Аркадий Бабченко - Война и мир (по принуждению) Страница 3

На обратном пути едем мимо расположения батальона миротворцев. Казарма практически снесена. Те сожженные БМП так и стоят — не две, три. Огня они не открывали до последнего. И еще одна внутри. И танк у казармы. Грузины долбили прямой наводкой, сумели прорваться даже в расположение части — зашли со стороны автопарка и били танком уже в упор. Выжгли все дотла. Бой здесь был жуткий. Миротворцы поднимали на крышу снайперов и отстреливали пехоту. Когда сидеть в раскаленном подвале стало невозможно, пошли на прорыв. Только прорвали первую цепь атакующих, как сразу наткнулись на вторую. Прорвали и ее. В прорыве, говорят, погиб всего один человек. Ранены в той или иной степени все. Ушли в рощу и держали круговую оборону, пока не подошла армия.

Прошу Владимира остановиться заснять бэхи. Он морщится: «Чего их снимать… По всем каналам показывали уже». Я его понимаю. Владимир — хороший, открытый человек. Просто работа у него такая. Объективное освещение событий командованию не очень-то и нужно. Нужна агитка — агрессия грузин, погибшие дети, разрушенный город. Разговоры о том, что 58-я заходила в Цхинвал всего одним батальоном походной колонной, не приветствуются. Что небо почти двое суток принадлежало грузинской авиации, лишний раз не упоминается. Количество погибших не называется. Нашу сожженную технику снимать не рекомендуется. Убитых грузинских военных тоже.

Корреспондентов Первого канала интересуют склады с трупами мирных жителей. Лучше — детей. Это желание спекуляции настолько очевидно, что даже сопровождающая нас осетинская журналистка взрывается: «Перестаньте нести чушь! Какие трупы? Всех забирают к себе родственники и хоронят! Не смейте больше говорить про трупы!».

Под стеной школы лежит грузинский солдат. Тело вздулось, голова, грудь и плечи от жары стали совсем черные. Запах очень тяжел. Хорошо, что с утра ничего не ел.

На соседней улице еще один, рядом с очередным сожженным танком. Голова расколота и на нее надет целлофановый пакет — чтобы не смотреть. В перевернутой рядом каске красно-серое. Неподалеку еще тел пять — их по очереди обыскивает какой-то человек, отвернув голову. Достает документы.

Дальше еще один. А потом сожженные танкисты на площади. Там уже много народу, как солдат, так и ополченцев. Фотографируются. Снимаю уже не церемонясь, с разных ракурсов. Грудину распознать невозможно, за ночь собаки догрызли ее окончательно. Не чувствую уже вообще ничего. Плевать.

На столбе табличка: «Современный гуманитарный университет. Москва. Цхинвальское представительство». В Современном гуманитарном я учился. Образование — бакалавр юриспруденции по международному праву. Смешно.

Всего в этот день насчитал семь подбитых грузинских танков и около тридцати трупов. Судя по запаху, в роще лежит еще столько же.

Раскуроченная техника. Сожженные дома. Больница забита людьми. Дети в грузовиках. Жорик в подвале. Труп в гараже. Сожженные женщины в кульках. Сожженная стопа в танке. Горящий труп грузина. Двадцать пять сгоревших заживо в бэхах солдат. Черт, ну почему все время — сгоревшие? Жара. Пыль. Воды бы… Россия воюет с Грузией. В каком страшном сне это вообще могло когда-нибудь присниться?

Бильд-редактор нашей газеты, Артем, родом из Тбилиси. Э-ге-гей, Тёма! Я еду к тебе на танке! А ты встречай меня «Мухой»…

Нашлись три дурака на наши головы.

Прыгаю на броню к ямадаевцам и еду на зачистку.

«Восток» уже был в Цхинвале три месяца назад. В этот раз прибыл 9 августа. Занял господствующую высоту Паук, выгнав оттуда грузинский спецназ. Сейчас вроде бы собираются чистить грузинские села на Транскаме.

Ямадаев стоит около тонированного «Баргузина» цвета металлик. Роста выше среднего, лет тридцать пять, лицо в пороховых оспинах, как бывает после близкого разрыва гранаты. Спокойный, не эмоциональный, хотя и позер слегка. На груди Звезда Героя.

Выходим большой колонной. Псковские десантники, 693-й полк, самоходная артиллерия, танки.

Убитого грузина так и не сожгли. Мышцы живота прогорели и из паха торчит клубок желтых прожаренных кишок.

Из рощи тянет уже просто невыносимо.

Авиация отрабатывает по предгорьям в Грузии. По штурмовику тут же отвечают ракетами — две, три, четыре штуки. Что-то серьезное, дымные следы чертят через полнеба. Наверное, те самые украинские «Буки». Не попадают. Но ракеты с этого момента взлетают постоянно.

— Есть! Сбили! — на соседней мотолыге вскакивают, смотрят в небо, задрав головы. Тоже смотрю. Против солнца ни черта не видно.

— Что там?

— Сбили! Рядом с хвостом разорвалась! Летчики катапультировались — оба…

В той стороне, откуда взлетали ракеты, поднимается столб белесого дыма. Упал… Ожидаю, что сейчас пойдем за летчиками, но это только в американском кино так — спасательные операции и «Черные ястребы». В российской действительности — упал и упал.

На дороге сожженные и разбитые легковушки. Одна раздавлена танком в лепешку. Потом пошли сгоревшие БМП. Наши. Те самые, попавшие в засаду. Я насчитал четыре. Остальные, видимо, на развилке ушли налево и были пожжены уже там.

В кустах два тела. Не наши.

Время от времени въезжаем в пятна трупного запаха. Липкая субстанция заполняет рот, нос и легкие.

«Восток» идет на трех БМП, трех мотолыгах и двух «КамАЗах». Мотолыги вместе с водителями приданы российской армией. БМП трофейные — грузины бросили их во время зачистки. На бортах надписи белой краской — «чеченцы», «ямадаевцы», «Восток».

Ехать на броне с чеченцами, мягко говоря, непривычно. По виду чистые головорезы: бородатые лица, зеленые повязки. Идем под крики: «Аллах акбар!». Стараюсь поменьше разговаривать.

Чеченцев аланы встречают как освободителей. Один дед притащил пятидесятилитровую бутыль вина.

Российская армия, наоборот, смотрит неприветливо. На отклики не отзывается. В лучшем случае провожает равнодушно, чаще — недружелюбно. Очень редко кто-нибудь из срочников улыбнется.

Рядом сидят: Ваха с бородой и в зеленой исламской шапочке; Артур с золотыми фиксами вместо передних зубов; Ибрагим — угрюмый снайпер с лицом бандита и Хитрый, веселый шаристый парень. Все молодые, не больше тридцати, все пришли в батальон в 2003-м и войну не застали. С Хитрым сходимся особенно легко.

Но есть и те, кто воевал в первую Чечню. С ними я не общаюсь.

Никак не могу расслышать, как зовут еще одного парня. По национальности кумык, говорит только по-русски, но рев движка перекрывает звуки.

— Слушай, ты «Хаджи-Мурата» читал вообще? — говорит он. — Вот так же. Только Гаджи.

Вот тебе и дети гор. Сейчас про какой-нибудь дуализм Волконского еще спросит. «Хаджи-Мурата» я не читал.

Нас обгоняют две машины. Там тоже бородатые люди с зелеными повязками. Чеченцы приветствуют друг друга весьма прохладно. Видно, что отношения напряжены.

— Кто это? — спрашиваю Ваху.

— «Запад». Тоже здесь…

Больше о «Западе» ничего слышно не было. Потом один из замов Ямадаева говорил, что они в Грузию не пошли: плюнули на все и со словами «это не наша война» развернулись назад.

Мотолыга ехать ровно не хочет — все какие-то дерганья. Водила постоянно что-то подкручивает в движке. В итоге ломаемся окончательно. А прошли километра три всего.

Пересаживаемся на другую. Водилу бросаем вместе с машиной. Колонна уходит, а от нее, как шлепки грязи от гусениц, разлетается по обочинам брошенная техника. Ближайший танк совсем рядом, метрах в трехстах. Как раз около очередной сожженной бэхи.

У новой мотолыги с движком получше, но проблемы с тормозами — срабатывают сразу на юз. Зато водила молодец — Антон, Тоха.

— Твоя машина или приданная?

— Моя.

— А чего в таком состоянии? — спрашиваю уже просто так, видно, что машину он любит.

— А-а-а, — машет Тоха рукой. И компенсирует недостатки водительским мастерством.

Тоха контрактник, но лет ему тоже около двадцати. Полтора отслужил, еще полтора осталось.

— Еще и соляры нет, — бормочет он себе под нос. — А баки не всегда переключаются…

До Хетагурово, большого осетинского села, последнего перед грузинским анклавом, доходим без проблем. Село брошено, все дома заперты, жители ушли. Его сначала обстреливали грузины из минометов, потом долбанули «Градом» наши — уже по грузинам. Но, видимо, все по окраинам, центральная улица абсолютно целая. Только пустая. И церковь стоит.

Когда уже почти выезжаем, появляется разведка — с хвоста. Вовремя. Всех, кого можно было бы сжечь, уже сожгли бы.

Вдоль колонны взад-вперед носится какой-то офицер на МТЛБ, ищет артиллеристов.