Внутренний СССР - “Мастер и Маргарита”: роман М.Булгакова и экранизация В.Бортко Страница 3

Булгаков задавил авторов картины. Его неприступность на фоне фильма стала ещё очевидней. Ясно, что эта книга обладает способностью так возбуждать воображение читателей, что ответить этим миллионам разных воображений нельзя — можно только уйти от них в неожиданную перспективу. Озадачив, смутив и обезоружив миллионы людей с арифмометром в руке и в сердце, лишив их самой возможности сравнивать. Другого пути тут нет.

Можно спорить, насколько соответствуют детали тому, что мы нафантазировали. Можно по справедливости ругать скверного оператора и отдавать должное мастерству актёров. Но целого не получится. Потому что оно не получилось у режиссёра, потерявшего бразды правления на полпути.

Мне очень нравится Олег Басилашвили в роли Воланда. Неважно, что мой Воланд совсем другой. Неважно даже, что в сценах на балу ему придан грим Шаляпина в партии Мефистофеля. В Басилашвили есть, при всей статичности его пребывания на экране, внутренняя трагическая энергия, которая возникает в результате большой и давней работы души. В нём есть сила и мудрость вечности. Как есть они в Кирилле Лаврове. И я тоже отметил, что Мастер [13] у Галибина хорошо вылеплен как скульптура, но этой энергии лишён [14]. Что Маргарита спала, пока не проснулась дьяволицей. Что насколько хороши Берлиоз у Адабашьяна и Бездомный у Галкина, настолько невыразительны второстепенные персонажи. Что же до Бегемота, то плюшевый костюм ещё полбеды в сравнении с озвучившей кота самодеятельностью. Фелинологическую катастрофу [15] завершил Баширов, не утруждающий себя какой-либо игрой вообще.

Но всё это припарки телу, умершему до рождения. Не рождённому. Это было десятисерийное отпевание надежд. И смириться с этим по ходу сериала не сразу получилось — поначалу казалось, что вот-вот начнётся. Первая встреча героев у Патриарших даже обнадёживала: актёры собрались очень хорошие. Но уже отрезанная голова Берлиоза вызвала первые опасения, что будет страшилка в духе не Михаила Булгакова, а Дарио Ардженто [16].

Потом удивительным образом пропал ритм. Причём навсегда. Без ритма картина расползлась, стала скучной [17]. И к сценам Маргариты и Мастера мы уже пришли в состоянии не соучастника, но зеваки. Тема любви — не только всепоглощающей, как в романе, но даже и обыденной, — только обозначена. К этому моменту мы обнаружили и другую пропажу: куда-то делась линия Иешуа и Пилата [18]. Удивительно, что по композиции фильм словно бы следует роману, но там пропажи не замечалось. Потому что там единый полёт начинается задолго до рейса Маргариты на метле от Арбата до шабаша и заканчивается только с последней строчкой. А в фильме летает лишь Маргарита, да и та, как мне заявила знакомая с этим делом коллега, сидит на метле не как положено.

Вместе с ритмом разрушилась намечавшаяся художественная логика: цветной миф и чёрно-белый быт, цветные страсти и монохромный мир задушенных системой душ. Цвет стал контрабандой проникать в московские эпизоды, отчего сцены в Варьете стали неотличимы от лучших созданий “Аншлага” [19]. Пошли сбои вкуса: эпизод с Иешуа и Пилатом в 8-й серии уподобился эпизоду из “Праздника святого Йоргена” [20] — в действие вступили собственные экстатические видения режиссёра, не то что не имеющие отношения к роману, но — другого уровня. В 9-й серии фильм вошёл в крутое пике и врезался в землю ещё до начала 10-й. Все на экране смертельно устали.

В романе был воздух. Большая литература нам открыла, что воздух — понятие географическое: есть воздух легкий парижский, туманный лондонский, а есть московский, и в нём своя поэзия, неброская, но изумительная, какой нет больше нигде. “Мастер и Маргарита” — самый московский из романов, через него можно в Москву влюбиться. Этой любви тоже нет в фильме. Более того, петербуржец Бортко счёл возможным снять Москву в Питере, что привело к обезличке местности. Он сослался на то, что в Москве не осталось булгаковских пейзажей. Наверное, он мало ходил по Москве и не имел времени её полюбить. Это бывает. Но тогда браться за Булгакова было безумием. Потому что вместе с Москвой из фильма выкачали воздух.

Одно для меня бесспорно: фильм — не халтура, и если заблуждение, то добросовестное [21]. Это огромный, отважный, вызывающий уважение труд людей по-разному одарённых и по-разному любящих Булгакова. Любить его одинаково, по-видимому, невозможно: как правильно произнести тираду о квартирном вопросе, каждый из нас знает лучше всех.

На том успокоимся. Ничего страшного не случилось. Случилось хорошее: кто-то, как ваш покорный слуга, снова с восторгом ощутит, что мимо прошелестела тень величайшего русского романа ХХ века, кто-то впервые заинтересуется магической вещицей Булгакова, а кто-то утвердится в своём мнении, что в ней на самом деле ничего такого нет. (…)» (Опубликовано в “Российской газете” — федеральный выпуск, № 3966 от 31 декабря 2005 г.; приводится по публикации в интернете http://www.rg.ru/2005/12/31/master.html).

7. Церковь должна снять клеймо сатанизма с этой книги

Так экранизация В.Бортко сама превратилась в часть россионского политического шоу, которое перманентно «must go on» [22], чтобы увлечённые им зрители были безвольны и не думали о смысле жизни; и чтобы многие из них отдались бы беспочвенной мечте попасть в свиту сатаны или на устроенный им для них «бал» в качестве VIP [23], подобно Маргарите.

Т.е. в аспекте политики выход в свет сериала “Мастер и Маргарита” — это не шоу ради шоу. Это — попытка пропаганды насаждения в обществе отношения к жизни, представляющего опасность для будущего (однако для того, чтобы эта попытка достигал успеха в Жизни нет оснований).

РПЦ, как всегда заявляя о своей благодетельности, пытается этому противостоять. Публикация книги А.Кураева [24] «Мастер и Маргарита»: за Христа или против?» в интернете [25] сопровождается публикацией интервью с ним, в котором А.Кураев делится «впечатлениями от знакомства с Бортко и Ленфильмом». Фрагмент этого интервью мы приводим ниже:

«— Один из достаточно радикальных взглядов в церковной среде — „Мастера и Маргариту“ Булгакова вообще не надо читать, не полезна, пропаганда сатанизма. Ваше отношение к этой позиции…

— Всегда легче всего обойти, убежать. Иногда такая позиция может быть и правильной, но когда она становится господствующей, когда по отношению к слишком многим реалиям вдруг многие церковные люди начинают действовать в таком эскапистском [26] духе — ничего не читать, ничего не смотреть, ничего не думать, а всё заклеймить, осудить, всё не наше… В общем, это путь сект, путь в тупик.

Церковь в истории своих святых показала, что церковь должна сражаться даже за светскую культуру. И не только светскую… Я начну от старины — потому что предвижу недалёкое будущее. Предвижу же я, что среди критических публикаций в адрес нового фильма Владимира Бортко будут те, которые и в романе, и в фильме увидят проповедь антисемитизма — как это произошло с фильмом Мэла Гибсона «Страсти Христовы». Так вот в этих слишком навязчивых дискуссиях насчёт связи христианства и антисемитизма, я бы хотел обратить внимание на одно обстоятельство:

Среди первых богословских задач, которые встали перед новорождённой Новозаветной церковью, была задача оправдания еврейского Священного Писания [27]. Были радикалы среди тех, кто считал себя христианами («гностики») — они противопоставляли Евангелие Ветхому Завету. Были крайне жёсткие критики священных еврейских («варварских») текстов из греко-римской среды.

И потому изряднейшая часть трудов первых поколений церковных богословов (Иустин Философ и Иоанн Златоуст, Ориген и Климент Александрийский) посвящена защите еврейских Священных Книг.

С другой стороны, христианские авторы взяли под защиту античную греческую культуру и литературу — а её защищать надо было от некоторых церковных людей. Святые богословы смогли показать, что и Платона, и Софокла можно читать христианам и можно читать глазами христиан. Христианин не обязан оставлять за собой сожжённые мосты и библиотеки.

И вот именно эта установка на опознание духовных солнечных зайчиков в многообразном мире человеческой культуры, в том числе и нецерковной, стала господствующей и созидающей в церковной истории.

И поэтому, когда я сегодня пробую заметить добрые «эхи» в «Матрице», в «Гарри Поттере», или, скажем, в «Мастере и Маргарите», то считаю, что я как раз следую традиционным путём церковного богословия.

Но, конечно, для того, чтобы работать так с нецерковным культурным материалом, надо знать его и думать над ним. Не всем такой труд по душе. Легче осудить и закрыться. Но если мы будем убегать отовсюду, то в конце концов мы всё пространство вокруг себя из союзного или нейтрального сами же превратим во враждебное.