Исса Костоев - Россия - преступный мир Страница 24

Я срочно связался по поводу Стороженко с руководством колонии в Кировской области, где он отсиживал свой срок. Характеристика на него пришла убийственная: дерзок, опасен, предельно жесток.

И я решил, что ему пока рано знать, что его последняя жертва оказалась живой.

Но и тянуть дальше тоже было нельзя. Ко мне уже подключили работника местной милиции по поводу Стороженко. Оказывается, он у них уж так проверен-перепроверен, что дальше некуда, он и общественный инспектор ГАИ, и состоит в агентурной сети, и вообще вне подозрений. А что было — то когда было! «По малолетке»…

Узнав об этом, я был уже уверен, что Стороженко так или иначе, но видел свой размноженный портрет и, естественно, готовит жесткую оборону.

Взяли мы его рано утром 21 июля 1981 года, когда он отправился на работу. Одновременно раздельно от него вызвали на допрос жену и брата, а дома начали обыск.

Стороженко улыбался, вел себя спокойно. Симпатичный, даже красивый парень. Узнав причину задержания, весело рассмеялся.

А я начал задавать ему самые простые на первый взгляд вопросы. Между прочим, спросил: «Приходилось ли вам ездить в поселок Гнездово?» — «Ездил, — отвечает, — не помню только когда. Ездил через Красный Бор».

Ага, думаю, почуял опасность. И опасность эта — Рославльское шоссе, где произошло убийство. А он сразу: ездил, но другой дорогой. Вижу, настораживается.

«Вот вы, — говорю, — не прошли проверку на группу крови. А хотите я скажу, какая она у вас?» — «Скажите». — «Четвертая». И вызываю в кабинет лаборантку. Так и оказалось: четвертая группа.

А тут телефон звонит: следователь Атаманова, допрашивающая жену Стороженко, говорит о том, что та, ничего не подозревая, рассказала о подарке мужа в прошлом году — золотые серьги-кольца. Но она их сломала и отдала в починку.

Я тут же: «Дарили когда-нибудь жене золотые вещи?» — «Никогда», — отвечает. Я даю ему расписаться в протоколе. А после знакомлю с показаниями его жены. Он, конечно, резко возражает, говорит, что жена врет, но… Нашли мы и мастера, чинившего эти серьги, и даже ювелира, который их делал, и в фотоальбоме украденных вещей показали эти серьги Стороженко. В том самом альбоме, что носил с собой каждый участковый.

А во время обыска в его доме, среди хлама и мусора, были обнаружены оплавленные кусочки металла, которые оказались обломками ювелирных изделий. Используя эти и другие обстоятельства, я два дня допрашивают Стороженко.

На третий день он признался. Это было 23 июля. Замечу, что принял дело я 3 апреля. Три с половиной месяца — это хороший срок, если учесть, что следственная группа союзной Прокуратуры безрезультатно работала около двух лет. Впрочем, почему же безрезультатно? Гончаров-то все еще сидел, и ретивый следователь вытягивал из него показания об убийствах, которые совершал совсем другой человек. Итак, первое признание получено. Но уже в тюрьме Стороженко вдруг словно сорвался, впал в состояние такого бешенства, что у дверей его камеры всю ночь дежурил надзиратель: боялись, что он способен на самоубийство. Но — обошлось. И Стороженко все понял, успокоился, я бы даже сказал, перестроился и стал спасать свою жизнь. Чем? Полными признаниями. Он подробнейшим образом все рассказал, показывал места преступлений, опознавал убитых им, вспоминал мелкие детали. Словом, полностью сознавшись в одиннадцати убийствах, перешел… к двенадцатому. К убитой им у озера женщине.

Но ни в милиции, нигде никаких данных по этому убийству не было, никакого трупа не находили.

Ну, по поводу действий местной милиции мне картина была в общем-то ясна. Поэтому я решил поинтересоваться в прокуратуре и судах: не припомнит ли кто? И вспомнили. Действительно, была у озера убита женщина. Но дело это давно прошло через суд, а убийца, муж той женщины, во всем сознался, получил срок 9 лет и отсиживает его в колонии, километрах в 80 от Смоленска.

Я — в машину и в колонию. Привели — невысокий, бледный, наголо остриженный. Фамилия — Поляков. Спрашивает без всякой надежды в голосе: «Что вам еще от меня нужно? Я уже признался, я убил жену, чего еще от меня хотите?» Действительно, что мне нужно? Со Стороженко мне было легче: я, изобличая, вынуждал его признаться. А здесь все было другое: я представлял себе схему «признательных» показаний Полякова и собирался их разрушить. Ведь знал же я, кто истинный преступник.

«Вот вы по своему делу сказали следователю, что бросили нож в озеро. Но ножа там не нашли». Молчит. «Вы сказали, что незадолго до убийства распили с женой в кустах бутылку вина. Не нашли там вашей бутылки». По-прежнему молчание. «Ни одного доказательства нет, — говорю. — И еще объясните мне. Вот вы достаточное время прожили с женщиной. Наконец решили с ней расписаться и поехали в райцентр в загс и по дороге убиваете ее. Так зачем же было это делать?» Поляков продолжал молчать. «Говорите, я должен знать правду».

Всю ночь он молчал, а под утро расплакался. Словно душа оттаяла. И стал рассказывать, как все произошло, назвал мне имена тех работников милиции, которые заставили его взять на себя убийство жены.

Я понял, что после этого рассказа Полякова нельзя оставлять в колонии, его уберут любым способом. Что теперь оставалось делать? Немедленно запросил я санкцию прокурора, опечатал и забрал с собой дело Полякова, его самого, увез в Минск и там посадил в «вагонзак», идущий в Москву. И до своего освобождения он просидел в Бутырке. Вернувшись в Москву, я прекратил его дело, но возбудил другое — против тех сотрудников органов, которые совершили это жестокое беззаконие.

Ну а дальше пошла самая тяжелая работа: надо было доказывать буквально каждый эпизод, проверять и перепроверять каждую деталь показаний Стороженко.

Вот, к примеру, он заявляет, что часы убитой им женщины он бросил в колодец. Показал его — старый, давно заброшенный. А на дворе декабрь, холод лютый. Стали мы вычерпывать этот колодец, забитый всякой дрянью, дохлыми кошками и еще черт знает чем. Три дня работали, но часы все-таки нашли. И, стало быть, нашли истину.

Или вот сказал он, что сапоги убитой выбросил на свалке, засунув в пустой автомобильный баллон. Всей группой работали в этой грязи и вони, однако обнаружили и сапоги.

Была и такая история. Сторож водозаборной станции на Днепре рано утром увидел, что на большом валуне, поднявшемся из воды, лежит узел с вещами. Это была женская куртка, в которой находились женская одежда и белье. Сторож позвонил в милицию, куда как раз обратился некто П., жена которого ушла с работы, но домой не пришла.

П. опознал и белье и куртку, а в милиции ему сказали, что жена его скорее всего утонула. Но если женщина утонула, то кто же связал в узел и положил на валун ее одежду?

Через несколько дней труп пропавшей женщины был найден совсем в другом конце города.

А Стороженко утверждал, что бросил узел в Днепр с моста.

Я настаивал: не перепутал ли он это место, не запамятовал ли? Нет, тот стоял на своем.

Это серьезное противоречие должно было быть устранено: тот факт, что обвиняемый привел на место преступления, сам по себе неопровержимым доказательством быть не может, у работников следствия столько возможностей подсказать ему и место преступления, и обстоятельства, что никакие понятые, пусть и самые внимательные, не помогут.

Показания Стороженко необходимо было проверить, не исключалась возможность, что он не убивал и, значит, по Смоленску и его окрестностям бродит еще один убийца. И тогда я придумал такой эксперимент.

Мы подобрали похожие вещи — куртку и белье, связали в узел и бросили в Днепр с того моста, на который указал Стороженко.

Узел поплыл вниз по течению, рядом в лодке наблюдали за ним двое следователей. По берегу шли понятые. Так мы продвигались весь день. К вечеру на правом берегу показалась водозаборная станция, а рядом тот самый валун. Узел плыл мимо.

Но затем вдруг стал вертеться и неожиданно повернул точно к тому самому валуну, где и остановился. В это время падал уровень воды и образовывалось никому не известное течение, которое, как мы видим, подтвердило правдивость показаний Стороженко.

Но вот встала проблема опознания вещей, находившихся на жертвах в момент нападения на них. А вещей много, ведь по существующему процессуальному закону каждую вещь нужно предъявить в числе других, похожих на нее. Если, к примеру, кофта красная, предъяви ее с двумя другими — лиловой, скажем, и розовой. Дело в принципе бесперспективное, если учесть, что в момент нападения преступник меньше всего думал о цвете кофточки.

И вот тут мне пришла в голову, прямо скажу, очень занятная идея. Когда мы ее осуществили, она оказалась настолько удачной, что, как говорится, с тех пор «вошла в анналы». А суть ее в следующем.

Я попросил в местном торге, чтоб мне выдали три десятка женских манекенов. Все они были одеты, при этом на тринадцати манекенах была та одежда, которую носили жертвы в момент нападения на них, а на остальных просто взятая со стороны разнообразная женская одежда. На головы манекенов надели бумажные кульки, а в карманы каждого манекена положили записки с текстом — откуда эта одежда. К примеру, манекен N 5-в кармане записка: «Одежда с трупа гражданки Чвановой, обнаруженной на обочине дороги Смоленск — Рославль 10.08.1979 г.». Или — манекен N 17. Записка: «Одежда на манекене не имеет отношения к расследуемому делу».