Жорж Бернанос - Сохранять достоинство Страница 24

Пусть. Она никогда не скомпрометирует их так, как они сами скомпрометировали себя, недальновидно объявив о своей солидарности с подозрительными расправами, о которых можно сказать по меньшей мере следующее: еще неизвестно, кто и где — в Испании или за границей — получит от этого выгоду.

Я, наконец, хочу, чтобы они были правы, чтобы, будучи не в состоянии угнаться за большой авантюрой Муссолини или Гитлера, они, располагая к тому же лишь темными политиками и безмозглыми забияками, решили выпутаться сами, притом наименьшей ценой, и завели кубышку, предназначенную для покупки нескольких работящих генералов, которым поручили бы чистку в моей стране, где как видно, стало что-то уж слишком много людей. Разве первой предосторожностью этих Макиавелли не было бы хранить свое намерение в секрете? «Но у них никогда не было такого намерения!» Охотно верю. Только им здорово удалось убедить всех в обратном. Они даже изрядно потратились на это. Я очень живо воображаю себе диалог между неким напыщенным глупцом, представляющим бывшие правящие классы, и директорами правых газет, которых он собрал в своем кабинете: «Господа, нас травят! Левая пресса ведет против нас клеветническую кампанию. В то время как мы всегда провозглашали себя сторонниками классового союза при непреложном уважении Закона, нас обвиняют в готовности защищать наши скромные привилегии с помощью силы. Нас, воспитанных в религии всеобщего избирательного права, люди Москвы обвиняют в сделке с диктатурой. Нас, фанатиков свободы совести, пытаются убедить в том, что мы реабилитируем инквизицию. Нас, прилежных читателей Эжена Сю[94], считают продажными развратителями, подобными иезуитам, изобличенным этим великим писателем. Мы, ветераны войны и патриоты, якобы способны порвать священные узы окопного братства. Да что там говорить, господа! Мы, националисты (или еще лучше — националы, так же принадлежащие нации, как Версальский дворец[95] или Почетный легион[96]), якобы вступаем в сговор с заграницей, якобы вооружаемся за ее счет, якобы соглашаемся бороться на ее стороне против наших братьев! Эти ничтожества распространяют даже слух, что мы охотно дали бы подонкам Абд-эль-Керима расстрелять французских рабочих! Господа, пора ответить! Немедленно, от имени бывших правящих классов, которые я имею честь представлять, начинайте шумную кампанию в пользу генерала Франко, который делает как раз то, в чем нас обвиняют. Вручение Почетной шпаги ему как военному будет нелишним. Роялисты обещали сплавить нам шпагу Генриха IV, но этот монарх, Усмиритель французов, пожалуй, недостаточно скомпрометирует нас. Кроме того, нам известно, что испанская и итальянская полицейские службы готовят премилое провокационное мероприятие под названием ТКРД. Когда эти полицейские службы разоблачат своих агентов (что, конечно, не замедлит произойти, будьте внимательны), не оплошайте, чтобы нам выйти сухими из воды. Прежде всего твердите каждый день, что кагуляров[97] не существует, тогда никто не будет сомневаться в том, что они из наших. Наши отставные правящие классы не могут упустить такую прекрасную возможность побития рекорда непопулярности. Добавлю, что коллективное письмо французского епископата в защиту ТКРД, скопированное с письма испанских епископов, тоже не повредит. Короче, господа, смелее, действуйте решительно, попытка не пытка, а за ценой мы не постоим!»

Испанские правые были не так глупы, надо отдать им должное. Вы скажете, что у них не было времени для вынашивания планов. Вы что, принимаете меня за дурака? С мартовских выборов до пронунсьяменто 19 июля[98] прошло три с половиной месяца. Даже ребенку ясно, что каких-то двенадцати недель никак не хватило бы для организации мятежа гражданской гвардии и армии. Если, конечно, вы не думаете, что генерал Франко решил предупредить своих сообщников телеграммой: «Восстану завтра. Что думаете?» Телеграммой, разумеется, незашифрованной, с оплаченным ответом. Что касается Муссолини и Гитлера, то они, несомненно, были просто предупреждены по телефону с Канарских островов, в день убийства Кальво Сотело[99]! Мне очень хочется думать, что епископат до последней минуты находился в неведении относительно того, что готовили столько близких ему людей, которые, похоже, определенно не имели большого доверия к сдержанности Их Милостей. А почему бы им вообще отрицать, что своими обетами и молитвами они заранее помогали такому мероприятию, как священная война — nuestra santa guerra? Что здесь дурного?

Нет, испанские правые были не так глупы. До последней минуты они объявляли себя противниками всякого насилия. После того как фалангу уличили в том, что своих противников она «прочищает» касторкой, она еще 19 июля 1936 года являлась столь достойной осуждения, что, когда один фалангист по фамилии Барбара был убит почти на моих глазах как раз утром в день государственного переворота, одно лицо, которое правила приличия вынуждают меня называть Его Преосвященство епископ мальоркский, долго колеблясь, разрешить или нет религиозные похороны этого насильника — кто ударил шпагой, тот от шпаги и гибнет, — ограничилось тем, что запретило своим священникам присутствовать на службе в стихарях. Шесть недель спустя, когда я отвозил на форпост сына, на дороге, что вела в Порто-Кристо, мне довелось обнаружить распростертое тело брата покойного, уже остывшее, покрытое саваном из мух. Накануне двести жителей соседней деревушки Манакор, которых итальянцы сочли подозрительными, были поздно ночью вытащены из постелей, препровождены партиями на кладбище, убиты выстрелами в голову, свалены в груду поблизости и сожжены. Лицо, которое правила приличия вынуждают меня назвать епископ-архиепископ, направило туда одного из своих священников, который, стоя в луже крови, раздавал между двумя залпами отпущение грехов. Не буду больше останавливаться на деталях этой религиозной и одновременно военной акции, дабы пощадить, поелику возможно, чувствительность героических французских контрреволюционеров — очевидно, братьев тех, которых моя жена и я видели бежавшими с острова при первой угрозе вторжения, как трусы. Отмечу только, что эта расправа с несчастными беззащитными людьми не вызвала ни слова осуждения, ни даже просто оговорки церковных властей, которые ограничились организацией процессий с благодарственными молебнами. Вы понимаете, что малейший намек на касторку сочли бы отныне нежелательным. Младшему Барбара устроили пышные похороны, а поскольку город решил присвоить одной из улиц имя братьев, соответствующая новенькая табличка была открыта и освящена лицом, которое все те же правила приличия по-прежнему вынуждают меня называть Его Преосвященство епископ-архиепископ Пальмы.

Эти истины явно приведут в негодование некоторых честных людей. Но беды, которые я провозглашаю, возмутят их во сто крат больше. Уже два года длится Крестовый поход, и я думаю, что никто не обвинит меня в проявлении излишней поспешности при попытке обрисовать его истинное лицо — то, какое я видел сам, и никакое другое. А вот не слишком ли поторопились апологеты Крестового похода? Разве один тот факт, что он все еще продолжается, не доказывает, что они не распознали его подлинного характера? Пятнадцать месяцев назад, если верить бедняге поденщику от журналистики, каковым является, например, г-н Эрикур[100], лишь самолеты Пьера Кота[101] прекращали ошеломляющее истребление горстки грабителей церквей, которые, впрочем, разбегались, как зайцы, conejos, заслышав пулеметные выстрелы. Следовательно, совместные усилия Германии и Италии не приобрели еще того решающего успеха, о котором каждый вечер вещал в своем трепе генерал Кейпо[102]? «Это потому, что Испания поражена больше, чем мы думали». Пусть так. Но не та ли это Испания, которая в 1934 году давала вашему католическому «Седа»[103] большинство в кортесах? Значит, вы отступаете вместо того, чтобы наступать? «Боимся, что да». Тогда ваши методы не многого стоят. Если правда, что столь кровопролитная операция не дала этой несчастной стране ни одним христианином больше, не буду ли я вправе предостеречь вас от пишущих на французском итальянских писателей, призывающих нас тоже пойти в крестовый поход, вслед за вождями, которые как братья похожи на инициаторов «Мовимьенто»? Христианином больше или меньше — дело совсем не в этом. Я опасаюсь худшего. Я опасаюсь гораздо более худшего для Церкви. Испанский епископат, очевидно, решил, что находится в выгодном положении после взятия Бильбао[104]. Ошибся ли он? Если бы Их Милости спросили в тот момент моего совета, я бы им ответил: «Остерегитесь. Всегда успеете. Всегда успеете примкнуть. Когда-то духовенство опасалось скомпрометировать себя связью с монархиями перед лицом республиканских держав. Сегодня уже демократии рискуют скомпрометировать духовенство перед лицом диктатур. В целом короли проявили не слишком много злопамятства. Я вот думаю, не будут ли и демократические государства такими же паиньками? Народы не понимают иронии». […]