Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6392 ( № 45 2012) Страница 25

- А как происходит сам арест? По опять-таки чисто формальным признакам, - так, что под каток посадок легко бросить любого человека. Суд лишь отслеживает - надлежащее ли лицо представляет на арест или нет. Если это следователь или дознаватель, а не участковый - всё "нормально", надлежащее. За это преступление предусмотрено свыше двух лет лишения свободы? Предусмотрено. "Всё о"кей!" Обращают также внимание на то, есть ли согласие прокурора на предположение следователя, что обвиняемый якобы может скрыться и таким образом увильнуть от правосудия. Часто оперативники приносят справку, что попавшийся получал два месяца загранпаспорт, что у гражданина - шенгенская виза и что если его сейчас не поместить за решётку, то потом не найдёшь его нигде и никогда. А о доказанности либо недоказанности обвинения - и это самое противоестественное и страшное - во время решения вопроса о заключении обвиняемого под стражу нельзя и заикнуться.

Та же часть судейского корпуса, которая предпочитает не сбиваться в стаю, а отстаивать собственное мнение и суждение, - тех умело "уходят". Или предлагают уйти.

Только в течение 2012 года, по сведениям Прошкина, в Москве с судейскими мантиями распрощались около 60 человек.

Как практик, Прошкин не считает, что "заказные" дела в советское время отсутствовали. Однако с формальной точки зрения они вычищались до такого блеска, что придраться было невозможно ни к единой запятой. А ныне подчас и не пытаются прикрывать этот срам - как раз в стопроцентных "заказухах" и чаще всего и сияют неимоверные формальные дырки[?]

Как правило, обвиняемых, арестованных на следствии, редко оправдывают. Либо не оправдывают вообще. Между тем в западных странах доля оправдательных приговоров колеблется в среднем 30-40 процентов. У нас же обычно если человека однажды арестовали - так покатится он по наклонной, и его всё равно осудят. Один из замов Генерального прокурора РФ с гордостью заявил в 2008 году, что показатель оправданий в России равен 0,3-0,4%.

Нельзя не согласиться: корень зла здесь - в извращённо понимаемом человеческом факторе. Леонид Георгиевич попросил меня перенестись в обыденность, и лучше - в ту, которая идёт своим чередом вдали от МКАДа:

- Ну представьте себе какой-нибудь сельский район, - говорит Леонид Георгиевич. - Там проживают и исполняют свои служебные обязанности три судьи. К примеру, мы с вами два судьи, у нас кабинеты рядом на одном этаже. Я сегодня арестовал, предположим, хулигана и дебошира Ваньку Долговязого. Через 2-3 месяца вы как судья рассматриваете это дело. Вы оправдаете его? Я думаю, вы никак не будете расположены его оправдывать по той простой причине, что если вы это сделаете, то мне вышестоящая коллегия потом надаёт по шапке. Дескать, непрофессионал, почему за тобой приходится переделывать и т.д. Завтра вы будете арестовывать, а затем ваше дело буду рассматривать я, и у меня тоже не возникнет желания подводить вас как своего коллегу и жалеть какого там "мордоворота", вынуждая к тому же вникать в подробности дела. Замкнутый круг. При этом все ругают и милицию, и следователей за плохую работу. Но у нас при этом - стабильные судебные показатели. Как это может совмещаться?

Что прикрывает

парашютик

Спустя годы после того, как в декабре 1985 года в Белоруссии удалось выйти на кровавый след Михасевича, Прошкин освобождал ребят, просидевших ни за что по ложному обвинению по 12-14 лет. И им заплатили компенсацию в разы меньше, чем Лукину[?] Режиссёр-кинодокументалист Виктор Дашук в ленте "Витебское дело" поведал о следователе Жавнеровиче, которому поручали самые трудные и ответственные дела, включая гибель в ДТП главы республики Петра Машерова в 1980 году. О Жавнеровиче гуляла молва - коли следствие идёт туго, надо привлекать Михал Кузьмича (так звали этого псевдо-Мегрэ). Ларчик открылся после того, как Жавнерович пересажал десятки людей, не имевших никакого отношения к совершённому преступлению. Метод Кузьмича был прост как топор - он предпочитал не связываться с бандюками, с роднёй сильных мира сего, а работал с бедными и слабыми, с алкоголиками, не брезговал и несовершеннолетними. Насколько можно догадаться, в его активе значились далеко не любезные просьбы-уговоры[?] И - достигал наилучших в республике цифр по раскрываемости. А судьи охотно принимали его материал, однозначно вставая на его сторону, даже и не запуская в свои души червь сомнения - а вдруг показания и признания нарыты тем самым отвратительным способом в духе 37-го года?

[?]Коротким был период, когда незаконно репрессированным выплачивали за каждый месяц их отсидки. Просидел незаконно пять лет - получишь за каждый месяц, умноженный на 12, а потом на 5. Отсидел 15 - получил всё до копейки за 15 лет. Но потом это прекратилось. Ликвидировали нормативную базу, которая бы регулировала, как пострадавшему от репрессий возмещать ущерб. В сегодняшнем УПК это очень размыто прописано и, когда человек после оправдания просит возместить материальный и моральный ущерб от беззакония, его отправляют в гражданское судопроизводство, в котором отсудить что-либо почти невозможно.

Зачастую к совершенно невиновным "притягивают" нечто, чем можно оправдать незаконный арест или осуждение. Леонид Георгиевич рассказывает:

- Был в моей практике работы в Белоруссии случай - произошло убийство женщины. И тут пример, когда нерадивым следователям пришлось запускать парашютик, - на сленге так именуется один грязный приём. Он задействуется при недостаточном количестве доказательств, но когда требуется во что бы то ни стало составить обвинение. В срочном порядке находится какая-нибудь мелкая кража или, допустим, инцидент, когда виновный обматерил кого-то прилюдно, чтобы если уж основное обвинение не прошло, то заявило бы о себе хотя бы эта пустяковина. Так вот мужа погибшей, хоккеиста, арестовали и отправили в СИЗО. Сыщики выходят тем временем на настоящего убийцу. А муж полгода уже отсидел. Так этому хоккеисту, который и без того перенёс личное горе - смерть жены, инкриминируют некое хулиганство, не связанное с предметом данного дела (откопали, отскребли, что во время матча он как-то подрался на хоккейной площадке). Налицо - судебная ошибка "исправляется" новым беззаконием. Ведь если признать головотяпство тех, кто на него повесил убийство супруги, то надо по элементарной логике несчастному ещё и моральный и физический вред возмещать. А пойти на это - значит по меньшей мере навредить своей репутации как судьям так и следователям.

Но фундаментальное противоречие между внешним соблюдением правосудия и тем, что творится в действительности, лежит всё же не в дефектном нынешнем УПК. Следователи не доказывают должным образом, а судьи зачастую просто глотают сляпанное следователями и штампуют приговоры, подобные вынесенному Лукину. То есть даже этот слабый УПК не выполняется[?]

Кризис. Слово это почему-то не вошло в активный лексикон. Нет, не экономистов и политологов. А тех, кто судит, и тех, кто познаёт на себе или на примере своих близких решения, выносимые людьми в мантиях. Но зримые и скрытые симптомы кризиса судебной системы донимают и тех, и других, грозя перерасти в метастазы всего общественного организма.

Алексей ГОЛЯКОВ,

редактор отдела "СМИ и общество"

журнала "Журналист"

Особый спрос

Особый спрос

Ксения Лученко.

Матушки: Жёны священников о жизни и о себе. - М.: Никея, 2012. - 368 с.: ил. - 4000 экз.

Жена священника - не профессия. Но нередко, особенно в сёлах, они деятельно помогают в служении своим батюшкам. Некоторые опрошенные Ксенией Лученко матушки убеждены, что жена священника - это и не статус, ничего в этом такого особенного нет, ведь и моряк, и учитель, и врач тоже подолгу пропадают на работе или могут быть вызваны в любой момент[?] Но в одном сходятся все - кто с воодушевлением, кто покорно, а кто и с сожалением - с жён священников особый спрос.

Девять матушек, с которыми побеседовала Лученко, по-разному относятся к участию в жизни прихода, к воспитанию детей, к истории российского православия - они и к вере пришли по-разному, и далеко не все воспитывались в набожных семьях. Знакомясь с биографией, к примеру, Ольги Юревич, узнаёшь почти классическую литературную матушку в бывшей балованной и ничуть не религиозной московской девочке, которая жила в счастливом супружестве с мужем, архитектором и предпринимателем, пока он не уверовал, а уже за ним, каким-то мощным велением духа, обратилась к Богу и она.