Журнал Русская жизнь - Первая мировая война (август 2007) Страница 25

Абухан Кагерманов, 64 года. Горский еврей. Сосед Терехиных (дом 74 по улице Грозненской разделен на две половины). В ночь убийства проснулся оттого, что слепой сосед бил кулаками в железные ворота, звал на помощь. Абухан вызвал «скорую» и милицию, он же опознавал убитых. Жена-ингушка в ту ночь была в Пятигорске - она торгует на рынке, как раз поехала в Пятигорск за товаром. Сейчас жена у родственников в Барсуках - это соседнее с Орджоникидзевской село. Возвращаться боится, говорит, что никогда не вернется в этот дом, и Абухан не знает, как ему быть дальше.

II.

Эти люди могли бы стать героями большого добротного репортажа о жизни многонациональной станицы, в которую пришла беда. Тем более - такая беда.

Людмилу Терехину и ее детей убили в ночь на 16 июля семью выстрелами из пистолета. Через два дня, во время похорон Терехиных, на кладбище взорвалась граната на растяжке - девять пострадавших, учительнице Раисе Беручевой (которая и зацепилась за эту растяжку) оторвало ногу, сейчас она находится в московской клинике - дорогу и лечение оплатили ингуши.

Вообще- то в Ингушетии кого-нибудь убивают или что-нибудь взрывают практически каждый день. Но эти ежедневные убийства и взрывы давно ни на кого не наводят ужас -слишком точечно направлены они против силовиков и чиновников, обычные же люди к терактам давно привыкли и совсем их не боятся. Убийство Терехиных и взрыв на кладбище не укладываются в этот контекст: оказывается, Ингушетия привыкла не ко всему.

Орджоникидзевская (бывшая Слепцовская) - самое большое село в России и, вероятно, во всем мире: население 65 тысяч человек. Расположение станицы - следствие давней проблемы ингушского народа, которую местная историография называет казачьей чересполосицей. Казаки селились в этих местах так, чтобы разделить ингушские поселения своими станицами и в конечном итоге покорить все горские земли. После прихода Дудаева к власти в Чечне в Орджоникидзевскую бежали оттуда русские и те чеченцы, которые не хотели воевать с русскими. Сюда же ехали ингуши из Пригородного района Северной Осетии после того, как там осенью 1992 года начались боевые действия, закончившиеся полной деингушизацией района. Отношения с осетинами для Ингушетии - наверное, самая больная тема, может быть, даже больнее, чем депортация 1944 года. На базаре местные сплетники болтают, что за убийствами стоят осетины, но это именно болтовня, ничем не подтверждаемая. В Осетии об ингушах тоже говорят много разных гадостей.

На главной площади - братская могила основателей колхоза имени Ленина и примкнувшего к ним чекиста Крапивина, зарезанных в 1931 году, большой дворец культуры с колоннами и билборд с портретом нового национального героя Ингушетии - чемпиона-дзюдоиста Магомета Джабраиловича Кукурхоева, обвешанного чемпионскими медалями и ингушскими орденами. По площади гуляют влюбленные парочки, и двое ингушей-дежурных по районному управлению МЧС, сидя у дверей своей будки, что-то кричат парочкам по-ингушски. Те, ужасно смущаясь, спешат скрыться в аллеях парка за братской могилой.

Русское кладбище, на котором произошел взрыв. Железные ворота, всегда закрытые - но не на замок, а на кусок толстой проволоки, чтобы люди могли ходить на кладбище, а коровы нет. Кресты частью деревянные, но больше железные, сваренные из водопроводных труб, выкрашенных ярко-голубой краской - той самой, которой на юге России так любят красить заборы и ворота.

III.

Милиционер-ингуш закрыл собой русского священника, бабушка-чеченка кормит осиротевшую собаку, торговка-ингушка переживает смерть соседей так, что боится возвращаться домой, чеченская семья охраняет русское кладбище, и все совершенно настоящее, без всякого насильственного позитива, приезжай и смотри - вот он, межнациональный мир, который хотят уничтожить террористы. Добротный и красочный репортаж о жителях Орджоникидзевской, переживших две подряд страшные трагедии, наверное, стал бы прекрасной иллюстрацией к официальной версии причин случившегося, которая сводится к тому, что террористы-ваххабиты целенаправленно убивают русских, чтобы сорвать начатую президентом Ингушетии Муратом Зязиковым программу возвращения в республику русского населения. Эта версия, по большому счету, напрашивается и без подсказок официальных лиц: в самом деле, а зачем еще нужны эти убийства и взрывы?

Однако есть в этой стройной версии одно слабое место. Дело в том, что никакое русское население в Ингушетию, конечно же, не возвращается и возвращаться не собиралось. И рано или поздно республиканским властям придется отвечать в Москве на, в общем, простой вопрос: на что были потрачены деньги, выделенные на возвращение русских. В такой ситуации именно им, республиканским властям, очень кстати пришлась трагедия в Орджоникидзевской. Майя Дакаева говорит, что в утро похорон ее удивило огромное количество милиционеров вокруг кладбища - понятно, что после убийства меры безопасности должны быть усилены, но в тот день они были усилены как-то слишком. «Как будто знали, что будет взрыв», - говорит женщина.

Мустапа Хашиев вместе с другими районными милиционерами и саперами перед похоронами обследовал кладбище - никаких мин никто не обнаружил. Да и откуда им взяться, если на любой дороге Ингушетии буквально в пределах прямой видимости - милицейские посты, с оружием не проедешь. По дороге из Назрани в новую столицу Магас, а это всего четыре километра, - пост на выезде, пост на въезде и еще три поста между. Террористы всех подкупили? Источники в прокуратуре охотно рассказывают журналистам, что за взрывом стоят ваххабиты из отрядов полевых командиров Магомед-Башира Албакова и Хас-Магомеда Апиева; эта завораживающая абракадабра давно превратилась в обязательный признак любого теракта. Наверное, Магомед-Башир и Хас-Магомед очень скоро даже будут уничтожены, и тогда Ингушетия начнет заново осуществлять программу возвращения русских. До следующего теракта.

IV.

С тем, что терроризм - явление медийное, давно никто не спорит. Действительно медийное, а какое еще? Закон с некоторых пор запрещает СМИ предоставлять террористам трибуну - то есть бородатый злодей, обещающий перед телекамерами всех зарэзать, навсегда стал достоянием истории. Что-то похожее не так давно произошло с рекламой пива - в ней запретили использовать «образы людей». Но реклама мало того что никуда не делась, так еще и стала более яркой и запоминающейся, потому что ролик с образами людей любой дурак снимет, а ты попробуй без людей - это требует особого мастерства.

Есть ощущение, что и террористы, подобно авторам рекламы пива подстраиваясь под очередные антитеррористические меры, стали более изобретательными. И достигнутый убийством и взрывом в Орджоникидзевской эффект - списание на ваххабитов ответственности за то, что русские не возвращаются в Ингушетию, - вполне мог как раз и быть той целью, которую преследовали организаторы терактов. А значит, пресловутые Магомед-Башир и Хас-Магомед тут либо совсем ни при чем, либо действуют заодно с людьми, которых при всем желании в ваххабизме заподозрить очень трудно.

Собственно, именно поэтому нет совершенно никакого резона делать несчастных обитателей Орджоникидзевской героями добротного хорошего репортажа. Зачем? Все и так слишком очевидно и слишком жутко.

Евгения Долгинова

В чистом виде

Белорусские подвижники восстанавливают Первую мировую

Я не знаю, какая сила в мире могла нас спасти! Свыше сорока минут восьмидюймовая батарея противника на совершенно точном прицеле буквально уничтожала нас с методичностью сверхчеловеческой, зверской. Несколько сот десятипудовых снарядов превратили нашу батарею, наш прелестный уголок с шашечными столиками, скамеечками, клумбами и дорожками, в совершенно черное, волнистое, вспаханное поле.

Валентин Катаев, «Под Сморгонью»

Сотрудница краеведческого музея рассказывает про Радзивиллов, владельцев здешних просторов, и Медвежью академию. Иностранные визитеры очень огорчаются, когда слышат, как воспитывали ярмарочных медвежат: ставили в яму на решетку, снизу поджигали, получались танцы-шманцы, - неслыханная, говорят, жестокость! На музейном потолке цветут невероятные торты - фарфор-фаянс, розовое на золотом, наследство ранее обитавшего здесь магазина. Под этими клумбами, рядом с пацифистскими коллажами местных народных художников совсем нездешними выглядят мотки колючей проволоки - русской и немецкой, почти не проржавевшей за девяносто с лишним лет. У нас двугранная проволока, у немцев же четырехгранная, вдвое толще, - и непонятно на первый взгляд, какие плоскогубцы ее возьмут, здесь, кажется, нужна пила-болгарка. (Потом я прочитаю письмо немецкого офицера с Западного фронта: «Солдаты противника падали буквально сотнями, но продолжали идти стройным порядком и без перерыва вплоть до проволоки второй линии германских позиций. Лишь достигнув этого непреодолимого препятствия, выжившие поворачивали вспять и начинали отступать».) Немецкая вещность - традиционно прочная, долгоживущая: где у нас было дерево - у них бетон и камень, и до сих пор стоят «быки» - бетонные опоры мостов, возведенных для переправ, и сохранились укрепления, и находятся снаряды; все живо, все цело. Вообще, как говорил полковник Лигута, «если сильно захотеть, можно всю Белоруссию пройти по окопам - либо немецким, либо русским, - не выходя из них, только перепрыгивая через дороги». Эта земля, которая последовательно: Российская империя, потом Польша, с 39-го года Советская Белоруссия, а ныне Республика Беларусь, переполнена материальными свидетельствами Первой мировой - самой неотрефлексированной войны XX столетия.