Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин Страница 29

Они пошли в полуподвал, где сидел в своей комнате Завхоз.

— С бедой пришёл, — Парторг сел на край табуретки. — Могитхан объявился.

Завхоз быстро повернулся к нему:

— Кто-то из наших? Уже сыграли? Во что?

— Вот он. Две партии, завтра третья. На бильярде шары катают. Есть у нас шары?

— Шары у нас есть, как всегда. У нас мозгов нет, а шары у нас всегда звенят, покою не дают. Есть у нас шары. Моршанской фабрики имени Девятнадцатого партсъезда, хорошие у нас шары, из моржового хера. Шучу, бивня.

Хитро прищурившись, смотрел на них из угла Ленин.

— А осталась ещё родная земля? — спросил Парторг.

— На один раз.

— Беда… — они оба замолчали надолго, пока Парторг, наконец, не сказал: — Что будем делать? Может, не оставим так?

— Пацана жалко, не видел ещё ничего в жизни, — Завхоз говорил так, будто Лодочника не было в комнате.

— Жалко, конечно — но он сам виноват. А с тобой что делать? Без земли, ты-то без землицы родимой, сам знаешь… Известно, что с тобой будет.

— Ладно тебе, — Завхоз достал спички. — Отбоялись уже. Что нам с тобой терять, одиноким стареющим мужчинам.

Вспыхнул огонёк, и Завхоз поднёс его к кучке щепок под ленинским бюстом. Они разом занялись дымным рыжим пламенем. Запахло чем-то странным, будто после жары прошёл быстрый дождь и теперь берёзовая кора сохнет на солнце. Пахло летом, скошенной травой и детством.

Теперь Завхоз достал из сейфа коробку с шарами. На картонной коробке чётко пропечатался номер фабрики и красный силуэт Спасской башни. Завхоз поставил её перед огнём, и Лодочник вдруг обнаружил, что голова вождя в отсветах пламени сама похожа на бильярдный шар.

Завхоз достал из мешочка чёрную пыль (Это и есть Родная Земля, догадался Лодочник) и бросил щепотку в огонь.

Он вдруг оглянулся и сделал странное движение.

Лодочник ничего не понял, но Парторг мгновенно и точно истолковал странный жест:

— А ты что тут делаешь? Ну всё, всё… Иди, нечего тут. Завтра зайдёшь.

Наутро парторг сам отдал ему коробку с шарами.

Пакистанец нахмурился, увидев чужие шары, но ничего не сказал.

Пошла иная игра — морж бил слона влёт, советская кость гонялась за вражьей почти без участия игрока.

Лодочник делал классический выход, клал шары по номерам и вообще был похож на стахановца в забое.

Пакистанец сдувался с каждым ударом.

— Партия! — Лодочник приставил кий к ноге, как стражник — алебарду.

«Партия» — было слово многозначное.

Пакистанец поклонился ему, но видно было, что его лицо перекошено ненавистью.

Однако радость победы миновала Лодочника. Ещё собирая в картонную коробку драгоценные шары, он почувствовал себя плохо, а, вручив их Парторгу, обессилено привалился к стене. До машины Раевский тащил его на себе. Вместо общежития друг отвёз его во французский колониальный госпиталь, и прямо в вестибюле Лодочник ощутил на лице тень от капельницы.

На следующий день температура у него повысилась на полградуса, на следующий день ещё. Ещё через два дня градусник показал тридцать восемь, через четыре — сорок. Три дня Лодочник пролежал с прикрытыми глазами при температуре сорок один.

Лодочник смотрел на то, как медленно вращает лопасти вентилятор под потолком. Точь-в-точь, как вертолёт, что уже заглушил двигатель, — и вот Лодочник снова проваливался в забытьё.

Затем температура начала спадать, и он стал заглядываться на медсестёр.

Когда за ним приехал Раевский, Лодочник смотрел на него бодро и весело — только похудел на двадцать килограмм.

Раевский вёз его по улицам, безостановочно болтая.

Навстречу им, из ворот консульства выезжал грузовичок-пикап. Из-за низких бортов торчал огромный деревянный ящик, покрытый кумачом.

Раевский вздохнул и ответил на незаданный вопрос:

— Это Завхоза на Родину везут. Он ведь одновременно с тобой заболел — только вот температура у него не спала.

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

10 февраля 2016

Два желания (День больного. 11 февраля) (2016-02-11)

Сидоров отправился домой в те дни, когда людской поток мельчает перед праздниками.

То есть в тот день, когда люди залезают в тёплые дома, как в берлоги, чтобы провести между столом и постелью несколько дней.

Он слушал стук колёс, который заметно поутих со времён его детства, и вдруг вспомнил, как в этом детстве стыдился своей фамилии. Всё время маячила рядом с ним в дразнилках «сидорова коза». Воспоминание было забавным, а вот нынешняя жизнь — печальной. Сидоров ездил в Москву, чтобы последний раз проконсультироваться с врачами. Результаты были неутешительны, и врачи практически отступились от него.

В его купе сперва сидели бывших два инженера.

Была такая порода — инженеры, что прижились как-то в новой жизни, прижились без шика, но основательно.

Еды у них не было, если не считать двух бутылок коньяка, которые они усидели за вечер (Сидоров отказался, памятуя наставления врачей).

— Знаешь, отчего я люблю железную дорогу? — спрашивал один другого. — Вовсе не от того, что тут не заставляют на вокзале разуваться для досмотра и вынимать ремень из брюк. И не от того, что едешь из центра города. И не из-за всепогодности. А вот из-за того, что тут лечь можно.

— Купи самолёт и валяйся там сколько хочешь.

Первый осёкся и зашевелил губами. Казалось, он минуту считал, сколько ему понадобится времени, чтобы купить самолёт. Результаты его так напугали, что он быстро допил из стакана.

— А ты что хотел? Желание у тебя может быть, да вот только одно. И не факт, что исполнят, — назидательно ответил его спутник. Судя по виду, это были инженеры из высокооплачиваемых, но вовсе не хозяева жизни, а таких Сидоров видал много.

Сидоров вышел из купе и, встав у окна, принялся наблюдать зимний пейзаж.

В этот момент открылась дверь, и в вагон ступила женщина. Сидоров сразу втянул живот и прижался к стене.

Но навстречу шёл проводник, и она сама развернулась спиной к поручню и чуть выгнулась.

Сидоров сразу оценил её фигуру — нет, она была не девочка. Женщина из тех, что видели в жизни много, изведали разное, были не очевидцами, а участниками не всегда радостных событий, но какой-то внутренний стержень не дал им согнуться.

За такой можно было пойти не задумываясь, если она только поманит пальцем. (Сидоров ощутил прилив водочно-пивной пошлости мужских застольных рассказов). Незнакомка была из тех,