Владимир Бортко - Мне не стыдно быть патриотом Страница 3

— В чем же риск? Снимает фильм Бортко, сюжет в буквальном смысле классически детективный, актеры звездные…

— В восприятии среднестатистического зрителя «Идиот» выглядит так: книжка толстенная, князь припадочный, деньги какая-то истеричка жжет… И бог его знает, про что это все написано. Вы же понимаете, что читали Достоевского немногие — в школе охота отбита. Что касается режиссера Бортко… Вы думаете, на мою фамилию среагируют? Нет, я же не актер, в кадре меня нет. А режиссеров у нас знают двух — Михалкова и Рязанова; так что, повторюсь, риск был.

— На кого рассчитан ваш «Идиот»?

— Я хочу, чтобы человек из тех, кого принято называть «простыми зрителями», случайно наткнувшись на этот фильм, сказал сам себе: «О, реальное кино показывают. Надо смотреть». И сел знакомиться с Достоевским.

«Идиот» состоялся. Следующий — «Сталин»[3]

«Идиот» — это человек, живущий своей жизнью.

Нельзя оставлять у зрителя ощущение безысходности.

По данным социологов, фильм «Идиот» Владимира Бортко посмотрело более 15 процентов телеаудитории. Таким образом, этот сериал догнал и перегнал по рейтингу самые популярные «мыльные оперы». Возраст зрителей — от 15 до 70 лет. Эффект поразительный, тем более что многосерийный «Идиот» получился не только вполне «достоевским», но даже, как утверждают критики, подчеркнуто подробным и не упрощенным.

О работе над «Идиотом», о своем пути к Достоевскому, о следующем проекте автор таких разных фильмов, как «Блондинка за углом», культовое «Собачье сердце» и «Бандитский Петербург», Владимир Бортко рассказал «Известиям».

— Как вам юбилей?

— Мне понравилось. По улицам ездить приятно, город умытый, дороги ровные наконец-то!

Давайте праздновать юбилей каждый год — гладишь, и весь город причешется, станет таким, каким и должен быть — ухоженным. Наконец-то к Петербургу отнеслись так, как он того заслуживает. Вы знаете, я как-то ехал по Дворцовой набережной с Микеле Плачидо, так он в районе Дворцового моста закричал: «Останови машину!», вышел на набережную и долго восхищенно созерцал… Все же нашим городом восхищаются.

— А где вы родились?

— Простите, пожалуйста, — в Москве.

— Эк вас угораздило. Но все-таки потом исправились, переехали на берега Невы?

— Да уж. Но между Москвой и Ленинградом долго жил в Киеве. Петербург город корпоративный, здесь важно, кто твои друзья. В Москве существенно, кто ты сейчас и есть ли у тебя деньги — тогда ты первый человек. А тут смотрят, кто с тобой и кто за тобой. Мы, петербуржцы, раздумываем, прежде чем познакомиться и сблизиться с человеком. И если уж это сделано, если объятия раскрыты, то перемен уже не будет. А Москва обнимет тебя сразу, но может и выплюнуть погодя. Я благодарен нашему городу за то, что он меня принял.

— С чего начался для вас Петербург?

— Я снял свой первый фильм на Украине — на студии Довженко. В 27 лет. А потом времена пошли такие, что стало трудно. Замечательный сценарист Анатолий Гребнев посоветовал мне приехать в Ленинград. Приехал в Первое объединение Иосифа Хейфица. Меня встретила главный редактор Фрижетта Гукасян (она и сейчас главный редактор — у меня на студии). Сказала — сейчас придет Илья Александрович Авербах, и мы поговорим. Я ждал… Сначала появился запах французского одеколона, потом послышались шаги, и вошел человек в сером костюме, в какой-то кепочке… Тут надо сказать, как я был одет, По киевским понятиям великолепно: желтоватые брюки, желтая рубашка, синий галстук, черный пиджак и ботинки со шпорами… И сразу стало понятно, как нелепо я выгляжу. Илья Александрович спросил, что я хочу показать, и я предложил свою студенческую работу. Он посмотрел и сказал, что будет пробивать мне постановку на «Ленфильме». Это и стало началом. Дело не только в том, что меня взяли на «Ленфильм», просто я увидел, как нужно держаться, как нужно разговаривать. Помните: в человеке все должно быть прекрасно. Так вот это прекрасное пришло ко мне в лице Авербаха. Потом я узнал Илью Александровича гораздо лучше, и то ощущение не проходило. Вот так начинался для меня Петербург.

— Вы Достоевского любите?

— Люблю, потому что это начало модернизма.

— ?

— Да нет, я люблю потому, что его интересно читать. Достоевский мне ближе Толстого, меня увлекает копание в изгибах человеческой психики.

— Копание в изгибах человеческой психики, духовность с неким налетом паранойи — очень петербургская черта. Многие из тех, кто творил здесь, в какой-то момент, пусть и с разной степенью погружения, уходили в те болезненно-непознаваемые сферы. Значит, есть что-то, запрограммированное Петербургом. Болезненная раздвоенность?

— Когда летом нет ночи, а зимой нет дня, это накладывает отпечаток на психику. Не случайно о Петербурге говорили — «нарошный город». Город, созданный по воле человека и вопреки здравому смыслу…

— Достоевский называл Петербург «умышленным городом».

— Да, эта красота невероятная, этот сгусток энергии и болотистая почва… Разве такое может не влиять! Центр красив так, что дух захватывает, и привыкнуть к такой красоте невозможно. И трущобы наши, каких нигде в мире нет… Там тоже дух захватывает, но по другой причине. (Смеется.) Как с этим жить, как существовать в таком противоречии? А потом оказывается, что именно без этого невозможно. Петербург может перемолоть и отшвырнуть, но если захочет — притягивает безвозвратно…

— Но тогда пропадет аура Достоевского. В предыдущем интервью «Известиям» вы сказали: «Я хочу, чтобы, включив «Идиота», люди, самые молодые и самые простые, сказали — о, реальное кино показывают!» У вас получилось реальное кино?

— Не могу же я судить, что у меня получилось! Это дело зрителей. Могу говорить только о рейтингах — они высоки. Но мы на это и рассчитывали, судя по тому «известинскому» интервью. Теперь вот интересно читать.

— Спасибо, что хоть теперь интересно… Вы изначально были ориентированы на успех и не боялись об этом говорить. Случай редкий — я и про успех, и про интуицию.

— Не в интуиции дело. Не знаю, какой я художник, но знаю, что я — профессионал. А раз так, то должен точно прогнозировать восприятие того, что делаю. Конечно, я несколько ошарашен количественными показателями. Спасибо нашим соотечественникам, которые заинтересовались не мыльной детективной оперой или боевиком, а экранизацией одного из сложнейших произведений русской классики. Я рассчитывал, что будут смотреть, и продумывал, как этого добиться, — иначе глупо было бы снимать сериал для телевидения. Но что будет так…

— Где-то после третьей серии, когда уже стало ясно, с чем имеем дело, я попросила коллег-журналистов в нестоличных регионах России понаблюдать за реакцией зрителей. В общественном транспорте Новгорода, Пскова, на Валдае обсуждали, что же будет с героями «Идиота». Вы этим фильмом провели эксперимент на тему: может ли сегодняшний зритель смотреть серьезное кино. И ответили на вопрос утвердительно.

— Если хотите, Достоевский предлагает очень завлекательный сюжет: страсти, попытки убийства и самоубийства, любовь, ревность…

— Полупадшая женщина…

— Почему полупадшая? Проститутка. Можно ведь было этим всем и ограничиться. Сделать этакую броскую мелодрамку. Но тот пласт — только крючок. Романы Достоевского — слоеный пирожок, и мы пытались показать все слои, рассказать, заставить подумать. Я следил за интернет-обсуждением фильма. В Интернете, как вы понимаете, сидят в основном молодые ребята. Я был поражен, как тонко и точно они анализируют не только приключенческую сторону, но и психологические мотивы поведения героев. Вот это особенно ценно. Кстати, задача пробуждения интереса к самой книге выполнена. Вроде как потянулись к книжным полкам.

— Перед встречей с вами я обзвонила несколько петербургских библиотек, выяснилось, что все экземпляры «Идиота» на руках.

— А я что говорю! Мы ведь делали не только и не столько механический перенос Достоевского на экран. Читать-то его все равно надо. Хотя мы стремились, ничего не упуская в характерах героев и мотивах их поведения, рассказать сюжет и фабулу.

Попытки экранизации уже были… Но Пырьев и Куросава снимали совсем о другом.

— И Вайда тоже делал — «Настасью».

— Не видел. А Пырьева видел. Так вот, я должен вам сказать, что решил снимать «Идиота», как говорится, от противного. Когда мне что-то не нравится, голова начинает лучше работать. Я очень люблю творчество Пырьева, могу бесконечно пересматривать «Свинарку и пастуха» и «Кубанских казаков», а вот «Идиот» его мне не нравится. Какое-то странное, условное произведение получилось. Собственно, в то время и не могло получиться ничего другого. Проблематика Достоевского входила в вопиющее противоречие с существующей идеологией. Рогожин у него однозначно плохой представитель нарождающегося класса капиталистов, а на самом деле у Достоевского, вероятнее, все-таки хороший, во всяком случае, человек тонкий. И Лебедев, которого играет Мартинсон, у Пырьева сплошная странная пародия. Вот мне и захотелось снять по-другому. И я благодарен РТР за то, что они рисковали вместе со мной. Ведь посадка могла быть далеко не мягкой.