Сергей Баймухаметов - Призраки истории Страница 28

А Олег Рязанский остался в прошлом.

Помянем его тихим словом. Мир его праху.

Глава 11

Чего мы хотим от истории?

Сама постановка такого вопроса — чего мы хотим от истории? — глубоко порочна. И неумна по сути. Да мало ли чего мы «хотим»? Какое дело истории до нашего пигмейского человеческого «хотения»? Смешно, право слово… Но мы ж — люди, и потому «хотим». А когда мы, люди, становимся служителями государства, то начинаем считать, что наше «хотение» — для блага и могущества государства. Марк Блок писал, что история как наука существует для оправдания ныне господствующей системы. Или еще для каких оправданий, утверждений, убеждений или заблуждений. Отсюда и все яростные споры, проповеди и отповеди.

Мои очерки в течение десяти лет, в процессе работы над книгой, печатались в десятках российских и американских газет и журналов. И даже вызывали отклики. А поскольку в последние годы письма в редакции приходят единичные (в советские времена носили мешками), то можно считать, что мои заметки вызвали некоторый интерес.

Из всех писем-откликов, опубликованных и неопубликованных, выделю три статьи, три имени, трех человек. Это доктор исторических наук Борис Орлов (Москва), дизайнер Рустем Абдуллин (Минск) и доктор исторических наук Владимир Ступишин (Москва). На мой взгляд, они выражают самые типические мнения в споре о средневековой истории Руси, связанной с монгольской империей, с Золотой Ордой. Равно как и Лев Аннинский, книга которого попала в поле моего зрения во время работы над этими полемическими заметками.

Новгород мог стать Нойбургом

Из статьи доктора исторических наук Б. Орлова (Москва):

По своей основной специализации я германист. Несколько лет назад, поставив перед собой задачу сопоставить политическую культуру России и Германии, я помимо прочего стал изучать деятельность Ганзы — своего рода торгового государства, просуществовавшего на территории нынешней Германии несколько столетий, которое объединяло несколько десятков городов, торговало, строило, благоустраивало территории… Так я вышел на Новгород Великий… Передо мной предстала своеобразная цивилизация со своими выборными порядками, логичной структурой управления и высокой по тем временам культурой. Именно новгородцы ввели и на протяжении нескольких веков строго придерживались права приглашать князей к себе на службу, заключать с ними договоры, четко оговаривающие права сторон, и если князь артачился, то указывали ему на дверь. Они не делали исключения и для князя Александра, прозванного Невским, и здесь он вовсе не был полновластным хозяином как это подают литературные и иные источники. Находясь в Новгороде и наблюдая за раскопками (а они продолжаются по сей день), я мог сравнительно легко представить себе, чем и как жили здесь русские люди много веков назад. Дороги, регулярно настилавшиеся бревнами, усадьбы со своим миропорядком, водопровод (Москва узнала о нем столетия спустя). Но прежде всего берестяные грамоты. В них пишут все и о всем. И стар и млад Уже позже, находясь в Кельне, я зашел в городской музей, чтобы специально узнать, как обстояли здесь дела с письменностью в те времена. А никак. Была латынь, которую знали лишь немногие священнослужители. А ведь Кельн — один из стариннейших городов Европы. И вот главный вывод, к которому я пришел в результате собственных изысканий и размышлений Новгородская городская вечевая цивилизация была устойчивым путем развития, о котором так много пишут нынешние экономисты. Тем великим шансом, который открывался перед страной. И прежде всего — сточки зрения самоутверждения человека как личности — не склонявшего голову перед князем, которого приглашал или прогонял, и уж тем более понятия не имевшего о том, что такое крепостная зависимость. Разумеется, все это сопровождалось социальными издержками — бунтами, потасовками. И об этом забывать не следует. Но важно главное: этот великий шанс был пресечен ордынским нашествием, а затем и деятельностью первых московских князей и царей.

В исторической литературе вторжению из азиатских степей и последующему периоду оккупации, растянувшемуся на два с половиной столетия, давались разные названия: «татарское нашествие», «татаро-монгольское нашествие» и очень редко — «ордынское нашествие»… На наш взгляд, эту систему уместнее всего называть «ордынской», поскольку в основе лежит коренное понятие «орда» — особый способ властвования, с особой иерархией, определявшей, куда, в какую сторону посылать войска, какие порядки заводить, как держать в подчинении покоренные земли… Именно в таких условиях формировалось Московское княжество, а затем и царство. Находясь в конкуренции с соседями (с юга — Рязанское княжество, с севера — Тверское), московские правители проявили чудеса изворотливости, чтобы в конечном счете добиться права на первенство среди порабощенных. У ордынских хозяев они многому научились. И не только переписывать население и собирать дань, но прежде всего обращаться с собственным народом. Воцарился полный произвол, не ограниченный никаким правом. Это особенно проявилось при Иване III.

Для меня главная характеристика этого режима — целенаправленное подавление личности, создание закрытого общества. Иван III, один из главных творцов этого режима, в 1471 году направляет московские войска для разгрома «новгородской вольницы». Одни из первых его шагов — выселение из Новгорода всех немецких купцов, прекращение торговых отношений с европейскими торговыми фирмами… В спертой атмосфере закрытости и просуществовало русское общество, считай, самое меньшее двести лет. Двести пятьдесят лет ордынского ига плюс двести лет самоизоляции — по этим счетам мы платим до сих пор…

Тот, кто сегодня говорит, что, мол, в прошлом отношения Руси и Орды были совсем неплохие, а пагубное влияние ига на судьбы России — выдумки историков, и даже выдвигает концепцию особой исторической роли некоего дуумвирата Русь — Орда, тот, может быть того не желая, оправдывает ордынский подход к обществу и человеку в его обновленном, евразийском виде. И историк Ю. Афанасьев… достаточно точно подметил антидемократическую подоплеку всех этих новомодных трактовок.

Ведь быть европейской страной — это не значит утрачивать духовно-культурные особенности России и противопоставлять ее азиатским культурам. И не значит стоять спиной к странам Азии. В силу своего геополитического положения мы просто обязаны развивать тесные контакты с ними. Но при этом мы должны представать страной с демократическим образом правления и неукоснительным соблюдением прав человека. И демократия — это не просто еще один поворот в истории России. Только при ней мы можем преодолевать опасность размежевания по сугубо этническому признаку.

Мой комментарий:

Я совершенно согласен с доктором исторических наук Борисом Орловым в том, что Орда — антидемократическое политическое устройство, Орда усилила и укрепила жестокую, антидемократическую централизацию Русского государства. (Об этом — глава «Казнь Великого Новгорода».) Однако Б. Орлов немного преувеличивает самостоятельность Новгорода в рамках Руси. С изначальных времен Новгород уже подчинялся киевскому князю. Затем, с началом смуты на Руси, отдалился и вовсе отделился. Затем, вначале с помощью Орды, а потом уже и самостоятельно, русские великие князья подавляли Новгород, единственный росток вольностей, западной демократии и западного рынка на Руси.

Но централизация — процесс неизбежный, как показала история человечества. И немецкие вольные города Ганзейского союза также попали под власть государства, разве не так? Но население того государства было немецким, германским, однородным по языку и по вере с населением вольных городов. Вот в чем самое существенное отличие.

А доктор Орлов представляет Новгород как некое лабораторное вещество в пробирке, вне времени и обстоятельств. Не будь Александра Невского и ордынской конницы, немцы бы не притязали на Новгород? И Псков с Изборском немцы занимали для того, чтобы приобщить нас к рынку и демократии? В том-то и суть.

Орда никогда не покушалась на уклад жизни, язык и веру Руси. Церковь не платила налогов Орде. Более того, золотоордынские ханы давали русским православным церквам охранные грамоты, по которым оскорбление веры и посягательство на церковное имущество карались смертной казнью…

Совсем другое дело — Запад. Он нес не просто крест, а — католический крест. Именно поэтому удельные русские князья клялись великому князю в верности борьбе за веру. А тех, кто нарушал, митрополит предавал проклятию.

Диктат чужой веры, чужих обычаев и чужого языка смертелен в изначальные времена, когда нация только складывается. В таких условиях один век — и все потомки новгородцев стали бы говорить по-немецки и город звался бы Нойбург или Нойштадт. Заметила ли история, как славянское поселение Бранный Бор стало немецким Бранденбургом? Многие об этом вообще впервые слышат… То же самое могло произойти и с Новгородом. И мы бы с доктором Орловым сегодня ни о чем не спорили. Действительно, какое нам дело до немецкого Нойбурга и немецких порядков…