Алексей Лукьяненко - Темная сторона Англии Страница 25

В первое же включение телевизора я попал на канал, где политологи в студии очень активно обсуждали, как эмигранты из Польши и Прибалтики отбирают рабочие места у местных людей. Они спорили, заламывали руки, ругались и никак не могли найти способа, как же победить это зло. А потом показали сюжет из лондонского центра занятости. Молодой клерк в наглаженном костюме, белоснежной рубашке и модном галстуке давал журналисту интервью. За его спиной был виден зал с невероятным количеством столов, за которыми сидело огромное количество людей. Вдоль стен стояли автоматы с чаем и кофе, люди играли в шахматы, читали газеты и беседовали между собой.

— Кто эти люди? — задал вопрос корреспондент.

— Это безработные, — ничуть не смутившись, ответил клерк.

— Так у вас что, нет вакансий?

— Ну что вы, — улыбнулся молодой чиновник, — мы завалены вакансиями.

— Так почему вы им их не даете?

Ответ убил наповал:

— Так они же ничего не умеют! У них нет никакой квалификации! Что мы им можем дать?

За номер с меня попросили сто фунтов в неделю. Платить надо было вперед. Через какое-то время цена поднялась до ста двадцати. До работы пешком было сорок пять минут. На автобусе десять, но билет стоил два фунта в один конец. Сто фунтов в месяц на автобус для меня было многовато, поэтому оставалось только ходить пешком. Сорок пять минут утром и сорок пять вечером. С учетом того, что на работе ты и так весь день на ногах — удовольствие не из приятных. Утром, чтобы попасть в цех к 6.00, приходилось вставать в 4.40. Вечером, закончив работу в 18, нужно было еще зайти в магазин, который был расположен по отношению к работе еще дальше, чем дом. Это еще двадцать минут ходу к имеющимся сорока пяти. Холодильника в номере не было, поэтому продукты надо было покупать понемножку каждый день.

Примерно в полвосьмого вечера я возвращался в номер. Чтобы поспать хотя бы восемь часов, нужно было ложиться в 20.40. Грубо говоря, на все про все было чуть больше часа. То есть помыться, покушать, собрать еду на работу и, если осталось время, пообщаться с родными и близкими по скайпу. Конечно, можно было забить на все и работать, как англичане, с 8 до 16.15, но мало того, что переезд обошелся в полторы штуки фунтов, которые надо было вернуть Кате, мне еще нужны были деньги на ближайшие месяцы. Ведь предстояло снимать квартиру, а здесь, на юге, это мероприятие не из дешевых. Надо было копить.

Все мое питание на тот момент состояло из продуктов, которые не надо было готовить. Чай, булочки, молоко, бутерброды. Растворимый кофе, который в изобилии лежал в гостинице на столике, я пить не стал. Не лезет в меня растворимый. Ну никак. Через какое-то время от утренних дешевых кексиков с молоком уже просто начало тошнить. Особенно исходя из того, что такие же кексики с молоком лежали у меня в сумке, приготовленные на обед. Каждое утро приходилось запихивать в себя эту сладкую приторную массу и запивать теплым молоком. Молоко было теплым потому, что без холодильника оно нагревалось до состояния парного и от этого становилось еще противнее на вкус.

Реальное противостояние двух ощущений — того, что безумно хочется есть, и того, что безумно не хочется есть то, что у тебя есть. Постоянно хотелось горячего, но в пабах было очень дорого, а в гостинице приготовить не на чем. Поэтому по вечерам я заходил в «Бургер Кинг» и брал себе большой гамбургер с картошкой. Всю свою жизнь я ненавидел фастфуд, но еда была теплой, и это радовало.

Первая зарплата обнадежила. По крайней мере, я понял, что страдаю не зря. В то время завод просто ломился от заказов, и мы работали по двенадцать, а иногда и по четырнадцать часов в день. Я по-прежнему питался всякой дрянью, но в день первой зарплаты я накупил в магазине вкусных излишеств и взял бутылку бренди. Хотелось тупо напиться и забыться хоть на чуть-чуть. Цель была достигнута. Усталость и нервные потрясения, на которые лег алкоголь, дали о себе знать мгновенно. Я как будто потерял сознание. Ну и хорошо. Впереди два выходных.

Страшная тайна

В выходные я решил посмотреть город. Тупо сидя в гостинице, за два дня можно просто сойти с ума. По телевизору ничего интересного, Wi-Fi из паба до номера не добивает, поэтому, выспавшись, постирав в раковине рабочую одежду, я вышел на улицу и отправился в сторону центра. Светило солнце, на небе не было ни одного облачка, и, пройдя по набережной, я вошел в огромный парк, который растянулся по всему берегу залива. В парке гуляло огромное количество людей. С детьми, с собаками, с роликами, велосипедами, люди сидели на лавочках, играли в футбол… Я дошел по берегу практически до следующего населенного пункта, посмотрел стоянки яхт и катеров и двинулся обратно в город, потому что начинало темнеть. Вечерний Пул встретил меня множеством огней. Народ вовсю гудел в пабах. То здесь, то там между домов из темноты появлялись шатающиеся фигуры…

И тут мне раскрылась огромная тайна, разгадку которой многие годы искали в моей стране. Время от времени латвийские новостные каналы сообщали о том, что пойман очередной англичанин, писающий на исторические здания Старого города, а иногда даже на памятник Свободы. И каждый раз журналисты и полицейские искали в этом какой-то подвох. Их многочисленные версии предполагали все что угодно, от надругательства над национальными символами государства до тайных операций по дискредитации страны. И только сегодня, гуляя по вечернему Пулу, я понял, в чем дело.

Ответ был прост: англичане делают абсолютно все то же самое у себя дома. Выходят из паба и справляют малую нужду в ближайшем углу. Для них это скорее естественное состояние, чем злой умысел. Это их нормальная среда, и, напившись в Латвии, они ведут себя так же, как на родине, не задумываясь ни о чем.

Майк нашел себе другую работу. По его словам, в Италии, на заводе «Феррари». Может, так оно и было, может — нет, я не знаю. Он все равно бы ушел. Рано или поздно постоянные конфликты с англичанами сделали бы свое грязное дело. Местные его просто съедали. В конце концов он пошел к супервайзеру и сказал, что у него на производстве расизм. Началась паника. Расизм в Англии — одно из самых тяжелых обвинений, это уголовная статья. Поэтому руководитель всегда старается замять такие темы и сделать все, чтобы не вынести плохую историю дальше ворот. Майка сразу же перевели в цех через дорогу, где делали палубы, но и там он долго не смог пробыть.

Англичане считают себя высшей расой и при каждом удобном случае дают тебе это прочувствовать до мозга костей. То, что нельзя говорить вслух, всегда можно выразить своим отношением, например действиями или поступками. Никакая подписка не может защитить тебя, когда ты находишься там, где нет видеокамер или третьих ушей.

Когда мы с Майком шли домой, он частенько говорил мне, что на этом заводе очень злые и агрессивные люди и что он слышал об этом раньше, но столкнулся вплотную первый раз.

— У нас в Шотландии все по-другому. — Он снова завел разговор на больную тему. — Добрее, что ли, приветливее, спокойнее.

— Согласен с тобой. — Я перебирал в памяти жизнь на острове и безуспешно старался вспомнить хоть один случай неприязни. — В Шотландии другой народ. Даже к нам там всегда относились более уважительно, хотя работа была грязная и мы там были вообще никто. Здесь такого нет.

— Англичане считают нас алкоголиками.

— А вы их?

— А мы считаем их тупыми, как бревно. — Майк расхохотался во все горло. — Как по мне, лучше быть умным алкоголиком, чем тупым непьющим.

— Я слышал, что в Шотландии лучше образование и медицинские услуги. Это так?

— Не знаю, как медицина, но то, что у нас образование гораздо лучше, давно ни для кого не секрет. Не зря члены королевской семьи получают образование именно у нас.

Майк уехал. Первое, что сделали соратники по цеху, подошли ко мне в перерыве и спросили:

— Он твой друг?

— Ну как сказать, — мне показалось, что я уловил, к чему идет разговор, — не то чтобы друг, мы пришли в один день в агентство и на завод. Плюс мы жили в одном отеле. Что, я не должен был общаться с ним?

— Значит, не друг? А ты знаешь, куда он уехал?

— Нет, не знаю. Он мне не говорил.

— Значит, вы не общаетесь?

— Нет. Думаю, что я больше не увижу его.

Подлянки прекратились. Видимо, они перестали отождествлять меня с ним, и я больше не был другом «шотландца». Жизнь стала легче, жить стало веселее. Шотландец же, уезжая, оставил мне микроволновку. Он купил ее за сорок фунтов, буквально за пару дней до того, как ему позвонили из Италии, и вечерами приглашал меня к себе в номер погреть готовую еду, которую теперь можно было покупать в магазине в отделе готовых блюд. За микроволновку он попросил десять фунтов, но я втолкал ему двадцать.