Светлана Шипунова - Дураки и умники Страница 29

— На кого?

— Не могу тебе пока сказать, но знаю, что это не ты, Паша.

Губернатор откинулся на стуле и с еще большим подозрением посмотрел на Зудина.

— Так тебя что, послали со мной побеседовать? Тоже мне, нашли парламентария. Можешь им передать, что я на их помощь и не рассчитываю, но пусть не мешают. А если будут мешать, то я… тоже кое-что знаю, как ты понимаешь.

— Смотри сам, я просто хотел тебя предупредить, как старого товарища.

…Спустя полчаса, Зудин ехал по центральной улице города назад в гостиницу, ехал он на губернаторском «Мерседесе», и постовые милиционеры козыряли ему на каждом перекрестке. На лице Зудина блуждала улыбка человека, вполне довольного собой. Он видел, что разговор смутил Гаврилова, посеял в нем сомнение, а это уже хорошо.

Гаврилов тем временем вызвал к себе доверенного человека из службы личной безопасности и поручил ему позаниматься гостем: что будет делать, с кем встречаться, о чем говорить по телефону.

— Что-то тут не то… — предупредил он. — А что — пока не пойму…

Глава 10

КОНЕЦ «ЮЖНОГО КОМСОМОЛЬЦА»

Бывший фотокор молодежной газеты Жора Иванов просыпался поздно, и если бы не полудворовый пес Шариков, которого он пригрел полгода назад и который постепенно стал ему совсем родным, а с тех пор, как Жору бросила жена, и вовсе единственным спутником жизни, он и вообще не вставал бы со своего старого, продавленного дивана. Но Шариков мог терпеть в лучшем случае до девяти утра, а потом начинал будить Жору. Он вставал на задние лапы, а передние опускал прямо на Жорину подушку и, пару раз лизнув его в щеку, трогал лапой одеяло и скулил, как ребенок. Жора выпрастывал из-под холодного одеяла длинную руку и, не открывая глаз, трепал пса за ухо, бормоча: «Сейчас, Полиграфыч, сейчас встаю…», после чего не сразу, но действительно вставал, натягивал трико неопределенного цвета, совал в карман сигареты и, прихватив мусорное ведро, плелся с собакой на улицу. Шариков радостно несся впереди него, убегал далеко, но тут же возвращался и, убедившись, что Жора никуда не делся, бредет потихоньку за ним, снова радостно убегал вперед и снова возвращался, преданно заглядывая в глаза хозяину и повизгивая от восторга. И так они гуляли полчаса, а то и час, потому что спешить Жоре давно уже было некуда. Он садился на скамейку под старым, высоким каштаном, который помнил еще с мальчишеского своего возраста, сидел, курил, поглядывал на улицу, на прохожих и машины и ни о чем не думал.

Вернувшись в квартиру, Жора мыл собаке лапы в ванной, которая была у него оборудована под фотолабораторию и, хотя он давно не печатал в ней снимки, пользоваться ею все равно не хотел, потому что отвык, а мыться он ходил в гарнизонную баню за три квартала от дома, где у него был друг — банщик, 8 С. Шипунова

113 с которым они вместе служили в армии в Азербайджане. Закончив с Шариковым, он шел на балкон, вытаскивал из стопки старых газет какую постарее и выкладывал ею изнутри мусорное ведро, при этом физиономии людей, изображенных на газетных снимках, искривлялись и перекашивались до неузнаваемости, что неизменно веселило Жору и доставляло ему небольшое, но злорадное удовольствие.

Дело в том, что Жора засовывал в мусорное ведро газету «Свободный Юг», ту самую, в которую его еще год назад обещали взять, но не взяли, потому что взяли старого Жориного товарища и конкурента Аркашу Зиберта, и это его снимки, напечатанные на первой полосе газеты, Жора с удовольствием закидывал мусором, а по-другому отомстить Аркаше и редактору газеты Борзыкину у Жоры не было никакой возможности.

Когда-то, пацанами, они с Аркашей вместе начинали в фотокружке городского Дворца пионеров, потом вместе пришли в молодежную газету, но Аркашу Зиберта в газету тогда не взяли, и он уехал в Москву, где учился на журфаке МГУ, но не доучился, выперли за неуспеваемость, и пару лет он болтался в Москве просто так, подрабатывая в отраслевых газетах типа «Гудок» и «Водный транспорт», нелегально жил по очереди у каких-то девушек с журфака, потом вроде восстановился и вроде даже в конце концов закончил фото-отделение, но учился в общей сложности лет двенадцать. За это время у него установились кое-какие контакты в секретариатах больших газет, и иногда снимки с его подписью можно было увидеть даже в «Комсомолке» или «Известиях». Время от времени Аркаша появлялся в городе и приходил в редакцию — всегда модно одетый, с деньгами — и туманно рассказывал про какие-то шабашки, которые он имеет в Москве и которые, собственно, его кормят. Аркаша даже собирался покупать кооперативную квартиру, но нужна была московская прописка, а на которой из своих трех или четырех девушек жениться, он никак не мог решить, так как годами состоял в отношениях со всеми тремя или четырьмя одновременно и по-своему всех их любил.

Танечка Сорокина, когда еще не ушла от Жоры, часто ставила Аркадия в пример и говорила, что он потому заработал и на квартиру, и на машину, что не пьет. А ты, говорила Таня, в десять раз лучше снимаешь, но ты весь свой талант пропил, поэтому у него сейчас есть все, а у тебя ничего. Сам Жора считал, что дело абсолютно не в том, что Аркаша не пьет, а в том, что он хитрый еврей, а Жора — простой русский Ваня, лопух, на нем воду возить можно, притом за бесплатно.

Он 20 лет промотался по колхозам, и ему платили по трояку за снимок, а что можно на трояк? Только выпить. Одно время, когда они с Таней только поженились, и нужны были деньги, Жора тоже пытался подхалтуривать на стороне — снимал на свадьбах, на детских утренниках и даже портреты передовиков для досок почета, но деньги получались небольшие и все как-то уплывали неизвестно куда, а между тем очередная ежегодная ревизия выявила перерасход фотоматериалов в редакции, и у Жоры даже хотели удержать из зарплаты, но пожалели, потому что Таня как раз ходила беременная и вот-вот должна была родить, и девки в редакции вступились за них, так как Таня все-таки была своя, учетчица писем.

Жора открыл холодильник, заранее зная, что он пуст, но вдруг. Сверху ничего не проглядывалось, он присел и заглянул в самый низ, в углу блеснула консервная банка, Жора достал ее и повертел в руках, банка была голая, без этикетки, давно отлепившейся, и понять, что в ней, было затруднительно. Жора потряс ею возле уха, но все равно не понял и полез за консервным ножом, который тоже еще надо было найти в том бедламе, который царил в доме после ухода Тани. В банке оказалась перловая каша со свиной тушенкой, довольно жирной. Жора по-братски разделил ее содержимое на две миски, одну поставил под стол, Шарикову, другую на стол — себе. Шариков недоверчиво подошел, понюхал и, взглянув благодарным взглядом на Жору, в одну минуту все проглотил и потом долго облизывался и выразительно поглядывал на стол. Жора подумал и отделил ему еще половину от своей доли, каша была невкусная, к тому же, холодная и слипшаяся, а разогревать было лень.

Когда в 91-м «Южный комсомолец» в первый раз закрыли как орган печати тоталитарного режима, и все журналисты разом остались без работы, они первое время еще ходили в редакцию, сидели там без дела, много курили и понемногу выпивали, напряженно следя за событиями и ожидая решения своей участи. Ждать пришлось долго, потому что формальным издателем газеты считался обком комсомола, а его распустили, фактически же издавал газету, то есть финансировал, обком партии, который тоже ликвидировали. Никто не знал, что в этой ситуации делать с местными газетами. Некоторые журналисты, опасаясь худшего, стали устраиваться кто куда, и постепенно почти все разбрелись. В редакцию продолжали приходить только Жора Иванов и его жена, учетчица писем Таня Сорокина. Самое удивительное, что письма в газету продолжали идти, немного, но все же, и в каждом письме читатели спрашивали, будет ли выходить газета, на которую они подписались до конца года, а ведь было только начало осени. Таня читала Жоре вслух письма и иногда плакала. Жора наводил порядок в своем архиве, впервые за 20 лет работы у него появилась, наконец, такая возможность. Найдя какой-нибудь старый снимок, про который он и сам уже забыл, он нес показать его Тане и они вместе удивлялись, как давно это было. На старых Жориных снимках был моложавый Брежнев, бодро вышагивающий в сопровождении руководителей города Малороссийска. «Это в 74-м, — пояснял Жора. — Когда городу Героя давали». В другой раз он принес фотографию, на которой была целая гора струганых гробов. «Это Спитак, — сказал Жора, — 88-й год, помнишь, мы с Севкой летали?» «Ой, а это кто, Горбачев, что ли, в молодости?» — Таня вертела в руках большой снимок, изображавший какой-то президиум. На обороте снимка было написано: «XV областная комсомольская конференция. Выступает гость конференции первый секретарь Северо-Кавказского крайкома BJ1KCM М. Горбачев. Фото Н. Гиляйтдинова». «Порви», — сказала Таня. «Зачем? Пусть будет. Эго ж история», — мудро рассудил Жора и спрятал снимок подальше в ящик.