Газета День Литературы - Газета День Литературы # 126 (2007 2) Страница 25

Может быть, настоящее царство Пушкина ещё впереди, может быть, истинный пушкинский день ещё придёт. (Г.Адамович)

Да, он придёт пушкинский день, и осветит весь мир. (А.Позов)

Составил Геннадий СИТЕНКО

ПРОШУ СЛОВА

Уважаемый Владимир Григорьевич!

С интересом прочитал эссе Нины Красновой "Кувалдин и его упряжка".

Но прошу во имя плюрализма-многоголосия и уравновеса мнений дать мою реплику, которая одарит Вашего читателя познанием еще одной краски в живописном портрете господина Кувалдина.

Надеюсь, что поддержите мою эту устремленность, но коли вдруг станете цензором, то очень прошу своевременно уведомить меня об отказе пресечь возврат к оголтелой рапповщине и пр., что и обличает мой отклик на одно из деяний нашего с Вами героя.

Ваш своевременный ответ позволит мне отдаться иной газете.

Ей-же-ей, нельзя никому спускать поругание основ цивилизованного общения в литературе, ибо брань, голимая, без аргументов и в расчете на безнаказанность – есть питательный бульон для метастазирования. Не так ли?

Добрых дел в Новом году и с поклоном!

15.01.07

------------------------------------

О времена, о нравы!

ТАКОЕ ВОТ ШОЛОХОВЕДЕНИЕ+

(или кое-какие места из переписки журнала "Наша улица" с инакомыслящими)

Прочитал авторства Ю.Кувалдина, гл.редактора помянутого выше журнала, очередной вариант хулы на Шолохова; этакая конвейерная штамповка. Подумал: надо напомнить его читателям, что одностороннее движение по улице шолоховедения есть цензура, и написал ему:

"Прочитал Ваши рассуждения о Шолохове. К сожалению, Вы, как и за редчайшим исключением все антишолоховцы, отвергаете освящённое традициями и моралью правило обеспечивать читателя достоверными фактами, а не выдуманными, и лишаете возможности познавать мнение инакомыслящих, тем самым калькируете методу рапповцев, жданов- щины и сусловщины.

Поэтому предлагаю провести диалог примерно в такой конструкции: "Два варианта исследования личности и творчества М.Шолохова – опыт Кувалдина в статьях и Осипова в книге "Шолохов" (ЖЗЛ)". Итак, жду переговоров – как лучше провести диалог".

Что дальше? Переговоры с г.Кувалдиным начались и закончились следующим его письменным ответом: "О неграмотном аферисте Шолохове даже слышать не хочу. Вы покрыли позором русскую Литературу. Вы не существуете. Есть Федор Крюков и Великая русская литература без Вас, ничтожных коммуняг. Все".

Я, узнав о такой – кувалдинской – изысканно-изящной способности изобретать биографии не только мне, но и классику, ответствовал в надежде все-таки раззадорить на полемику: дескать, гл. редактор струсил обмена мнениями.

Так г.Кувалдин промолчал, не ответил, проглотил вызов.

Жаль мне читателей "Нашей улицы"!

Валентин ОСИПОВ,

лауреат Всероссийской

Шолоховской премии

P.S. Давно уже подметил:

активисты антишолоховщины пользуют своеобразную тактику – уходят от ответа на опровержение-разоблачение тех псевдофактов, кои то и дело рождаются под их ангажированными перьями. Позиция каждого из них была разобрана по пунктам и признана дезинформацией не только в ста двадцати шести моих статья и репликах в СМИ, но и сгрупирована в книге "Свидетельства очевидца".

Но названные поименно изничтожители классика, сделав свое дело, смолчали. Поражаюсь: как боятся-то вступать в публичное сопоставление позиций.

Виктор Гаврилин В БЕЗДНЕ ВЕЧНОСТИ

Человек трудной судьбы (с 16 лет инвалид-колясочник) Виктор ГАВРИЛИН жив поэзией духа своего. Он дарит её и нам...

***

Оживёт, позовёт и нахлынет

то, что память спустила до дна,

что поднять не сумела доныне

даже музыки давней волна.

Что-то в космосе крови сойдётся.

И посмотрит звезда на звезду,

и взойдет заходящее солнце,

и сдуреют все птицы в саду.

И в воронку былого затянет –

в мир, где свищут одни соловьи,

на пиры с молодыми гостями,

с духотою предгрозья любви.

Этот воздух, которым дышали,

нас, наверно б, сейчас раздавил...

Где ж ты, Родина наша большая,

где до неба хватало нам сил!

***

Я упустил свой срок расстаться с жизнью,

не легши камнем на душе ничьей,

и звездные года моей Отчизны

парадом шли, сияя в пять лучей.

В последний час глаза бы мне закрыли

еще не сокрушённые мечты.

Я стал бы сном, ещё имевшим крылья,

обжившим всю премудрость высоты.

И навсегда покинутые долы

забыли б мой неконченый напев.

И обо мне никто б не плакал долго,

так прикипеть душой и не успев.

И никогда во мне б не ныли хором

раскаянье, усталость и вина.

И не при мне, явившись мародером,

кружили бы чужие времена.

Всё было б так. Но только жадность к жизни

меня сквозь грязь болотин повела,

сквозь все грехи, прилипшие к Отчизне –

и я сронил два грязные крыла.

***

От дверей, где входил я, ключей

остаётся совсем уже мало.

Переходит в разряд мелочей

то, что смысл бытия составляло.

Как в безоблачный полдень зенит,

пуст ли, полон, – о Боже мой Христе! –

где повыше, и сам я открыт,

так открыт, словно нечего выкрасть.

Наподобие горних жилищ,

всё во мне предоставлено свету –

проливайся! На то я и нищ –

меньше места жилому предмету.

Будет на сердце пусто дотла –

поместится еще один лучик...

Но в отверстые двери вошла,

прижилась и не выплывет туча.

***

К высшей мере меня вы представите,

силы неба, я снова паду,

где лягушки расквакались в заводи,

и соловушко свищет в саду.

В бездне вечности выберу времечко,

чтобы был обязательно май.

Упаду я из нетей, как семечко.

Слушай живность и в жизнь прорастай!

С неба – в землю, и – к свету растерянно.

Чтоб ещё один выстоять век,

вырастай в соловьиное дерево,

ведь поющий ты был человек.

Зашумишь, как под бурею парус ли,

стихнет лес, запоёшь всё равно.

Из сплетённых деревьев, в их заросли,

соловей выбирает одно.

***

При сумеречной музыки звучанье

и думах, непереводимых в звук,

о том,

что слово было не в начале,

кощунственно уверуешься вдруг.

В мирах туманных

смутно мысль бродила,

объятая немотным полусном,

пока на звук не накопилась Сила,

и прогремело Имя, словно гром.

Тумана бесконечность затвердела,

и мыслящее нечто напряглось

для изреченья и вершенья дела.

И свет со тьмою разошлись поврозь.

И вспыхнуло добро тогда звездою –

в лучах на фоне мрака пролегло.

И красота прозвалась красотою,

и имени не избежало зло.

Генрих Натанович ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

Я вырос в многонациональной стране, где все были граждане Советского Союза.