Виктор Кривопусков - Мятежный Карабах. Из дневника офицера МВД СССР. Страница 25

Я попросил доктора Марутяна не уезжать, побыть рядом с девушкой, облегчить ее страдания. Сам же позвонил в штаб Комендатуры, проинформировал о сложившейся ситуации и попросил доложить об этом генералу Сафонову. На другом конце провода вначале не поверили, что им звонит начштаба СОГ МВД СССР. Перезвонили мне. Убедившись, что их не разыгрывают, решили, что я либо не трезв, либо у меня крыша поехала. Времени три часа ночи, а они должны поднимать генерала из-за какой-то армянки, да еще уголовницы. Пусть лучше загнется, чем они будут получать нагоняй от генерала. Я настоял на том, чтобы мой звонок был зафиксирован в книге дежурного по Комендатуре, и пообещал утром проверить эту запись.

Не без злости я позвонил по прямому телефону в бывший Дом приемов Нагорно-Карабахского обкома партии, где под плотной охраной жил генерал Сафонов. Извинившись за то, что прерываю его сон, я объяснил причину звонка. К моему удивлению, генерал спокойно выслушал меня, как-то быстро проникся ситуацией и без лишних слов согласился с необходимостью госпитализации девушки, мол, в самом деле, нельзя рисковать молодой жизнью. Однако тут же генерал сказал, что положить ее надо в военный госпиталь. Он даст сейчас указание, девушку заберут военные врачи на БТРе, и если надо будет, то прооперируют не хуже, чем в областной клинике. Валерий Марутян принял эту информацию без энтузиазма. По моей просьбе он обещал дождаться военных врачей и передать девушку с рук на руки.

К обеду следующего дня стало ясно, что состояние Назик улучшилось. Приступы под неустанным наблюдением военных эскулапов прекратились. По звонку начальника штаба Комендатуры РЧП полковника Овчинникова я понял, что надо готовить Назик к отправке в ИВС при шушинской тюрьме.

Не успел еще я осмыслить сложившуюся ситуацию, как ко мне буквально влетел полковник Боровской и, едва переводя дыхание, стал говорить:

— Ты знаешь, а их уже никого в больнице нет. Остался только след от манной каши.

— Кого нет, Николай Федорович? Какая манная каша? — опешил я.

Немного отдышавшись, полковник Боровской рассказал, что он приехал в больницу для опроса наших больных узников. Внешне было все как обычно. Охрана на месте. Пошел к афганцу, он ему даже пряников прихватил. Спросил у солдатика, сидевшего у палаты:

— Как идет дежурство? Тот пробасил:

— Нормально.

— Захожу в палату, там пусто. Подумал, что больного увезли на процедуру. Пошел во вторую палату — картина та же. Спрашиваю у солдата, а где этот больной?

— В палате, наверное.

— Да нет там его. Куда он подевался-то? Солдат плечами пожимает:

— Не знаю, я же в палату не захожу.

— Я обежал все этажи, побывал во всех палатах, во всех процедурных, — рассказывал Боровской, — но наши гадрутцы-аршалуйсцы как сквозь землю провалились. Опрос больничного персонала, конечно, пустой номер. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Руководство больницы делает вид, что очень напугано случившимся.

— Ты только прикинь, — обращается ко мне один из старейших сыщиков Советского Союза, — как они сумели уйти, когда из восьми человек четверо сами не могли на ногах стоять? Мы же это видели. Их же надо на носилках тащить. Солдатики, как один, твердят, что выноса больных из палат не видели. А палаты, между прочим, не только в разных отделениях, но и на разных этажах. Других больных, по заверению главврача, не пропадало. Чертовщина? А вот и нет! И вот тут я тебе скажу, дорогой начальник штаба, появляется манная каша.

— При чем здесь манная каша? — спрашиваю.

— Да при том. Не был бы я сыщиком, если бы не узнал, например, почему солдатики не видели и даже не слышали, когда и как покидали свои палаты спинальные больные? Оказывается, около полуночи к каждому солдатику подошли молодые санитарки и предложили ребятам поужинать манной кашей. Время, мол, позднее, больные спят, можно немного передохнуть и подкрепиться манной кашей. Солдаты же пацаны, дети малые, согласились. Девчонки отвели солдат в медицинские кабинеты и стали их там потчевать кашей манной да разговорами всякими.

Получается, охранники отсутствовали — кто сколько мог. Один говорит, что около часа, другой просто не помнит, поскольку съел манной каши несколько мисок, очень уж ее любит, и давно такой вкусной не ел. Некоторые из них со слезами на глазах заверяют, что входные двери были у них на прямой видимости. И через входные двери не было никакого похищения. Старший наряда охраны находился в состоянии обморока. Говорит, что регулярно обходил посты и тоже ничего не заметил.

Вот такая «каша» заварилась! Все меры принятые к розыску похищенных не дали результатов. Генерал Сафонов на специально созванном совещании распекал своих подчиненных направо и налево. Я тоже требовал разобраться с виновными. А как же иначе? Стало очевидным, что у нас в руках была одна из самых организованных подпольных боевых групп. Имелась прекрасная перспектива доведения до суда, можно сказать, самого громкого дела. А что теперь? Виноваты многие, и не только солдаты охраны. Прежде всего, те, кто организовывал и проводил операцию в Гадруте. Почему допущено беспрецедентное избиение людей?

Полковник Мамедов от злости стал малиновым. Вчера он публично объявил об удачном расследовании громкого дела армянских боевиков, а сегодня должен докладывать об их удачном побеге. Конечно, не упустил случая упрекнуть меня в чрезмерной сердобольности к задержанным армянам. Из Шуши они бы наверняка не сбежали. Про себя я с ним согласился. К вечеру 20 ноября, по настоянию замминистра МВД Азербайджана Мамедова, было принято решение отправить Назик Амирян в изолятор шушинской тюрьмы. Врачи госпиталя констатировали, что приступы боли возникали у нее на основе невралгических проявлений. Теперь ее можно перевозить.

Крайняя камера под номером 54 шушинской тюрьмы, куда определили девушку, находилась под постоянным контролем нашей охраны. Начальник шушинского ИВС капитан Тарасенко ежедневно докладывал по утрам о ходе расследования дел, о состоянии здоровья своих подопечных. Отдельно сообщал об узнице Назик Амирян. Он называл ее дочкой. Дело в том, что у него в Ташкенте была старшая дочь, как он рассказывал, одногодка Назик и очень на нее похожая. Надо сказать, он трогательно опекал Назик. Возил ей торты из Степанакерта. В дни ее пребывания в Шуши он чаще, чем обычно, приезжал в штаб группы, чтобы забрать передачи от родственников задержанных. Он знал, что для Назик передачи приносили каждый день разные многочисленные родственники: тети, сестры, братья. Мои телефонные разговоры с Зорием Балаяном, Сержем Саркисяном, Робертом Кочаряном, не говоря о Маврене Григоряне, как правило, начинались с вопроса о Назик, о возможных сроках ее освобождения.

Мы знали, что в Шуши Назик находилась под особым вниманием и азербайджанских следователей. Многочасовые допросы проводились практически ежедневно. Более того, они сопровождались видеозаписями, которые потом пропагандистки монтировались и часто транслировались по республиканскому телевидению. Однако следствие не продвигалось далее формальных данных и общеизвестных фактов. Несмотря на жесткое давление со стороны следователей, Назик мужественно и упорно молчала, а наш контроль и общий надзор в ИВС связывал им руки, не позволял применить противоправные действия.

Было понятно, что долго азербайджанцы не вытерпят, обязательно предпримут против Назик провокационную акцию, чтобы сломить волю и стойкость девушки. А могут и без нашей санкции этапировать ее в Баку. Чтобы предотвратить провокации в отношении Назик, мы разработали версию, по которой гадрутские аршалуйсцы, а значит и Назик, якобы могли быть причастны к уголовному делу, которое вела наша следственная группа по факту изъятия большой партии оружия и боеприпасов у фермера села Гадрут Амирджаняна. Так как Амирджанян находился под следствием в ЛВС УВД в Степанакерте, то и Назик должна находиться там же. МВД Азербайджана категорически возражало. Не давал согласия на ее перевод в Степанакерт и генерал Сафонов.

Однако в конце ноября генерал Сафонов был освобожден от обязанностей Коменданта Района чрезвычайного положения. 29 ноября при поддержке нового Коменданта РЧП полковника Шевелева Назик Амирян была вновь переведена нами в степанакертский ИВС. Это было неожиданностью для азербайджанских следователей. Данных на предъявление ей уголовного обвинения у них так и не появилось, и они были вынуждены передать свои материалы нашим следователям.

17 декабря 1990 года, когда истекал тридцатидневный административный срок задержания Назик Амирян, следователи не представили обвинительного заключения. На закате морозного дня напротив подъезда УВД НКАО Назик Амирян терпеливо ждали двое: пожилая женщина и совсем молодой парень. Ждать им пришлось не очень долго…