Елена Хаецкая - Как писать книги Страница 27

Точно так же можно (с художественной точки зрения) обойтись без этих, ничего не говорящих и расхожих определений. Но они, с другой стороны, необходимы для обозначения жанра и персонажа. Если грудь мощная и бедра стройные — файтер. Если грудь высокая, талия гибкая, а глаза влажные — возлюбленная. Веселый смех — чаще всего собирательное определение, он доносится из шадизарской таверны, где резвится коллектив воров и убийц. Из гарема местного султана такой смех не доносится.

Я хочу сказать, что постоянные определения для жанра нужны, они создают читателю ощущение спокойствия, потому что он попадает на знакомую территорию и сразу же испытывает комфорт.

При создании личного, наболевшего произведения с определениями мы работаем куда более осторожно. Их должно быть гораздо меньше, расхожих определений мы избегаем вовсе, и вот тут начинаются сложности.

Я всегда призывала (если мне выпадала такая возможность) не описывать замки, рассветы (закаты) и моря. Естественно, меня никто не слушал. И продолжали множиться тексты, в которых расстилались воды, разливалась последняя кровь умирающего солнца и высились могучие древние башни (вырисовываясь на фоне багрового неба). В межавторском проекте это уместно и даже в какой-то степени необходимо, о чем только что говорилось выше. Но в авторском проекте это абсолютно не нужно. Невероятно трудно описать закат или море так, чтобы картинка была яркой, а слова — новыми. Эти вещи были описаны сотни, тысячи раз. Все возможные слова уже использованы. Это как подбирать рифму к слову «любовь». «Кровь» подходит потому, что где любовь, там и кровь, и эмоционально они сближены. «Морковь» уже не подходит, разве что речь пойдет о любви к моркови, но тогда это из жизни кроликов. «Вновь» — прекрасная рифма, она о возвращении любви. Вот Пушкин, например, встретил Анну Петровну — и сразу «вновь». Ну и… и все. Пушкину можно. Можно и еще кому-нибудь. Потом это переходит в жестокий романс, который в какой-то мере сопоставим с межавторским проектом. А оттуда в авторское стихотворение хода уже нет: путь возможен только сверху вниз.

Поэтому в личном проекте лучше избегать описаний, которые были использованы уже многократно и часто используются в проектах межавторских. Напротив, при создании «Конана» подобные описания необходимы, потому что они в традиции и, соответственно, помогают удерживать текст в рамках жанра.

В личном проекте следует как можно тщательнее избегать определений «прекрасный», «красивый», «завораживающий» — в общем, всех определений, которые содержат в себе оценку. Фраза «Он был настолько заворожен ее красотой, что не мог отвести глаз» не говорит ровным счетом ни о чем. Если героиня восхитила, заворожила, потрясла героя своей выдающейся внешностью, или своими выдающимися душевными качествами, или сразу и тем, и другим, нужно сосредоточиться на этих качествах, а чувства героя будут логически вытекать из увиденного. Иначе говоря, нужно помочь читателю увидеть героиню глазами героя — то есть, подключить его к этому восхищению. Не надо объяснять читателю, что вот сейчас придет Диана — давай ею восхищаться. Это не срабатывает ни в жизни, ни в литературе. Человеку свойственно хотеть составить собственное мнение. Читатель должен получить такую возможность.

Следовательно, «ее восхитительная грудь мягко колыхалась под одеждой» — в авторском проекте недопустимо. В межавторском определенного направления — необходимо. В проекте, который претендует на минимальное художественное достоинство — стоило бы убрать слово «восхитительная». Заменить на «высокая» — расхожее определение, не несущее в себе назойливой оценки.

В журналистике старых времен (это касалось в первую очередь очерков, но справедливо и для репортажей, и для зарисовок) было одно правило: лучше использовать штамп, чем размазывать сопли. (Я об этом уже упоминала). То же самое справедливо и для уважающего себя межавторского проекта. Авторский же проект, как нетрудно догадаться, постарается избегать и того, и другого. Но в некоторых случаях штампы бывают необходимы. Это те самые случаи, когда читателю необходимо отдохнуть после эмоционально и эстетически насыщенного эпизода.

Существуют также клишированные фразы: «Он прижался лбом к холодному стеклу», «Он затравленно озирался» (последнее, сдается мне, из Стругацких — они написали в «Понедельнике», а народ с тех пор все озирается и озирается и все затравленно). Вообще-то от них лучше бы избавляться. Особенно от последней.

Вот примеры достаточно «штампованных» описаний (взято из реальных рассказов о Конане, присланных на конкурс):

«Алый шар закатного солнца медленно уходил за горизонт, и казалось, именно благодаря ему морская вода тоже окрасилась алым. Но это было не так — вода изменила свой цвет из-за крови обильно пролившейся сегодня в этот день. Кровь стекала с бортов и весел больших судов с драконьими головами на носу».

«Их пасти осклабились в улыбках, обнажая ряды ровных клинообразных зубов. Конан видел такие зубы у некоторых хищных рыб. Да и намерения у них были такие же хищные».

«Тонкие губы кривились в злобной усмешке».

«Невдалеке возвышалась черная башня, окруженная мрачными, кривыми деревьями. Вечерело, последние лучи заходящего солнца окрашивали край неба и воду в красновато-оранжевый цвет».

Я считаю такие описания вполне допустимыми в межавторском проекте, хотя он целиком и полностью построены на том, что называется «литературный штамп».

В вашем личном авторском проекте от таких описаний лучше воздерживаться.

Использование синонимов

Столкновение с редакторами бывает для авторов как полезным, так и губительным. Многое зависит здесь от конкретных людей.

Чаще всего картина выглядит так. Гениальный автор присылает текст, приходит гнусный редактор (подозреваемый в том, что когда-то он не смог стать писателем и теперь мстит всем, кому это удалось, кромсая их гениальные тексты) и начинает самовыражаться. Калечит произведение и накладывает на него свою черную тень. Потом возвращается автор и, хлопая крыльями, как подстреленный лебедь, пытается спасти от текста то, что еще можно спасти. После этого книга выходит в свет, равнодушный читатель даже не видит, насколько она искалечена, писатель лежит с мигренью, а редактор, злобно хихикая, потирает руки.

Люди, это не так. С редакторами необходимо разговаривать. Не надо приходить с мыслью: бегу спасать! Бегу расставлять точки над «ё»! Бегу возвращать назад мои неповторимые выражения! Чаще всего редактор приводит текст в такой вид, чтобы читатель мог адекватно его воспринять. Мой первый редактор формулировала гениально: «Если кто-то твой текст не понял — например, я, — значит, надо поправить».

У автора, особенно начинающего, есть какие-то его личные разговорные особенности, которые он старательно переносит в текст, думая, что в этом и заключается неповторимость его стиля. Но чаще всего это какие-то окказиональные неологизмы — как в области лексики, так и в области пунктуации. И далеко не всегда они ценны настолько, чтобы ради них жертвовать читательскими нервами. Кто-то упорно называет мечи «ковыряльниками», кто-то настаивает на повторяющихся описаниях мытья героини, которая соскребает грязь с подмышек и ног, кто-то вцепился в слово «ступни» и употребляет его при каждом удобном случае. Корней Чуковский в своих дневниках упоминает о какой-то женщине, которая чрезвычайно любила слово «бесительно» и определенно им злоупотребляла.

Товарищи писатели, следите за собой. И если редактор что-то покромсал в вашем тексте — не поленитесь, спросите, какими соображениями он при этом руководствовался.

Писательство — дело одинокое. Только я, мой компьютер и целый мир у меня в голове.

Но на самом деле это не вполне так. Писательство — это всегда диалог и сотрудничество: автора с героями, редактора с автором, автора с читателями, а читателей — с персонажами и миром автора. «Слова летучи», мысль перетекает от одного источника к другому, обогащается, возвращается, снова уходит. Мы все связаны этим постоянным сотрудничеством, собеседничеством.

Поэтому, скажу еще раз, не нужно пренебрегать диалогом с редактором. Он вынет Розенталя, он покажет пальцем в сторону Ожегова, он объяснит разницу между «напарником» и «партнером», если вы до сих пор ее не знали. Он изменит вашу жизнь!

Он же объяснит вам, что слишком частое употребление слов «было» и «который» вредит тексту. Посоветует искать синонимы к слову «сказал», порекомендует отслеживать однокоренные слова — чтобы они не сидели слишком густо в одном абзаце. Расскажет вам, быть может, о проверке на непристойность и двусмысленность. Не то чтобы мы шли на поводу у современности с ее нелепыми требованиями… Но предположим, что нашу межавторскую книгу читают подростки. Наступить себе на горло и вместо «арбалетный болт» написать «арбалетная стрела»? Когда-то я отказалась идти на поводу у этой самой современности и сражалась за «болты» до последней капли крови. А сейчас думаю, имело ли смысл? Одно слово редко когда решает дело, одним словом можно и пожертвовать. В шестидесятые, в семидесятые слово «трахнуть» означало «ударить», и попался мне тут текст, написанный в те далекие времена. Автор постоянно писал, что такой-то герой трахнул такого-то героя по голове. Если бы текст готовился к изданию, я бы настоятельно рекомендовала заменить слово. Зачем? А это вообще принципиально — сохранить слово «трахнул»? Если сказать — «треснул» — многое изменится? Мне, в общем, все равно, но в тексте лучше избегать двусмысленностей.