Владимир Максимов - С душевной болью за Россию (Последнее интервью Владимира Максимова) Страница 3

— Нет, не писали. Не хватало мужества. Когда они приезжали сюда, то я чувствовал по их поведению, что это для них подвиг. Будто они на Голгофу взошли. Дело в том, что у многих писателей психология артиста. Хочется нравиться всем. Я это без осуждения говорю. У меня позиция, у меня журнал. Я могу слово там сказать, слово тут сказать. Поэтому отношения в основном поддерживались для того, чтобы и здесь, с моей стороны, не было никаких неприятных неожиданностей. В основном для этого. Ну, и потом с теми, кто бывал у меня, я по России был близко знаком, а с такими, как Окуджава, просто дружил. И он сам признает это в своих воспоминаниях.

— Разрыв между вами произошел после расстрела "Белого дома" в октябре 93-го?

— Да, к сожалению, теперь между мной и большинством из этих людей пролегла кровь. Русская кровь, российская кровь. Им на нее наплевать, а мне — нет. Вот в все. Визитов стало меньше. Но люди, которые разделяют мою позицию, разумеется, до сих пор здесь бывают. Ну а те, что не разделяют, то ни им со мной, на мне с ними не о чем разговаривать. Если ты, как Окуджава, "наслаждаешься" (я точно называю слово) тем, как избивают в убивают людей (русские они или не русские — не важно), тогда о чем нам говорить? Можешь сколько угодно говорить: "Это во имя, ради…". Это мы все слышали. Это мы все проходили. И в 1917 году, я в 1937-м. Меня на эту демагогию не купить. Потому и разговаривать мне с этими людьми не о чем. Ничего, кроме презрения, они у меня не вызывают. И никакого отношения к интеллигенции они не имеют, хотя и называют себя "интеллигентами". Никакого. Это — обычные карьеристы, выбравшиеся в литературу и в другие области культуры и искусства.

У нас в те времена применить свои способности позволяла только одна область — культура. Она была более или менее свободной. Люди писали довольно сносные стихи, делали приличные фильмы, ставили довольно-таки приличные спектакли. Но когда оказалось. что можно делать и другое…

— Точнее, на чем зарабатывать…

— Ну да. Смотрю, один — коммерсант, другой какую-то фирму имеет. Оказывается, все это творчество для них было вовсе не обязательным. Получается обратный процесс. Станиславский вышел из очень богатой и интеллигентной купеческой семьи. Его дядя был городским головой в Москве. И он рвался из этой среды в искусство. И другой профессии, другого поля деятельности он для себя не мыслил. А сейчас наоборот. Они из искусства — все в купечество и считают это для себя еще большой честью. Мог ли Станиславский подумать об этом Во МХАТе все сдано, что только можно сдать! Все театры — так же. "Мосфильм" тоже сдал все, что только можно сдать. Какое все это имеет отношение к искусству?

Ах, им трудно, они зарабатывать хотят. Ну, говорю я нм, так и скажите. Но искусство-то здесь при чем? Если вы действительно занимаетесь искусством, то вы можете и на искусстве заработать. Не идет в России — сделайте такой фильм, который пойдет на Западе. А вы же ни того, ни другого не делаете, господа. Просто прожираете то, что было до вас сделано. Очевидно, что искусство для них было просто одной из доступных форм самоутверждения.

— Все эти нынешние "революционеры" от культуры, как а понимаю, не спешили использовать те возможности, которые им готов был предоставить "Континент" для самовыражения, а предпочитали все же официальную советскую культуру.

— В частных письмах они мне писали: давай, старик, действуй, все потрясающе! Печатались в "Континенте" люди, которых не выпускали. А те, кого выпускали… Да что вы! Напечататься — значит закрыть себе поездки. Однажды, правда, напечатался у меня Фазиль Искандер — один из наиболее порядочных людей, которых я знал. Печатался еще Владимир Корнилов. Ну еще два-три, быть может. А со стороны этих "революционеров" поддержки никакой. Наоборот.

— Как вы считаете сами, "Континент" был больше по-литическим журналом либо литературным?

— Поровну. Но даже та литература, которую мы печатали, была пронизана политикой. Вспомните, "Колокол" вообще не печатал никаких художественных произведений.

— Как относились к вам советские власти?

— Ну это вы лучше меня знаете. Писали о нас, как всегда: "Этот пресловутый Континент" С каким-нибудь пасквилем выступал "Крокодил". Все, в общем, на уровне такой пропаганды. Такие статьи просто присылали с нарочным. Их засылали в набор а секретариат даже не вмешивался, потому что "прислали оттуда" готовый материал. Поставить, и все! Это делали профессионалы. Вот, например, покойный Иванов, заместитель Сафронова (в свое время главного редактора "0гонька". — В. Б.). Мы были с ним в хороших отношениях. Но, видимо, приказ есть приказ, и он писал.

Мы жили, как я вам уже однажды говорил, в предложенных обстоятельствах. И в принципе даже хороший человек, если он хотел жить, должен был делать то, что ему говорили. Мне понятно, когда они сейчас, твари, все рассказывают сказки о том, как они боролись и страдали. Даже бывшие члены Политбюро пишут воспоминания о том, как они боролись.

— Вот даже сын Андропова написал, что, оказывается, его папа всю жизнь терпеть не мог коммунизма.

— Вот так. Вот и все. 3адним числом что угодно скажут. Я сейчас спрашиваю этих демократов — например, Быкова, он тоже радуется тому, как расстреливали людей 3–4 октября 1993 года. "Слушай, Василь Владимирович! А за что тебе Государственные премии давали, ордена? Все ведь у тебя было, везде ты ездил, изданий у тебя было бесчисленное количество. Кто ж тебя давил-то?".

А они начинают рассказывать (Адамович, например), что вот, мол, фильм у него запретили какой-то. Мне бы твои заботы. А ордена-то за что получал? И считают теперь большой бедой, что где-то из журнала стихи сняли или в Болгарию не пустили. Вот беда какая великая!

— В 1979 году вы начали создавать " Интернационал сопротивления", в руководство которого вошли весьма извест-ные в уважаемые люди во Франции в других странах, причем далеко ве все они были ультраправыми — Раймон Арон, Ив Монтан, Симона Вей, Ионеску? Чем это было вызвано? Новым возмущением западной интеллигенции поведением СССР после вторжения в Афганистан?

— Это была моя идея. Я считал, что надо объединить все эмиграции под одну крышу в спланировать, скоординировать общую политику против коммунистического империализма. В основном речь там шла о третьих странах — об Афганистане, Анголе, о Кубе и т. п. Идея эта нашла широкую поддержку на 3ападе. В общем, поначалу более-менее удалось, но вы знаете, что такое политическая эми грация. Внутри всегда идет драка между различными группировками и людьми — за место под солнцем, за деньги, которые кто-то на них отпускает. Так что затея была заранее обречена. Но она угасла и сама по себе, потому что в России начались изменения. И сама цель себя изжила. Естественно, все сошло на нет.

Такие идеи время от времени возникали в эмиграции, затем угасали. Еще Керенский предлагал создать Центр политической эмиграции. Я, кстати, работал в этом "Интернационале" совершенно бесплатно, не получал никаких денег — разве что мог пойти с каким-нибудь гостем в ресторан, поехать мог куда-то на конференцию. Так что все эти легенды о фантастических заработках — это бред.

— Предпринял ли" Интернационал сопротивления" что-то конкретное, кроме митингов и демонстраций?

— Мы вывезли первых советских военнопленных из Афганистана. Колю Рыжкова, например. Но он в эмиграции не выдержал, вернулся в Советский Союз, где и получил 12 лет заключения. Хотя советский посол в США заверял, что ему ничего не сделают. Другой пленный остался в Америке, прижился там. Еще мы помогли афганскому сопротивлению и Савимби помогали в Анголе, собирали для них деньги. Мы устраивали встречи с политическими деятелями, ездили в Никарагуа, иногда в самое пекло. Я сам в Афганистан не ездил, но работники "Интернационала сопротивления" находились там постоянно. Мы организовывали поездки туда для некоторых западных деятелей и журналистов.

— Штат был большой?

— Большой, четыре человека.

— А какую роль играл Владимир Буковский?

— Я был рабочим председателем "Интернационала", а он как бы почетным. Должностей много напридумывали. Но не в должностях дело. Было много разных акций, на мой взгляд, полезных. Как, например, "корабль для Вьетнама". Мы это придумали, и мы это сделали. Дело пошло.

Одной из последних крупных акций был митинг в Гран Пале в день приезда Горбачева в Париж в1985 году. Оттуда все день приезда Горбачева в Париж в1985 году. Оттуда все пошли к советскому посольству, несмотря на запрет правительства. Теперь я в разговорах с Горбачевым иногда вспоминаю тот день. Он только посмеивается. А может, быть, сделай он благородный жест и прими кого-то из организаторов нашего марша, может быть, многое пошло бы по-другому. Такой жест при-ветствовал бы весь мир. Вся эмиграция. Хотя, Бог его знает…