Петр Подгородецкий - Русские идут! Заметки путешественника Страница 29

Зрители настолько офигели, что тут же затихли, потушили курительные палочки, и весь дальнейший концерт проходил в абсолютной тишине.

Мне даже и в голову не пришло говорить что-то подобное, во-первых, потому что я не могу так орать, как Градский, а во-вторых, потому что одному из нескольких белых среди пары сотен негров это делать просто опасно. Поэтому я просто прошел на сцену, включил «гранд пьяно» и начал потихоньку играть «Джорджию». Краем глаза заметил, что некоторые поворачиваются в мою сторону. Заиграл поактивнее, включив легкую импровизацию. Народ, конечно, не догадывался, что эту вещь я в первый раз играл лет в десять, так что знаком с ней не понаслышке. Так что когда я закончил, разговоры и звяканье прекратились, и даже раздались робкие хлопки. А когда хозяин заведения сообщил, что я приехал из далекой России порадовать гарлемских братьев, народ даже начал улыбаться. Тут уж я решил произнести заранее заготовленную с помощью телевизионщиков тронную речь. Выразился в том смысле, что вообще люблю черных, особенно Луиса Армстронга, которому посвятил собственного сочинения блюз. Ну и начал играть «Этот вечный блюз». Сначала непонятный язык несколько обламывал слушателей, но когда дело дошло до проигрышей и армстронговского горлового «Мама – зу-зу!», зал взорвался овацией. Уходил я со сцены не «под стук собственных копыт», как пытался пророчествовать зловредный Макаревич, а под и вовсе дружеские аплодисменты. Кстати, он не верил в это, пока не увидел по телевизору запись моего выступления.

Лишь когда пошел к нашему столику, я почувствовал, что майка у меня насквозь мокрая от пота, как будто я отыграл двухчасовой концерт, а не исполнил пару знакомых песенок. Да и дрожь в ногах тоже присутствовала, чего я вообще не ощущал еще со времен моего отчетного концерта в музыкальном училище при консерватории. Хлопнул виски под одобрительным взглядом хозяина клуба и пошел на улицу подышать воздухом и покурить. Вместе со мной вышли и телевизионщики, чтобы под камеру расспросить меня, как мне игралось в Гарлеме. И тут произошла удивительная вещь: на улицу вышел дед – руководитель выступавшего передо мной ансамбля. Нет, врать не буду, он не стал приглашать меня остаться в их команде, он просто расспросил ребят обо мне, пожал мне руку, а на просьбу сказать что-нибудь обо мне в камеру приосанился, обнял меня за плечи и изрек короткую, но, по-видимому, емкую фразу. Настолько емкую, что ребята покатились со смеху. Оказалось, что он выдал мне высшую похвалу, которую негритянский музыкант может выдать белому: «У этого парня есть яйца!» Услышав перевод, я тоже приосанился и сказал, что мне тоже очень нравится, как играет его ансамбль. А потом ко мне по одному стали подходить остальные музыканты. Кто-то говорил, что «один раз записывался с русскими», у кого-то родственник по линии матери бывал в Москве, а следующий даже читал «Войну и мир». Таким образом они вроде бы извинялись за то, что не удалось поиграть вместе, и признавали мои скромные заслуги. Через некоторое время я все же остался на улице один и, наконец, закурил сигаретку. И тут с другой стороны улицы ко мне подкатил совершенно обдолбанный парень, черный, естественно, с глазками-щелочками, в шерстяной шапке, надвинутой на глаза, но с золотой цепью и не менее золотым «Ролексом». «Hi! – заорал он. – Cocaine? Girls?» [23] и попытался обнять меня. При всем моем толерантном отношении к наркоманам, наркобаронам, неграм и даже людям с «ролексами» и в шерстяных шапочках, я счел за нужное ретироваться в клуб, поскольку от парня за версту пахло чем-то опасным – то ли порохом, то ли кровью. А там меня уже ждали новый стакан виски и новые друзья-коллеги.

В целом организация гастролей по Соединенным Штатам была очень хорошей. Все-таки сказывается то, что там накоплен гигантский опыт работы с шоу-бизнесом. Обычно все, о чем договаривались, выполнялось. Машины подавались вовремя, жили мы именно там, где нам обещали, а по поводу аппаратуры и звука вообще можно было не волноваться. Но случались и накладки, в основном, как говорится, связанные с «человеческим фактором». Как-то раз в Америке нас возили по стране два афериста, которые посреди поездки взяли и смылись. И не просто смылись, а нанесли серьезный ущерб Александру Викторовичу Кутикову. Когда мы прибыли с ними в очередной город на маршруте, они очень технично «развели» его на деньги. Сказали: «Не пришел перевод в гостиницу, деньги за оплату ваших номеров. Может быть, кто-нибудь даст свою кредитку, чтобы заплатить, а вечером мы вам все отдадим». Кутиков, любивший пустить пыль в глаза, вытащил «золотую» кредитную карточку «Онэксим-банка» и сказал свой пин-код. Минут через десять ее вернули ему с благодарностью и выпиской о проведенной операции. А вечером этих аферистов уже не было.

Но это было еще не все. Через несколько дней мы с Сашей, уже в Нью-Йорке, пришли в музыкальный магазин, чтобы купить для студии колонки. Кутиков уже давно присматривался к колонкам КRК, а тут решился их приобрести, а меня взял как музыкального и языкового эксперта. У меня английский плохой, но он хоть есть, и говорить я не стесняюсь. Саша же предпочитал не афишировать объема своих знаний. В общем, выбрали колонки, и менеджер спрашивает: «Как будете платить, наличными или карточкой?» Кутиков снова с гордостью достал свою «золотую» кредитку и дал ее менеджеру, который принял пластик с видимым уважением. Через пару минут уважительная мина на его лице сменилась на подозрительную, и он вежливо, но твердо спросил: «А другой карточки у вас нет?» Сашка, который знал, что у него должно быть примерно 10 тысяч долларов в остатке, стал возмущаться, но из магазина нам, извинившись, пришлось уйти. Ночью Кутиков дозвонился до банка и выяснил, что упомянутые аферисты провели по его карточке не одну операцию, а две. Сначала оплатили гостиницу, а потом просто сняли оставшиеся деньги. В банке ему посоветовали больше никому карточку не давать и сказали, что будут разбираться. Говорят, что потом ему даже все компенсировали, поскольку «Онэксим» все-таки был дружественным банком. Ну а колонки мы купили на следующий день, поскольку за половину гастролей уже получили наличные. И когда мы в магазине заявили, что хотим заплатить не карточкой, а «in cash», [24] продавцы очень обрадовались и даже дали нам серьезную скидку. Вообще-то я подозреваю, что в Штатах есть какая-то фишка, которая позволяет уходить от налогов при операциях с наличной валютой, – именно поэтому они всегда так радуются, получая купюры, а не чеки или кредитки. Кстати, безналичные расчеты, позволяющие контролировать покупки и прочие траты, в Америке являются основными. Наличные деньги носят с собой в небольшом количестве и, как правило, в мелких купюрах, от доллара до двадцатки. Пятидесятидолларовые бумажки можно встретить нечасто, а сотенные, которые в России, по-моему, являются основными, вообще воспринимаются с подозрением. Имеющиеся же в природе банкноты в пятьсот, тысячу и даже более крупных номиналов используются только банками или кредитными учреждениями, причем из чисто технических соображений: миллион долларов «сотками» – это сто пачек, а тысячными – всего десять.

Многие наши соотечественники приезжали в Америку в середине девяностых с огромными «котлетами» из сотенных купюр, а то и с портфелями, сумками и чемоданами. В нашей стране так было принято: сумки, коробки из-под ксероксов… А для полиции и аэропортовских пограничников где-нибудь в Нью-Йорке это был шок. Они ведь даже десяти тысяч долларов наличными не видели, а тут везут люди по сотне тысяч баксов и в ус не дуют. У нас есть хороший приятель Дима Лапшин по кличке Летчик. Он трудится у Тараса, руководя филиалами системы магазинов кожи и меха «Бонапарт». Человек он по натуре простой и склонный к экстравагантным поступкам. Отслужив до пенсии в спецназе КГБ (а на пенсию там выходят рано), он вдруг обнаружил, что ему просто не хватает денег на жизнь. Друживший с ним с детства Тарас взял его на работу, для начала водителем. Закончилось это быстро. Во время поездки на дачу, когда Дима вез на «саабе» старенькую бабушку, его вдруг подрезал и лихо ушел вперед какой-то парень на «Ниве». Но не таков Летчик, чтобы это ему спустить. Он догнал обидчика, на скорости в сто сорок километров в час опустил стекло и, одной рукой держа руль, взял в другую «кочергу», при стоянке блокирующую руль, и стал колотить ею в окно «Нивы». Конкурент чуть не улетел с трассы и больше никаких «атак» не предпринимал. Что касается бабушки, то она обрела дар речи лишь через несколько часов. Пришлось Диме заняться организацией бизнеса, что у него получилось значительно лучше. Заработав несколько десятков тысяч долларов, он вместе с Тарасом решил отправиться в Штаты, чтобы прикупить себе какой-нибудь «кадиллак» или «крайслер». Нашу таможню благодаря давним связям в Шереметьеве (все-таки он там долго служил) удалось пройти без потерь, но не в Нью-Йорке. Когда чиновник иммиграционной службы вместе с таможенником поинтересовались, хватит ли у нашего товарища денег, чтобы прожить пару недель в Штатах, Летчик вытащил из спортивной сумки пачку долларов величиной с обычный кирпич. «Столько хватит?» – спросил он у оторопевших американцев. Те не нашли ничего лучшего, кроме как сказать «Wait a minute, please», [25] – и вызвать полицию вместе с переводчиком. Пока ждали подкрепление, шел непонятный для Димы разговор на английском, в котором постоянно повторялись вроде бы даже знакомые слова «Russian mafia» [26] и «Criminal». [27] Подошедший переводчик вежливо осведомился, зачем нужна такая, по его мнению, большая куча баксов, на что Дмитрий безапелляционно ответил: «А какого хрена вы меня спрашиваете? Я, что, эти деньги украл, что ли? И вообще, это ваши, американские деньги – их что, ввозить в США нельзя?» Переводчик стал задавать наводящие вопросы о том, не желает ли «наш гость» профинансировать какую-нибудь террористическую группировку или приобрести нелегальную партию оружия, наркотиков или чего-нибудь еще, запрещенного законом. Мимо проходили офигевающие американцы, с восхищением и ужасом взиравшие на «кирпич» из сотенных бумажек. Вечер грозил затянуться, но тут подоспел Тарас, который сообщил полицейским: «Мой друг хочет купить машину: „линкольн», „кадиллак», „шевроле»…» Только тогда штатники заулыбались и стали интересоваться, сколько же машин нужно Дмитрию. Он же гордо сказал: «Не ваше дело!» – забрал баксы и был таков. Кстати, машину он действительно купил и даже привез ее в Москву. Правда, через некоторое время ее угнали, но это уже другая история… В заключение старинный анекдот. В маленьком еврейском местечке незадолго перед Второй мировой войной мама приводит к соседу, владельцу скобяной лавки, своего сына и просит взять его в помощники продавца. Сосед спрашивает: «А ты умеешь писать?» Мальчик отвечает отрицательно и, естественно, лишается вакансии. Проходит полвека. На Пятой Авеню в Нью-Йорке у роскошного ювелирного салона останавливается гигантский черный лимузин. Из него в сопровождении охраны выходит немолодой мужчина с благородной сединой в тысячедолларовом костюме и с золотым «Ролексом» на руке. Рядом с ним неземной красоты дама, смахивающая на Шарон Стоун. Заходят в магазин, долго рассматривают драгоценности, после чего Шарон выбирает себе колье стоимостью в полмиллиона. Хозяин в восторге. Немолодой лощеный джентльмен берет у охранника чемоданчик, открывает его и отсчитывает изумленному хозяину триста тонн баксов наличными. Тот буквально лишается дара речи. Потом, опомнившись, говорит: «Извините, сэр, вам не легче было бы просто выписать чек? Мы ведь знаем вас и, естественно, доверяем такому солидному клиенту». На это джентльмен отвечает: «Эх, если бы я умел писать, то до сих пор был бы помощником продавца в скобяной лавке…»