Николай Васильев - Америка с чёрного хода Страница 27

К этому времени Фогарти стал активным членом профсоюза и начал лучше разбираться в обстановке. Он понял, что положение американского рабочего класса не могут улучшить войны, на которых наживаются лишь дельцы с Уолл-стрита. Еще во время войны рабочие судоверфи неоднократно бастовали, борясь за прибавку к зарплате, отстававшей от роста дороговизны. Он был в числе профсоюзных активистов, приводил рабочим цифры миллионных барышей, которые получали главные акционеры верфей, в то время как рабочие едва могли прокормить свои семьи. По окончании войны снова появилась массовая безработица. Сейчас перед каждым рабочим возникла угроза увольнения. На судоверфи сокращение следовало за сокращением, и всякий раз оно выхватывало нескольких человек из профсоюзного актива. Это происходило, разумеется, не случайно: хозяева стремились обезглавить профсоюзную организацию.

– Не думайте, что профсоюзные работники увольняются без разбору, – говорит Фогарти. – У нас есть и такие «активисты», с которыми предприниматели никогда не захотят расстаться. К сожалению, в профсоюз затесались и реакционеры. Они не только верховодят в правлении, но мутят воду и у нас на верфях. Нет сомнения, что они в сговоре с хозяевами. Если бы это было не так, то профсоюз вполне мог бы отстоять свой низовой актив.

Фогарти коснулся больного места в профсоюзном движении США. Во многих профсоюзах, как входящих в состав Американской федерации труда, так и принадлежащих к Конгрессу производственных профсоюзов, велико засилье желтых лидеров. Реакционные профсоюзные бюрократы искусственно ограничивают борьбу рабочих чисто экономическими, узкоцеховыми задачами и нередко вступают с предпринимателями в соглашения, наносящие прямой ущерб интересам рабочего класса. Вкупе и влюбе с капиталистами они стремятся изгнать из профсоюзов и с предприятий коммунистов и вообще всех тех, кто не на словах, а на деле повседневно ведет борьбу за улучшение положения рабочих. И вот теперь очередь как будто дошла и до Антонио Фогарти. Его судьба может сложиться еще хуже, чем у рядовых безработных, – весьма вероятно, что он попал в «черный список», а это значит, что ему везде будут отказывать в работе.

– Но мы еще посмотрим, – твердо заявляет он. – Посмотрим, кто возьмет верх. Теперь не те времена, рабочие не станут покорно подыхать с голоду.

В словах Антонио не слышно унылых ноток Питера Керна, его смутных надежд на помощь от «хорошего» правительства. В том, что говорит Фогарти, звучит не только надежда на лучшее будущее, но и стремление упорно бороться за него, преодолевая сопротивление боссов и их реакционных подпевал из профсоюзов.

Среди трудового люда, населяющего «сламс» и вообще рабочие кварталы, Фогарти не одинок. Таких, как он, становится все больше и больше, они все чаще, все громче и увереннее поднимают свой требовательный голос, зовущий к борьбе и к движению вперед.

Однажды мне понадобилось выехать в Вашингтон. По дороге к вокзалу «Пенсильвания-стэйшн» такси то и дело задерживалось потоком машин. Поэтому, когда я вышел из такси, времени до отхода поезда у меня оставалось буквально в обрез. Впопыхах я бежал с чемоданом в руках по коридорам и лестницам вокзала. Пассажиры сосредоточенно вслушивались в неразборчивую речь диктора, несущуюся из рупоров вокзальных громкоговорителей. Диктор передавал какое-то объявление, но оно меня не интересовало. Я знал время отхода поезда, билет лежал у меня в кармане, и все, что мне было нужно, – это поскорее добраться до вагона.

Перед дверью, ведущей из зала ожидания к выходу на платформу, где стоял вашингтонский экспресс, собралась большая толпа пассажиров. Это меня удивило: по моим расчетам, пассажиры уже должны были бы сидеть в вагонах и, поглядывая на часы, ждать отправления поезда. Повидимому, произошло что-то необыкновенное.

Мои предположения тотчас же подтвердились. К двери подошел вокзальный служащий и кнопками прикрепил на ней кусок картона с надписью: «Движение поездов прекращено до последующего уведомления». Только теперь я понял, что именно об этом говорил и вокзальный диктор.

Ситуация в общем была ясной. Я знал из газет, что уже в течение продолжительного времени на железных дорогах назревал грандиозный конфликт. Сотни тысяч железнодорожников – машинисты и кондукторы – чуть ли не год назад предъявили железнодорожным компаниям требование об увеличении зарплаты на два доллара пятьдесят центов в день, с тем чтобы хоть немного привести ее в соответствие с растущей дороговизной жизни. Переговоры профсоюзов железнодорожников (или братств, как они именуются з Америке) с правлениями отдельных компании не дали положительного результата. Позднее в Чикаго состоялись переговоры, в которых участвовали представители всех компаний и профсоюзов. Эти переговоры также окончились безрезультатно. Опасаясь всеобщей стачки железнодорожников, в дело вмешалось правительство, взяв на себя роль непрошенного «посредника». Под давлением правительственных органов руководители профсоюза пошли на значительное снижение требований и выразили согласие ограничиться прибавкой н один доллар сорок четыре цента. Но компании, опираясь на рекомендации «посреднического бюро», отказались поднять зарплату даже и на эти гроши. Железнодорожникам не оставалось ничего другого, как прибегнуть к стачке.

Ее начала ожидали со дня на день. И вот она стала совершившимся фактом. Вместе с профсоюзами машинистов и кондукторов забастовали и остальные профсоюзы, объединяющие работников других железнодорожных профессий. Они бастовали не только из солидарности с машинистами и кондукторами, но и выдвигали свои собственные требования Стачка железнодорожников стала генеральной. «До последующего уведомления»… Как бы ни возмущалась публика в зале, она хорошо понимала, что означает это выражение. Ждать «последующего уведомления» явно не имело смысла. Пассажиры, едущие по неотложным делам, ринулись в аэропорт и на станции междугородних автобусных линий. Вокзал Начал быстро пустеть.

Я тоже направился к выходу. В коридорах и залах покинутые носильщиками пассажиры в растерянности стояли возле своего багажа. В уголке, на груде чемоданов и пакетов уложенных на тележку, с унылым видом сидели три девушки – очевидно, три подруги, отправляющиеся в совместное турне, которое сорвалось таким неожиданным образом Возле выходов на платформы пригородных линии еще толпилась публика, не успевшая, видимо, примириться с мыслью, что не попадет домой, как всегда, через час-другой.

При выходе из вокзала, в ожидании такси, я разговорился с двумя железнодорожниками. Их должность я не мог определить, но ясно было, что они принадлежат к многотысячной армии низших служащих Пенсильванской железной дороги. Оба охотно отвечали на мои вопросы, видя, что они продиктованы не праздным любопытством, а сочувствием и желанием разобраться в происходящем.

– Ну, конечно, нелегко будет продержаться на пособие из стачечного фонда, – озабоченно говорит один из них. – Жена у меня не работает, а едоков в семье пятеро. Но и на теперешнее жалованье не очень-то проживешь. Считайте сами: я получаю четыре доллара сорок центов в день, в месяц это составляет около ста пятнадцати долларов. Подумайте только – сто пятнадцать долларов. Как же я могу на эти деньги просуществовать? За комнату я плачу двадцать пять долларов, за проезд от дома до вокзала и обратно уходит семь. На питание и все остальное приходится восемьдесят три… Живем впроголодь.

– Надо еще добавить, – вставляет другой железнодорожник, – что мы больше не покупаем одежду, донашиваем только старую. Посмотрели бы вы, в чем ходят мои дети и жена. Не поверите, что мы живем в богатой Америке, примете нас за беженцев с оккупированных немцами территорий, – говорит он с горькой иронией.

Восемьдесят три доллара на еду и одежду для семьи из пяти человек! Не надо долго размышлять, чтобы понять всю трагичность положения семей моих неожиданных собеседников и причины, побудившие их вместе с другими железнодорожниками начать стачку. Ведь если бы их семьи питались мало-мальски нормально, не говоря уже о других расходах, то на одно лишь питание у них уходило бы минимум сто двадцать долларов в месяц, то-есть больше всей нынешней зарплаты.

Но нормальное питание семьи рабочего и служащего в условиях современной Америки – это нечто совершенно недостижимое. «Три четверти наших городских семейств питаются недостаточно, и только одна семья из десяти в состоянии питаться нормально», – таково свидетельство американских экономистов Р. и О. Гослин. Согласно приводимым в отчете сенатской комиссии данным, свыше двадцати миллионов рабочих и служащих, в большинстве – единственные кормильцы семей, получают менее ста пятидесяти долларов в месяц. Рост дороговизны, непрерывно продолжающийся после отмены контроля над ценами, делает эту сумму просто ничтожной. Достаточно сказать, что месячный прожиточный минимум семьи из четырех человек исчислялся до отмены контроля над ценами в сумме около трехсот долларов. Это, однако, был минимум в буквальном смысле слова. При доходе в триста долларов семья могла приобретать – для мужа одно пальто раз в шесть-семь лет и один костюм раз в три года, для жены – пальто раз в четыре года; для питания при гаком доходе в неделю можно было потреблять только один фунт маргарина, четверть фунта бэкона. Сейчас для расхода на те же статьи бюджета требуется уже не триста, а свыше четырехсот долларов в месяц.