Живой Журнал. Публикации 2007 - Владимир Сергеевич Березин Страница 29

— Не дави шею, шею не дави, — хрипел Карлсон. Но на четвёртом часу полёта мотор застучал, хрипло чихнул и затих.

— Прости, Малыш, — сурово сказал Карлсон. — Я не снесу двоих. Вас двоих, тебя и наше золото. Ты не представляешь, как мне жаль, чертовски жаль.

И он сбросил руки Малыша с шеи. Щуплое тело перекувырнулось в тумане и беззвучно исчезло среди скал.

Карлсон пролетел ещё несколько метров, и мотор взревел, застучал ровно. Карлсон поправил мешок с золотым песком, и стал набирать высоту.

Карлсон потянулся в кресле. За окнами медленно двигались автомобили — Уолл-стрит заканчивал рабочий день. Рядом с креслом молча ждала секретарша.

— Простите, сэр, — она заметно волновалась. — Звонил Свантесон. Он говорит, что вы дружили с его сыном. Может быть, вы не помните, но он продал вам акции «Тэмпико петролеум» по девяносто восемь… Сейчас пеоны подожгли промыслы, и если он будет рассчитываться по новой цене, то он пойдёт по миру.

Карлсон задумчиво потрогал кнопку на животе.

— Пусть платит по один восемьдесят пять.

Извините, если кого обидел.

17 февраля 2007

История про Малыша (хорошо забытое старое)

ПИСЬМО

Малыш, маленький мальчик, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда его семья заснёт, он залез в отцовский кабинет и включил компьютер. Прежде чем первый раз ударить по клавишам, он ещё раз пугливо оглянулся, покосился на портрет Фрейда, висевший на стене, и вздохнул.

«Милый Карлсон! — писал он. Пушу, вот, тебе письмо. Поздравляю с Рождеством. Самый дорогой ты мне человек. А вчерась мне была выволочка. Отец выволок меня за волосья на двор и отчесал палками от шведской стенки. За то, что я подпирал шведскими же спичками траву на газоне перед домом, но по нечаянности заснул. А на неделе мама велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. А Боссе и Бетан надо мной насмехаются, посылают в на угол за какими-то таблетками и велят красть у родителей водку «Абсолют» из холодильника. Отец бьет меня за это чем попадя. А еды нету никакой, окромя овсянки и консервированных плюшек. А чтоб чаю или щей, то они сами трескают. А спать мне велят в ванной. Милый Карлсон, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда к себе на крышу, нету никакой моей возможности… Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно Бога молить, увези меня отсюда, а то помру…»

Малыш покривил рот, потёр своим чёрным кулаком глаза и всхлипнул. «Я буду тебе весь домик пылесосить, — продолжал он, — Богу молиться, а если что, обвяжи меня кожей, надень наручники и секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради ходячей рекламой попрошусь или в МакДональдсе полы мыть. Стокгольм-то город большой, хоть дома всё господские и лошадей много, и собаки не злые. Карлсон милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было по лестнице на крышу лезть, да чердак заперт.

А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрёшь, стану за упокой души молить, и похороню в цветочной клумбе».

Малыш судорожно вздохнул и опять уставился на окно.

Он свернул вылезшее на экране окно грамматической проверки, и, подумав немного, он вписал в окошке адрес: «На крышу для Карлсона»…

Потом почесался, подумал и прибавил: «.se». Довольный тем, что ему не помешали писать, он выключил компьютер и поплёлся к себе в ванную.

Извините, если кого обидел.

18 февраля 2007

История про браслет (хорошо забытое старое)

БРАСЛЕТ

Карлсон жил на даче. Дачный посёлок прятался в скалах, и солёные брызги иногда долетали до крыльца.

Балтийское море, холодное как сердце ростовщика, било в волнорез.

Облака тянулись со стороны Дании, и, привыкнув к нелётной погоде, Карлсон почти перестал подниматься в воздух.

Дни тянулись за днями, он, несмотря на упрёки жены, забросил холст и краски. Вместо того, чтобы закончить картину, заказанную Королевским обществом любителей домашней птицы, он часами играл Бетховена, пил в местной таверне и глядел на бушующее море.

Как-то, вернувшись домой, он обнаружил жену непривычно весёлой.

— Фрида, кто у нас был?

Но жена не отвечала. Она хлопотала на кухне — тянуло пряным и копчёным. За ужином, когда она разливала суп, Карлсон заметил у неё на руке браслет странной формы.

Её нрав переменился, как по волшебству, но Карлсон не был счастлив.

Он понимал, что жену сглазили.

Карлсон перебрал в уме всех соседей: долговязый поэт Чуконис, русский художник Тыквин — ни один не годился в разлучники. Чуконис любил маленьких детей, Тыквер — только артезианскую воду. Ответа на загадку не было, и Карлсон зачастил в таверну «Три пескаря», где топил тоску в чёрном пиве. Однажды в этой таверне к нему подсел, как всегда бывает в таких случаях, странный одноногий человек.

Он не кричал и не орал, как многие посетители, но как только он появился, завсегдатаи разом утихли. Одноногий, стуча деревяшкой, сразу направился к столику у окна.

— Я знаю, как помочь твоему горю, сынок, — одноногий пожевал трубку, затянулся. И выпустил изо рта клуб дыма, похожий на трёхмачтовый парусник.

— Всё дело в браслете, чёрт меня забери. Всё дело в браслете, который подарил тебе Малыш Свантесон.

Карлсон знал этого Свантесона очень хорошо. Телеграфист Свантесон, маленький, тщедушный, казалось, никогда не выходил из крохотной каморки почтовой конторы. Раз в неделю Карлсон забирал у него письма, и с трудом верил, что этот человек разрушил его семейное счастье.

Но теперь всё вставало на свои места — обрывки разговоров, жесты, движения глаз…

— Я вижу, ты задумался сынок, — зашептал одноногий. — Дело табак, браслет заколдован. Ты можешь швырнуть его в печку, и он не сгорит. Только будут светится на нём тайные письмена «Ю.Б.Л.Ю.Л.», что много лет назад, где-то в Средиземноморье, нанесла на проклятый гранатовый браслет рука слепого механика Папасатыроса. А ещё раньше этот браслет нашёл за обедом в брюхе жареной тараньки старый рыбак Филле. Браслет тут же показал свою дьявольскую сущность, Филле подавился, а его брат Рулле даже не прохлопал его по спине.

Верь мне, меня боялись многие, меня боялся даже сам капитан Клинтон, а уж как боялись Клинтона девки…

Но слушай, мой мальчик, единственный способ