Газета День Литературы - Газета День Литературы # 128 (2007 4) Страница 25

Часто мучила эта проблема:

Отчего с первых строк

Так вцепилась в него

Мёртвой хваткой военная тема?

Ну, положим, военное детство.

Москва.

Лай зениток. Прожекторы. Маски.

У соседа Петра – два пустых рукава.

У Ефрема – штанина в подвязке.

Письма с фронта,

Бедою входящие в дом,

Рвань кровавых бинтов на ограде.

Да платочки у глаз

Неотплакавших вдов,

Да щемящее: "Дай, Христа ради".

Да рассказы отца

Про безусых ребят.

С сединою их клали под флаги...

Он всегда эту скорбь

Пропускал сквозь себя,

И, казалось, седела бумага.

Не случайно средь писем,

Что пришут ему,

Можно часто прочесть и такое:

"Не с тобой ли, браток,

В ту лихую зиму

Отступали мы под Калитвою?"

А записка из зала от "Петьки-бойца"?

Прочитал – и морозом по коже:

"Сын полка, ты живой?

Ну, фартовый пацан!

Мы ж тебя хоронили под Оршей..."

Письма что?

Адресат их безлик и далёк.

Эти вот они, здесь, с глазу на глаз.

В их вопросах всегда

То подтекст, то намёк

Или просто тактичная наглость.

...Так и вышло. Он спел

Всё, что мог, о войне.

Струны выгладил жестом знакомым.

Словно замерло всё.

Лишь в немой тишине

Взвизгнул стул под хозяином дома.

Над широким столом

Он, как глыба, навис:

"Ну, задал ты нам встряску,

признаться.

Ну, орел! Уж прости,

Что не просим на "бис".

Тишина – она громче оваций.

У тебя самого, показалося мне,

Сердце в горле, дружище, застряло.

Ты скажи:

Что так много поёшь о войне?

Та война уж своё отстреляла.

Отстреляла? –

Поэт (он молчал до сих пор

И витал как бы мыслями где-то)

Вдруг взглянул на директора

Остро, в упор:

– Вы то сами хоть верите в это?

Вижу – нет. Ну, а тот,

Кто владеет пером,

Не терзался: "А что было б, если?.."

Мы же дети войны.

Нам за всё суждено

"Довоевывать" – в книге и в песне.

И потом...

Не о прошлой войне я пою.

А о тех, кто хоть раз был на грани,

На пороге беды,

У судьбы на краю,

Если не был убит или ранен.

Есть и в мирные дни

(Ну при чем тут война!)

Те, кто ходит в обнимку со смертью.

Имя им – легион.

Просто в те времена

Их в стократ было больше, поверьте.

– А шахтёры? –

Хозяин стоял наклонясь,

На висках его вспухнули жилы, –

Мы уходим под землю,

На солнце крестясь

И молясь, чтоб осталися живы.

– Это – знаю,

Хоть с вами в наряд не ходил

И крестился, как все, – на иконы.

Но вчера увидал

Столько братских могил.

Их у вас тут зовут терриконы.

Не под ними

Шахтерские кости лежат,

Поле смерти – в глубоких забоях.

И, быть может, сегодня

Ваш друг или брат,

Как солдат, не вернётся из боя.

Душам павшим

Законное место в раю.

А живым?.. Не в аду ли кромешном?

Я об этом ещё напишу и спою,

Если тему осилю, конечно.

– Одолеешь... Ты наш, –

Раздались голоса, –

Но, заметь, мы не серенькой масти.

Наша правда, как жизнь, –

То пряма, то коса.

А душа лишь "под мухою" – настежь.

– Не блажи.

Он в такие вопросы вникал...

Вспомни Гамлета –

Датского принца...

– Ну, тогда за Таганку.

– Подвинь-ка стакан.

– Говорю же, пора освежиться...

И от залпа граненых,

Налитых "под ноль"

Все, кто пил, как-то грузно осели.

"Осыпает, – он вспомнил, –

Мозги алкоголь."

Кто сказал? Ну, конечно, Есенин.

Только там была драма,

А здесь – лишь загул

С заказным на десерт – лицедеем.

И паяц этот – я, –

Он печально вздохнул, –

Фигурально, а также на деле.

Значит надо скорей

Отыграть эту роль,

Не терзаясь взахлеб самоедством.

Для того, чтоб не выдать

Свой стыд или боль,

Есть в запасе защитное средство.

И, слегка подтянув

На гитаре колки,

Он сказал с нарочитой зевотой:

"За Таганку,

Скажу, не таясь, мужики.

Я уж выпил годичную квоту".

Но, чутьем уловив

Настроенье певца,

Хоть и был уже явно "на взводе",

Стол не стал предлагать

Ни пивца, ни винца

С фамильярным

"Да брось ты, Володя!"

Он в ответ,

Оценив их учтивость и такт,

Сам по-свойски тепло улыбнулся:

"Извините, друзья,

Если что-то не так.

Видно, слишком антракт затянулся".

И, набросив на шею

Ремень, как шлею,

Он запел про коней густогривых

И про то,

Как в чужую попал колею,

Хоть и мчал по своей –

Вдоль обрыва.

***

"Я не люблю,

когда мне лезут в душу,

Тем более – когда в неё плюют."

Он когда-то писал,

Что ушёл из хорошего дела,

Ничего не унёс –

Отвалился, в чем мать родила.

Он в бегах не бывал

И в тюрьме никогда не сидел он,

А, гляди, все пытают:

"Какие такие дела?!"

Да дела – вот и всё!

Нет же, лезут нахраписто в душу,

Норовя уличить

В непонятно каком, но грехе.

И вопросом-тычком

По-боксерски колотят, как в грушу:

Что имел, мол, в виду

Ты в таком и таком-то стихе?

Так и хочется взвыть:

"Ах, пожалуйста, смилуйтесь, люди!

Это ж только Эзоп

Мог в кармане держать по шишу.

Мои мысли чисты,

Как пасхальные яйца на блюде.

Что имею в виду, –

Вот о том без финтов и пишу".

Но как адски живуч

Он, упрямый недуг любопытства!

Даже здесь, среди них,

Этих строгих и мудрых мужей.

От занозистых глаз

И вопросов с душком – не укрыться.

Ты, похоже, здесь – цель,

А точнее – живая мишень.

Так и есть. Не успел он

Умело и в общем корректно

Уклониться от темы

Про лично-интимную жизнь,

Как вопрос ему в лоб

Залепил шельмоватый директор,

Тот, кто слева сопел

И с утра был "под мухой", кажись:

– Говорят, ты женат,

На актрисе – француженке вроде.

Выбор, право, хорош.

Знать, владеешь не только пером.