Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №3 (2003) Страница 26

Сразу же бросается в глаза, что представленное Шейнисом “свиде­тельство” похоже как две капли воды на сочинение В. Ерашова. И тут и там: суд над врачами, датированный, кстати, почти одним и тем же сроком (у Ерашова: 5—6 марта), казнь на Лобном месте Красной площади, “задержка” (у Ерашова — “заминка”) с оформлением бумаг на выселение, включение в контингент высылаемых “полукровок” и т. д. Но есть и некоторые отличия, причем такие, что приводят к парадоксальному выводу: содержание “историко-фантастической хроники” пронизано куда большей осведом­ленностью в организации реальной деятельности сталинских спецслужб, чем так называемое свидетельство “сотрудника ЦК КПСС и КГБ” Полякова. Ну, во-первых, если у Шейниса упоминаются “списки на депортацию”, которые якобы по всей стране составляли в общем-то некомпетентные в этом роде деятельности отделы кадров предприятий и организаций, а также домо­управления (ни одного такого списка — а их количество должно бы исчисляться миллионами — так и не было найдено), то у Ерашова сказано: власти, решив депортировать евреев сначала из Москвы, поручили провести отбор и оформление документации силовым органам, в чью прерогативу и входила высылка неблагонадежных граждан в административном порядке. Во-вторых, у Ерашова, старавшегося максимально приблизить свое повествование к реалиям тогдашней жизни, депортируемые евреи должны были следовать на спецпоселения, представлявшие собой специально оборудованные в отда­ленных местностях поселки (как это и было с высланными по той же схеме крымскими татарами, чеченцами, “украинскими нацио­налистами” и др.). У Шейниса же в качестве мест будущего обитания евреев почему-то называются “барачные комплексы по типу концлагерей”, расположенные в каких-то непонятных “закрытых, секретных зонах”. Столь очевидное нагнетание искусственного драматизма — очевидное в “свиде­тельстве Полякова” — было, видимо, вызвано тем, что Шейнис анонсировал его как фрагмент будущей своей книги “Годы в моральном Освенциме”. К слову, от такого названия он вынужден был потом отказаться: несмотря на все его старания, содержание книги (о чем ниже) получилось таким, что даже условно не коррелировалось с творившимся в свое время в реальных лагерях смерти.

Имелись в публикации Шейниса и другие “новации”. С претензией утверж­­далось, к примеру, что существовала “депортационная комиссия”, созданная, как можно понять из контекста “свидетельства Полякова”, под руководством Суслова еще в конце 1940-х гг. При этом об источнике данной информации ничего не говорилось. Тем не менее таковой существует, хотя к нему и не применимо определение “заслуживающий доверия”. Установить его не представляет сложности. Достаточно обратиться к изданному НИПЦ “Мемориал” зимой 1991 г. первому выпуску исторического альманаха “Звенья”, точнее — к помещенному там фрагменту воспоминаний уже упомянутого Е. И. Долицкого. С этой публикацией Шейнис был, несомненно, знаком, ибо в примечаниях к ней упомянут в качестве консультанта. Так вот, именно в этом тексте Суслов впервые называется секретарем ЦК ВКП(б), отвечавшим с 1948 г. за подготовку депортации всех советских евреев (под видом добровольного переселения) на территорию Еврейской автономной области22. Скорее всего, Шейнис, ориентируясь на эти весьма сомнительные и документально не подтвержденные данные, которые даже сам их публикатор вынужден был назвать “отчасти мифологизированными”, и “произвел” Суслова в председатели депортационной комиссии. Той, что якобы функцио­нировала более четырех лет, но почему-то так и не оставила по себе никакой фактической памяти — ни одного собственного документа, ни даже простого упоминания в каких-либо других документах или мемуарах.

Летом 1992 г. депортационная версия Шейниса пережила второе рождение. Тогда она вновь явилась публике — на сей раз включенной в новую книгу, но под старым и уже “раскрученным” заголовком “Провокация века”. Случайно или нет, но этот труд толщиной в агитпроповскую брошюру, на мягкой обложке которой изображено что-то наподобие шабаша оживших скелетов, был “при содействии Израильского Фонда культуры и просвещения” подготовлен все тем же “независимым издательством” ПИК, за полтора года до этого выпустившим “хронику” В. Ерашова. Весьма показательно, что в эту книжку, ставшую своеобразной лебединой песнью Шейниса (спустя несколько месяцев он умер), вошел в несколько препарированном виде и материал из сборника исторических анекдотов Ю. В. Борева “Сталиниада”. Изданный в 1991 г., он включал в себя различные толки, возникшие в интеллигентской среде. Среди них и такие: об издании в феврале 1953 года “миллионным тиражом” пропагандистской брошюры “члена Президиума ЦК Дмитрия Чеснокова” “Почему необходимо было выселить евреев из промышленных районов страны”, распространение которой было приурочено к высылке в биробиджанскую тайгу “трех миллионов евреев” (общая численность евреев в СССР тогда не превышала 2,25 млн. — Авт. ); о том, как Маленков уговаривал Эренбурга подписать “еврейское письмо” и как, “утверждая сценарий депортации”, Сталин “проговорился” Хрущеву (а тот — Эренбургу) о распоряжении “органам” организовать во время транспор­тировки евреев по Транссибу под видом “стихийных” проявлений народного гнева нападения на эшелоны и убийства депортируемых, с тем чтобы доехать до места смогли не более половины, и т. п.23. И хотя сам Борев отнес свою книгу к жанру литературно-художественно-исторической фольклористики (отсюда и ироническое название, созвучное пушкинской “Гавриилиаде” или более современной кинематографической “Прохиндиаде”) и пафос ее зиждился не на поиске исторической истины, а на разоблачении во что бы то ни стало советской системы, — почерпнутые из нее апокрифы были представлены Шейнисом как реальные факты. Вот как с подачи Борева он изобразил участие в “деле врачей” Чеснокова:

“К началу февраля он закончил порученный (Сталиным. — Авт. ) теоретический труд, обосновывавший изгнание трех миллионов (!) евреев. Брошюра была напечатана и спрятана в одном из особо охраняемых подвалов МГБ в Москве. По указанию Сталина в день “X” ее надлежало извлечь из подземелья и как можно быстрее распространить по всей стране”24.

Как тут не подивиться прихотливости мифотворчества: ведь в вышедших прежде мемуарах Сахарова Чеснокову приписывалось нечто иное — он назван там автором “еврейского письма”.

У Шейниса, вознамерившегося сказку-миф о депортации сделать “доку­ментально подтвержденной” былью, нашлось немало последователей как в России, так и за рубежом. Начиная с 1993 г. потоком пошли публикации (журнальные и газетные статьи, отдельные книги, брошюры), в которых обнародованный “документальный материал” о подготовке Сталиным депор­тации евреев преподносился как авторитетный и заслуживающий доверия “исторический источник”. При этом “наследие Шейниса” дополнялось такого же рода “вновь открывшимися свидетельствами”25.

Своеобразное лидерство в уснащении своих сочинений подобными “фактами” захватил Я. Я. Этингер. Пострадавший в свое время от сталинских политических репрессий (в 1951 г. получил 10 лет лагерей за антисоветскую агитацию и пропаганду) и став потом профессором истории (специалистом по новейшей истории развивающихся стран Азии и Африки), он, соединив в одном лице драматический личный опыт и профессиональные знания, казалось, способен был внести существенный вклад в начавшееся в годы перестройки научное восстановление исторической правды. Однако, испытывая “глубокую внутреннюю ненависть к коммунизму и КПСС”26, он после развала Советского Союза нашел свое призвание в пропагандистском обличении язв сталинизма, но далеко не тождественном строго научному осмыслению этого исторического явления. И все было бы в пределах нормального сочинительства, если бы Этингер не пытался выдать свои хлесткие и эмоционально насыщенные полити­ческие памфлеты за исторические труды и если бы он, сводя счеты с “проклятым прошлым”, не использовал, подобно Шейнису, далекие от науки приемы.

Чтобы убедиться в этом, необходимо вспомнить, как шло освоение Этинге­ром проблематики “дела врачей”. Первые его попытки публично обозначить свое осмысление этой темы, пожалуй, относятся к 1988 г., когда “Медицинская газета” опубликовала интервью с ним. Оно — об истории фабрикации МГБ СССР уголовного дела на него самого и усыновившего его профессора медицины и консультанта лечебно-санитарного управления Кремля Я. Г. Этингера, которого, арестовав, сначала обвинили в антисовет­ской пропаганде и еврейском буржуазном национализме, а потом — во “вредительском лечении” руководителей “партии и правительства”.

Беседуя с корреспондентом, Я. Я. Этингер почему-то ни словом не обмолвился тогда о наличии угрозы депортации евреев как следствии “дела врачей”, хотя перестроечная гласность уже вовсю бичевала преступления сталинизма27. Конечно, автору этих строк могут возразить, что гласность гласностью, но еще сильна была цензура и некоторые язвы советского прошлого вскрывать запрещалось. Что ж, с этим доводом можно согласиться, но с оговоркой: процесс спонтанной либерализации в стране был столь стремительным, что рамки дозволенного расширялись тогда буквально на глазах. Уже в следующем году были подготовлены к изданию, а в 1990-м вышли упоминавшиеся воспоминания В. А. Каверина, в которых о гипо­тетической сталинской депортации евреев было сказано достаточно прямо и определенно. Между тем в появившейся в том же году в журнале “Наука и жизнь” статье “«Дело врачей» и судьба” Этингер продолжал хранить молчание по поводу депортации, задаваясь исключительно вопросом о том, “не должен ли был задуманный процесс над врачами стать прологом новой гигантской чистки в высших эшелонах партийно-государственного и военного руко­водства?” И даже в начале 1991 г., публикуя в историческом альманахе “Звенья” очерк по “делу врачей”, Этингер не спешил присоединиться к хору сторонников депортационной версии, хотя в том же номере альманаха был помещен фактически поддерживавший ее материал А. Вайсберга (“Воспоми­на­ния Е. И. Долицкого”). Правда, тут же он впервые очень осторожно коснулся гипотезы о подготовке выселения евреев, предположив, что “истинный смысл” “дела врачей” прояснится только после открытия секретных архивов, а пока остается гадать: “должно ли оно было ограничиться только врачами, стало бы началом депортации еще одного народа, или, кроме всего прочего, процесс над кремлевскими медиками явился бы прологом новой гигантской чистки, нового «большого террора»”28. Однако в последующем, когда рухнул коммунистический режим и его задним числом не ругал разве только ленивый, позиция Этингера претерпела неожиданную и существенную метаморфозу. Произошло это в начале 1993 г. Тогда одновременно в парижской “Русской мысли” и московской “Еврейской газете” появилась его большая статья “К сорокалетию «дела врачей»”, в которой он, видимо не удовлетворенный результатами рассекречивания закрытых архивов прежней власти, все же сделал “серьезный вывод”, на который раньше не решался: