает, — уточнил я.

— …Он не вызывает, а приглашает, — в свою очередь уточнил Гозман. — Это разные вещи. Я у него не работаю. Но если первый замглавы администрации Президента приглашает, я считаю абсолютно неправильным отказываться. Я встречался и встречаюсь со многими людьми. С министрами… — как ему показалось, нашелся Леонид Яковлевич, хотя о том, что рядом с Сурковым не всякий вице-премьер; вправе расправить плечи, наслышан не хуже меня.

Пришлось сказать в лоб о природе политического страха, который исходит от одного только имени Владислава Суркова:

— Просто, мне кажется, после общения с Сурковым, как правило, следуют какие-то оргвыводы…

Как и следовало ожидать, в этом месте нашего диалога знаковый оппозиционер Гозман попытался свести разговор к политической абстракции. Заговорил почему-то о выборах: мол, отсутствие голосов на выборах его партии нарисовали.

Хорошо, выборы так выборы. Подловил его на этом:

— Вы могли бы Владиславу Юрьевичу сказать: «Вы нам нарисовали!»? — так и задал я вопрос Леониду Яковлевичу.

— Более того, я это ему говорил двадцать раз! Подумаешь, хитрость какая! Меня спрашивают: «Вы можете сказать, что президент не прав?» Пожалуйста: Президент не прав здесь, здесь, здесь… Сурков fie прав здесь, здесь, здесь… Дальше что? Ну? Говорю, конечно! А что — я скрываю свою точку зрения? — совсем раздухарился Леонид Яковлевич, понимая, что теряет либеральное политическое лицо.

— И как он реагирует? — переспросил я, не обращая внимания на внешнюю браваду собеседника, которого наш диалог на самом деле отнюдь не радовал.

— А вот как он реагирует в личном общении, я считаю неправильным комментировать — не потому, что он начальник. И тем более он не мой начальник. А потому что, я считаю, что идет разговор личный между людьми…

«Личный разговор» между людьми. Один из которых — высшая власть, другой — руководитель оппозиционной партии. При этом, как понимает читатель, личный междусобойчик происходит в Кремле.

Пришлось напомнить Леониду Яковлевичу, что он представляет определенную часть людей в данном случае, которые хотят знать все, что он за их спиной от их имени говорит Суркову.

— Безусловно! — воскликнул он. — Они имеют орава спрашивать: «Какие ты дал обязательства?» На этот вопрос я обязан им отвечать. Но! Вы меня сейчас спросили: «Как он на это реагирует?» Это не имеет никакого отношения к интересам тех людей, которых я представляю. Говорю ли я ему то, что думаю — это имеет отношение к тем людям, которые мне доверяют, — поставил Гозман, как мне кажется, довольно странную полемическую точку в нашей беседе.

Я извиняюсь перед читателем за столь пространный диалог, но, согласитесь, он весьма показателен. Гозман, у которого «тиран Путин» до этого не сходил с языка, боится даже невинного абстрактного разговора о каком-то там Суркове. И при этом, что уж совсем некрасиво, ему даже на своего избирателя наплевать.

Как видите, Суркова боятся. На генетическом уровне. Предпочитают хаять Путина, Медведева, кровавый чекистский режим, но только не Владислава Юрьевича Суркова. И в этом главный парадокс нашего странного политического времени и отличительная особенность главного героя нашей книги.

Впрочем, как я уже говорил, объясняется все довольно просто. Путин далеко, а Сурков — вот он, рядом. Не дай бог что-нибудь ему не понравится — вышвырнет из системного информационного пространства как нашкодившего кота. И баста! Тем более что и Путину о внутренней политике докладывает не кто иной, как сам Сурков.

Помнится, я уточнил у известного телеведущего Владимира Познера, подписавшего накануне письмо в Amnesty International, сделал ли он это в пику аналогичному письму, организованному подчиненными Суркова. (Речь шла в поддержку и, соответственно, в осуждение Ходорковского.)

При упоминании столь знаковой фамилии Владимир Владимирович встрепенулся и возразил, что свое письмо подписал раньше, чем возникло письмо Суркова. При этом он даже не произнес вслух фамилию Владислава Юрьевича. Хотя фамилия Путин до этого у него постоянно слетала с языка в весьма критичном ключе.

Нет, бывают, конечно, люди и посмелей. Позволяющие себе, так сказать, поразмышлять о роли личности 1-го замглавы Администрации Президента в политической истории новейшей России.

Оппозиционный политик Ирина Хакамада не очень охотно, впрочем, и достаточно опосредованно признала в беседе со мной, что Сурков либералам не мил ничуть не меньше, чем Путин:

— Оппозиция трогает и того и другого. Венедиктов на «Эхе Москвы» прямо сказал, что все вопросы к Суркову. Немцов прямо сказал, все претензии к Суркову. И сделали они это публично.

Ну просто подвиг совершили! Назвав наконец черное черным, а белое белым. Борис Ефимович, правда, за год до этого в разговоре со мной о Суркове махнул рукой:

— Да что там Сурков! Решает же все Путин!

…Это Путин, надо думать, догадался пустить сплетню в новогодние каникулы, которые Немцов с Лимоновым провели в кутузке за нарушение общественного порядка, что Бориса Ефимовича изнасиловали в тюремной камере. Это Путин пустил на улицы нашистов собирать подписи в знак протеста против насилия в тюрьмах, где «пример» Немцова, конечно, прежде всего его и дискредитировал.