Газета День Литературы - Газета День Литературы # 77 (2004 1) Страница 28

Душа Гаврилова требовала, умоляла начать новый алкогольный эксперимент, и только чудовищным напряжением воли ему удалось со своей душой справиться.

Не стоило терять время, он не имел права на слабость, ведь его ждала работа над основным трудом жизни — "Шариковы: 150 миллионов", или "Империя мелкой сволочи", или "Скотьё"... Бог с ним с названием, главное — многосторонне и всеобъемлюще раскрыть неистребимую звериную сущность, тот вред, что на протяжении многих и многих веков принес человеческому обществу, духовной и материальной культуре низовой слой.

* * *

Пасмурный, сырой день ранней-ран

ней весны. По календарю так и вовсе февраль, но какие бы ни ударили в дальнейшем морозы, все же из воздуха больше не вытравить аромат ожившей природы.

Бесспорно, облик Москвы меняется к лучшему, поднимаются, прямо на глазах вырастают новые, по-западному спроектированные здания, реставрируются памятники архитектуры. Но ведь горожанам эти процессы доставляют существенные неудобства. Мало что шум, треск отбойных молотков, опасно пятящиеся грузовики, так ведь еще строители шныряют по тротуарам в своих сальных спецовках, матерятся, пугают благопристойных прохожих грязными, небритыми, извините за выражение, рожами.

Может, стоит выпускать их по ночам, предварительно заключив территорию стройки в шумонепроницаемую полусферу? Конечно, затраты, зато насколько удобно и цивилизованно!

Погруженный в раздумья, Гаврилов чуть не прошел мимо детского сада. Обычно дочку забирает жена, но сегодня вот попросила его — сама выполняет срочный заказ, проверяет нотную верстку... Плюс к тому, что она замечательный музыковед и талантливая пианистка, так еще и, оказалось, незаменимый нотный корректор — представительница вымирающей профессии...

— Женя... Женечка! — позвал Гаврилов, заглядывая в группу.

— Папу-унь! — дочка вскочила с коврика, бросилась к нему. — Пап! — ткнулась в колени и вдруг зарыдала.

Станислав Олегович опустился к ней:

— Что случилось, милая? Отчего плачешь? Ну, Женечка...

— Меня... меня Даша... обидела!

Дочка и раньше уже жаловалась на эту Дашу, и синяки даже показывала. Пора было, наконец, расставить точки над i.

— Гм... — Гаврилов попытался припомнить, как зовут воспитательницу, чтоб подозвать ее и поговорить, но та уже сама шла к нему.

"Тоже из этих, — отметил Станислав Олегович, оглядывая крестьянского типа лицо воспитательницы, мясистую фигуру, созданную исключительно для физического труда. — И чему такая клуня может научить, какими воспитать детишек?".

— Здравствуйте! — женщина то ли с виноватцей, то ли просто устало потянула уголки губ кверху.

— Добрый вечер, — кивнул Станислав Олегович и погладил дочку по голове. — Вот, опять про какую-то Дашу. Что у них за война?

— Та-а, — воспитательница отмахнулась, — всё куклу поделить не могут. До драки доходит.

— Надо бы как-то урегулировать. Если кукла яблоком раздора служит, может быть, стоит ее убрать?

Воспитательница опять, механически и привычно, махнула рукой:

— Да они другое найдут. Возраст такой — утверждение личности.

Кажется, она намеренно выводила Гаврилова из себя. Стоит, отмахивается, будто ей глупости говорят, еще и про личность что-то вякать пытается... Он, с трудом, правда, все же сдержался, не стал высказывать ей то, что вполне бы мог, имел право ежемесячно выплачивающего за мучения дочери в этом заведении полторы сотни. Да, он сдержался повел всхлипывающую Женечку к ее тумбочке.

— Я вот что хотела-то, — спохватилась, направилась за ними мясистая. — Тут фотограф хотел прийти, сфотографировать. Но надо набрать хотя бы десять согласных.

— В смысле?

— Ну, заплатить согласным за снимки.

— А по какой цене?

— Ну, он обычно по тридцать пять берет за большую.

— А фотографии посмотреть можно?

Воспитательница усмехнулась, даже как-то презрительно хмыкнула:

— Я ж говорю, он только собирается. И надо десять согласных хотя бы.

— Я имею в виду, — стал терять самообладание Станислав Олегович, — образцы. Может, он на мыльницу снимает, с красными глазами...

— Да не-ет, — перебила, махнула жирной рукой воспитательница, — у него хорошо всё обычно выходит.

— Видите ли, — в свою очередь перебил Гаврилов, — в цивилизованном мире принято сперва показать образец своего ремесла, а затем предлагать приобрести. Я не настолько глуп, чтоб бросать деньги неизвестно куда. Извините.

И, больше не замечая настырную, вне всяких сомнений имеющую свою долю с фотографий тетку, он занялся одеванием Женечки.

Прежде чем оказаться в уюте квартиры, у Гаврилова имелось еще одно дело. Отправить статью в смоленский общественно-политический журнал, с которым он недавно начал сотрудничать.

Конечно, по электронной почте удобней, но, опять же косность нашей провинции, — интернет для нее до сих пор как для дикаря будильник. И тем не менее попадаются там еще, хоть и отсталые, зато бескорыстно преданные идеям Гаврилова люди. И они давно и с нетерпением ждали статью.

Сегодняшнее утро Станислав Олегович посвятил ее доработке, чуть на лекцию не опоздал; отправить не успевал и подавно. Придется сейчас.

Предчувствуя очередь, он купил дочке рожок мороженого, объяснив:

— Сейчас письмо хорошим дядям пошлем в город Смоленск. Потерпишь?

-Ага, — с готовностью закивала она, — потеплю!

На удивление, у окошка приема ценной корреспонденции не было ни души. Лишь за перегородкой полнотелая, жидковолосая женщина хлопала молотком-печатью по конвертам.

"Опять тот же тип", — сравнил ее с воспитательницей Гаврилов и, открыв дипломат, достал бумаги.

— Можно отправить заказное письмо?

Женщина перестала хлопать, выпрямилась, с неприязнью глянула на посетителя.

— Нет, не можно.

— А почему, извините, нет? — Станислав Олегович тут же почувствовал знакомую горечь острого раздражения.

— До пяти часов заказное.

— Но почта, если не ошибаюсь, работает до двадцати ноль-ноль...

— И чего? Заказное — до пяти при

нимаем. Вон объявленье висит. Читайте. — И снова хлопки молотка-печати по бедным конвертам.

Гаврилов нашел висящий на ажурной решетке, что разделяет помещение на зал для клиентов и отсек для персонала, лист из школьной тетради. Корявым, торопливым почерком на листе сообщение:

"Внимание! С целью ускоренной обработки и прохождения письменной корреспонденции, администрация Межрайонного почтампта "Москва — З" просит Вас обеспечить ее сдачу на кассу отделения почтовой связи до 17 часов ежедневно.

Администрация Межрайонного почтампта "Москва — 3".

— Нонсенс какой-то, — опешил Станислав Олегович и опять сунулся к окошку. — Послушайте, я весь день был на работе, мне срочно нужно отправить, — он подчеркнул, — срочно отправить важные бумаги. И что прикажете делать теперь?

— Приходите утром, мы работаем с восьми.

— Но мне нужно сегодня!

— Вы чего? — Жидковолосая остановила процесс избиения конвертов и уставилась на Гаврилова, как на идиота. — Я ж русским языком говорю: заказное принимаем до пяти.

— А кто, простите, установил такие порядки?

— Читайте объявленье, там все сказано...

Раздражение Станислава Олеговича стремительно перерастало в бешенство. Но он еще держал себя в руках, и подчеркнуто корректно стал разъяснять этой жидковолосой тумбе с молотком-печатью в руке:

— Понимаете, я хочу отправить письмо. Заказное письмо с уведомлением. Я готов заплатить вам свои честно заработанные деньги. Почта работает до двадцати часов. Я целый день был на работе...

— А заказное мы принимаем до пяти, — который раз непрошибаемо тупое в ответ.

Нет, Станислав Олегович не стал устраивать скандал. Не потребовал книгу жалоб, начальника отделения связи, адрес вышестоящих инстанций. Он не стал добиваться справедливости в лобовую. Во-первых, с ним была дочка Женечка, четырехлетнее чистое созданьице; а во-вторых, он предвидел, что если даже добьется сейчас приемки письма, то эта фурия стопроцентно не отправит его, а скорее, просто-напросто изорвет и бросит в корзину. В-третьих же, и это самое главное, злость Гаврилова, сфокусированная поначалу лишь на обидчице, быстро разрослась до злости на всех представителей подлого звания, окопавшихся на непыльных, почти командных должностях.