Юрий Мухин - Кто сбил малайзийский «Боинг». Провокация века Страница 28

Тем не менее Спиридович, как видите, был все же сторонником предупредительных мер и сторонником разрешения социальных конфликтов, толкающих людей в революцию (но об этом не буду).

Однако, к данной теме о Квачкове, интересна пара иных моментов в воспоминаниях Спиридовича. Благодаря хорошо поставленной работе и помощи Киевского, Волынского и Подольского генерал-губернатора М. Драгомирова, Спиридович умело подавлял революционное движение, в частности, за его бытность начальником Киевского охранного отделения в Киеве не было ни одного теракта, но: «Продолжала хорошо работать лишь типография местного комитета эсдеков. Ее надо было раскрыть во что бы то ни стало. Становилось уже совестно, что мы не можем к ней добраться». А, казалось бы, в чем проблемы? Продвинуть в работники этой типографии какого-нибудь своего сотрудника в новых галошах и вскрыть ее местонахождение. Но: «Между тем подойти к ней можно было только путем наружного наблюдения, так как иметь в типографии внутреннюю агентуру значило бы самому участвовать в ее работе, иными словами, дать классический пример провокации». Попробуйте оценить эту тонкость — агент государства не имел права организовывать преступление! В противном случае получалось, что это преступление — печатание листовок — организовал сам Спиридович.

И в те годы это была не самодеятельность Спиридовича, а шло сверху: «Взгляды же тогдашнего директора департамента полиции Лопухина и Зубатова были настолько строги и щепетильны в отношении агентуры, что нам категорически воспрещалось иметь сотрудников на ролях активных деятелей вообще и в частности членами каких-либо центров. Сотрудники, как указывали нам, могли быть около них, но не в них. В то время не было еще писаных инструкций по агентуре для заведующих розыском, но руководящие указания, предостерегавшие от провокации, даже неумышленной, были неимоверно строги». А потом появились и «писаные» инструкции. В 1904 году помянутый А.А. Лопухин составил «Временное положение об охранных отделениях», в котором запрещал начальникам охранных отделений использовать секретных агентов для организации государственных преступлений. (Интересно, что Лопухин, будучи уже частным лицом, узнал, что агент охранного отделения, по бывшей службе известный ему как «Раскин», не простой агент, а член ЦК партии социалистов-революционеров и глава их боевой организации Е. Азеф. И именно Лопухин разоблачил Азефа в глазах Бурцева и Центрального комитета этой партии, так сказать, выдал революционерам агента Охранного отделения.)

Да, конечно, можно вести речь о честности полицейского Лопухина и жандарма Спиридовича, но я хотел бы обратить внимание, что эту честность подпирал суд Российской империи, и тогда это было серьезно.

Тут хорошо видна разница между тиранией и фашизмом, между монархом и фюрером. Монарху власть дает Бог, а фюреру — партия, а партия, как ни крути, а это масса более мелких фюреров. У монарха все суды исполняют законы монарха, и только монарха, а при фашизме суды исполняют «законы» местного фюрера в первую очередь. Монарх не потерпит давления на свои суды всяких там чубайсов, а фюрер вынужден терпеть, поскольку сам зависит от мелких фюреров — от этих чубайсов.

Так вот, суд Российской империи рассматривал дела так, как царь указал законами, — с учетом всех обстоятельств. Для суда Российской империи не было проблемой приговорить террориста к повешению, и они вешали их и восставших крестьян тысячами, но, к примеру, помянутому выше революционеру Руденко, выстрелившему в спину подполковнику корпуса жандармов Спиридовичу, суд назначил всего 6 лет каторги. (Напомню, что фашистский суд назначил полковнику Квачкову 13 лет строгого режима, хотя Квачков не имел даже оружия для того, чтобы в кого-то выстрелить.) Сыграло роль то, что в Спиридовича стрелял его же агент — человек, которого Спиридович, склонив стать предателем, в глазах суда как бы сам спровоцировал на эти выстрелы.

Так вот, исходя из тех, имперских, понятий, в деле Квачкова суд Российской империи назначил бы директору ФСБ генералу армии А. Бортникову за организацию преступления «приготовление к мятежу» такое же наказание, как и полковнику Квачкову. Как минимум. Ведь они совершали одно и то же деяние, запрещенное законом.

Но у нас не Российская империя, а колония Russia, и не суды Российской Империи, а фашистские суды. Поэтому холуи Бортникова получили цацки на грудь и денежные премии, а Квачков 13 лет.

Так что честность работников спецслужб — это очень хорошо, это понятно и просто необходимо. Но настоящий, а не фашистский, суд — это надежнее.

Но продолжим тему, кто кого использует.

Спецслужба и ее агенты: кто кого?

Практически во всей литературе о спецслужбах их работники предстают в виде этаких храбрых интеллектуалов, которые ведут и выигрывают «игру» с противостоящими им и совершенно не играющимися преступниками. Это естественно, поскольку данные о тайных операциях поступают в открытую печать от спецслужб и эти данные рекламно препарированы. Однако если рассматривать даже наиболее известные операции без ангажированности, то далеко не всегда можно с уверенностью сказать, что спецслужбы переиграли преступников, чаще всего приходится констатировать все тот же обоюдный интерес, безусловно грязный со стороны участвующей в деле спецслужбы.

Возьмем, к примеру, убийство Кирова, одного из наиболее умных и энергичных государственных деятелей СССР. Органы государственной безопасности даже по тем временам охраняли его очень тщательно. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Приехавший в Ленинград и пришедший к месту работы Кирова его юношеский приятель был схвачен, арестован и жестоко избит только за попытку заглянуть в подъехавший к Смольному правительственный автомобиль. А убийца Кирова Николаев днями ошивался на этом же месте с револьвером в кармане и задержан был в конце концов не органами госбезопасности, а милицией. Нам предлагают думать, что это случайно. У милиции Николаева забирают органы госбезопасности и… выпускают, вернув револьвер! Опять случайно? Николаев, видимо, не вполне адекватный тип, ревновавший к Кирову свою жену, работницу Смольного, снова идет к Смольному и проходит внутрь. Снова случайно? Киров ведет совещание, во время которого его телохранитель, работник госбезопасности, отдыхал. Совещание прерывается, и Киров появляется в коридоре. Вот тут бы телохранителю и занять позицию возле Кирова, но телохранитель в это время куда-то делся. Разумеется, случайно. И так же случайно вместо него в коридоре появляется Николаев и стреляет Кирову в затылок. В Ленинград приезжает Сталин, чтобы лично провести следствие. Естественно, сразу же требует привести к себе для допроса телохранителя Кирова. Того везут, но по дороге телохранитель случайно гибнет в автомобильной аварии, и допрашивать становится некого…

Даже если бы тогдашний шеф спецслужб СССР нарком НКВД Г. Ягода впоследствии и не признался в организации убийства Кирова, то разве могут быть в этом сомнения после рассмотрения цепи этих «случайностей»? Даже такой никчемный разведчик, как Суворов, в девичестве Резун, и тот учит, что случайность бывает только один раз, остальные разы — это уже не случайность[55].

То есть в деле Кирова спецслужба подвела потенциального убийцу к намеченной ею жертве, и в целом тут можно сказать, что спецслужба переиграла Николаева. Но как это сказать, если Николаев сам хотел убить Кирова? Кто тут «переиграл»? Здесь интерес преступника совпал с интересом спецслужбы, но интерес спецслужбы был грязным — антигосударственным.

Аналогичный случай — убийство премьер-министра Израиля Рабина. По версии, поступившей, естественно, от израильских спецслужб, они выявили фанатика, замыслившего убить Рабина. Чтобы взять его с поличным, они через своего агента передали фанатику пистолет с якобы негодными патронами и подвели фанатика к премьеру. Однако ушлый террорист заподозрил подвох, сам заменил патроны на боевые, и Рабина похоронили.[56] В такой интерпретации событий кажется, что фанатик оказался умнее и «переиграл» спецслужбы. Может быть. Смущает только одно: насколько искренне спецслужбы хотели защитить Рабина? Не было ли у них самих желания от него избавиться? А этот вопрос лейтмотивом возникает при рассмотрении буквально всех подобных случаев.

Возьмем убийство в 1911 г. премьер-министра России П. Столыпина. Как бы к нему ни относиться, но это был человек идеи — тот, кто шел в должность не во имя славы или денег, а для осуществления комплекса своих идей. А такие люди весьма требовательны и к подчиненным, и к окружающим — такие люди требуют от всех работы, результатов, а не имитирования полезной деятельности. Соответственно те, кто по лени и тупости результата дать был не способен, имели все основания Столыпина опасаться и не любить.