Михаил Касьянов - Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым Страница 3

А еще на даче можно было слушать не только по-настоящему взрослые разговоры, но и «Голос Америки» со «Свободой», потому что за ао километров от Москвы «глушилки» не работали.

Эта чудесная иллюзия свободы, когда три месяца подряд можно было просыпаться в любое время, ложиться спать, во сколько захочешь, дружить, с кем хочешь, или не дружить ни с кем, где не было ни пионерских линеек, ни сбора металлолома, ни нудной и бессмысленной «общественной работы»!

Я больше всего — оттуда, из той дачной жизни. Вкусив ее однажды, едва ли можно было стать другим человеком.

Михаил Касьянов — географически — родом из места, откуда, как кажется большинству обывателей, пути вели отнюдь не в направлении Кремля или Белого дома. В свое время, как только я впервые услышал, где прошли юные годы будущего премьер-министра, то сразу вспомнил «Балладу о детстве» Владимира Высоцкого:

Дети бывших старшин да майоровДо ледовых широт поднялись,Потому что из тех коридоровВниз сподручнее было, чем ввысь.

Подмосковное Солнцево, где родился Касьянов, действительно вошло в современную мифологию как «культовое» место, где слово «бригада» впервые получило новое значение, никак не связанное с понятием «коммунистический труд». Но, как это часто бывает, между мифом и реальностью — дистанция огромного размера.

Так значит, Михаил Михайлович, вы — солнцевский? У этих крутых ребят, оказывается, даже свой премьер-министр был!

(Смеется.) Если бы вы знали, насколько раньше все было по-другому. Бандитская репутация, лихая «братва» и тому подобное — все это появилось уже на излете советского времени, когда здесь стали строить промышленные предприятия, большие жилые кварталы, завезли лимитчиков. Поселок получил статус города, и в результате Солнцево изменилось до неузнаваемости. Когда же я появился на свет, это было тихое, уютное, зеленое, почти дачное место. Жителями старого Солнцева были коренные москвичи, переселенные туда еще перед войной из районов, которые стали сносить под строительство будущего Кутузовского проспекта. Среди них было немало осколков старой московской дореволюционной интеллигенции. Некоторые из них преподавали у нас в школе. Какие это были учителя!

Ваши родители тоже были «переселенцами» из центра?

Нет, они были вообще не москвичами. Мать из Нижнего Новгорода, а отец родом из-под Воронежа. Еще до войны он был учителем математики и директором школы. Прошел танкистом всю войну, дослужился на фронте до майора. Победу встретил в Германии. Там и оставлен был служить.

Стальная гвардия, как и пехота, была первая в списках потерь. Их легко было отличить в толпе ветеранов — или лица обожжены, или нет пальцев на руках — от люков…

Я помню только один шрам. На шее. Отец получил его в Берлине 2 мая, в день, когда берлинский гарнизон выбросил белые флаги. Он был начальником полковой разведки. Ему дали команду войти в контакт с немцами на их участке фронта, а это было прямо в центре Берлина, и объявить им приказ командующего Берлинским гарнизоном о капитуляции. Немцы приказ прочитали, парламентера отпустили, но сложить оружие отказались. Они сотнями стали выходить на улицу из проломов метро. Завязалась рукопашная схватка. Отца оглушили и отволокли в подвал. Товарищи бросились его искать. К счастью, успели. Отец уже висел в петле, и если бы друзья опоздали хоть на минуту — все.

Потом отца демобилизовали и направили работать директором школы в Подмосковье, как раз в Солнцево. Дали денег на постройку нового деревянного дома. Дом был с большим садом, наверное, соток двадцать земли. Еще у отца был трофейный автомобиль БМВ, который он привез из Германии, потом, когда с деньгами стало туговато, его пришлось продать.

Кстати, я с детства бредил автомобилями. Первые права получил в четырнадцать лет (были такие права, по которым можно было ездить рядом со взрослым водителем). В МАДИ потом поступил тоже из-за любви к машинам. Правда, собственная у меня появилась только в тридцать лет.

А дом отцовский в один прекрасный день сгорел, и нам (у меня еще две старшие сестры) пришлось переехать в городскую квартиру в хрущевской пятиэтажке. Дом по местным масштабам «элитный» Мне казалось, что это были просто хоромы: три комнаты 40 метров, туалет, ванная, газ. Кухня, правда, очень маленькая — 5 метров на 5 человек, поэтому мы часто ели там по очереди.

Мои воспоминания об отце как раз во многом связаны с этой кухней. Мы обычно ужинали с ним вдвоем и регулярно слушали «Голос Америки», «Свободу». Потом отец подолгу мне рассказывал о жизни, как и что нужно понимать.

Позднее я уже самиздат почитывал. Помню затертые машинописные листы — «Мастер и Маргарита» и «Один день Ивана Денисовича».

Не бывало такого во времена нашего детства, чтобы чадолюбивые интеллигентные родители не пытались приобщить дитя к прекрасному. Меня вот и на фигурное катание водили, и на рисование, и в шахматный кружок во Дворце пионеров (туда, правда, я ходил с удовольствием, потому что получалось играть и выигрывать). И музыкой пытались заинтересовать, хотя до музыкальной школы дело не дошло…

У меня дошло. Причем играть по воле родителей я учился на виолончели. Честно скажу, для меня это было мукой — нужно было ехать после уроков на поезде в Москву, в Очаково. Мальчик с тяжеленным инструментом, нотами, понятное дело, идеальный объект для насмешек сверстников. Короче, в какой-то момент я взбунтовался: не пойду больше на музыку, и все тут. Родители, слава Богу, проявили мудрость и уступили. А музыкальные знания пригодились: когда повзрослел, стал играть ударником в самодеятельном вокально- инструментальном ансамбле.

Что играли?

Как легко догадаться, модный тогда рок, а ныне классику 60-70-х годов: Beatles, Pink Floyd, Deep Purple, Led Zeppelin…

Дисками и джинсами обменивались, покупали их и продавали. Рубашки «разводами» красили. А еще я очень увлекался радиотехникой. Делал радиоприемники, различные усилители, в том числе для нашего ансамбля, разные «квакушки», «фузы» и т. п.

Оттого что вы жили в Солнцеве, под Москвой, никогда не возникало комплексов? В то время не было такого социального расслоения, такого разрыва в уровне жизни между теми, кто внутри Садового кольца, и теми, кто за МКАДом, но все же… Не было ли ощущения, что вы — «второй сорт» по сравнению с ребятами, которые жили, к примеру, на том же Кутузовском проспекте?

Даже в голову не приходило ничего подобного! И в центр Москвы мы ездили часто — в кино, в театр, в музеи. Напротив, мы гордились своими преимуществами: жили ведь практически в лесу, почти как на даче, воздух великолепный, природа. Зимой на лыжах гоняли, у меня второй взрослый был.

Уж больно правильным вы росли юношей. Неужели совсем не зажигали? Не курили, не пили?

Да бросьте — я рос нормальным парнем. Все было: девушки, вино, сигареты. Случалось, и водку пили, правда, не напивались. Как-то не принято это у нас было.

Курить я начал рано, курил много, иногда выходило по две пачки в день, а бросил совсем недавно, когда уже был премьером. Понял вдруг, что привычка стала в тягость. Первые месяца два было тяжело, а потом — все, как отрезало. Но если бы я не курил в молодости, глядишь, вся жизнь по-другому бы сложилась…

Эту историю я вам потом расскажу.

Хорошо. Тогда сейчас про армию.

Аты-баты, шли солдаты

Должен честно признаться: во времена моего школьного детства, в начале 70-х, когда армейская служба из сугубой абстракции с каждым новым месяцем неумолимо превращалась в суровую реальность завтрашнего дня, у большинства сверстников моего круга — и я тут не исключение — эта перспектива вызывала панический ужас. Именно в те годы в армии стала стремительно распространяться страшная зараза под названием «дедовщина». Москва полнилась слухами о том, как старослужащие («деды», «дембели») издеваются над новобранцами, заставляют себе прислуживать, самым изощренным образом унижают и даже бьют смертным боем. Молва гласила, что хуже всего приходится изнеженным отпрыскам столичных интеллигентских семей. «Деды», как утверждалось, больше всего любят выбирать своими жертвами вчерашних отличников, пай-мальчиков, неуклюжих книгочеев, неспортивных маменькиных сынков.

Один мой знакомый, типичный недобитый интеллигент, которому не удалось избежать солдатчины, почему-то больше всего боялся, что «дембели» заставят его пить одеколон. И перед уходом в армию (только представьте себе!) специально учился глотать «Шипр» Потом со смехом рассказывал, что его вкус отведал в жизни только раз: во время тех самых «тренировок»

Но тогда было не до смеха. Страшные слухи о дедовщине подтверждались теми, кто приходил из армии. Мой двоюродный брат, вернувшись домой, был афористичен: «Армия, конечно, школа жизни, но оканчивать ее лучше заочно».