Иван Аксаков - Цивилизация и христианский идеал Страница 3

Это вовсе не значит, будто сама цивилизация есть начало необходимо развращающее и ведущее к погибели; мы утверждаем только, что сама по себе она бессильна против людского порока и не содержит в существе своем каких-либо твердых основ для противодействия разврату или насилию именно потому, что она вырабатывает истины только условные и относительные, и для совести не обязательные. Цивилизация подлежит развитию, следовательно, видоизменению, и то, что теперь признается расцветом цивилизации, может быть со временем названо грубым варварством, как XVII век называл время средних веков, как век XXV назовет, вероятно, наше XIX столетие, и может быть, пожалуй, в том же смысле, в каком и Рим в эпоху падения империи называл первые века республики!

Не то – нравственный идеал христианский. Он вечен и неизменен и не подлежит сам в себе никакому развитию. Цивилизация, какой бы высоты она ни достигла, ничего ни прибавить к нему, ни убавить из него не может. Хотя бы со временем человечество стало летать по воздуху и добралось до Луны, нравственный христианский идеал и тогда, как изначала, будет один и тот же… С понятием о цивилизации соединяется понятие о неравенстве: с точки зрения цивилизации человек предшествующих веков стоит ниже человека позднейшего времени, а последний выше первого; точно то же неравенство и между людьми во всякую данную минуту – по степени их цивилизации. Человек, получивший образование высшее, например в университете, цивилизованнее человека, прошедшего курс только элементарной школы; а как невозможно же все народные массы прогонять чрез университет, то общество необходимо делится на цивилизованных, менее цивилизованных, полуцивилизованных и совсем нецивилизованных. Но христианство дарует людям всех веков, всех состояний, всех степеней образования возможность полного равенства. Истинный христианин I века стоит на равной нравственной высоте (и по обетованию Спасителя приобщается равного спасения и равного воздаяния), как и истинный христианин XIX и сотого и всех будущих веков; на равной же нравственной высоте могут стать «и раб и господь», и богатый и нищий, и кандидат университета и вовсе безграмотный. Ибо христианство не «образует», не цивилизует, а просвещает, подает внутренний свет – равно удобоприемлемый всем и всякому без различия.

Понятна ли теперь разность между цивилизациею и нравственностью, – разность в существе, разность в задачах? Понятно ли, что цивилизация сама по себе, вне нравственного идеала, не ею порожденного и от нее независимого, бессильна дать общественному бытию ту нравственную основу, без которой немыслимо самое его существование? Представим себе только, что ни откровения, ни проповеди нецивилизованных рыбаков вовсе в мире и не было: как бы обошлась без этого последнего исторического факта цивилизация и какова бы была судьба мира? Пробовали ли задавать себе этот вопрос наши слепые адепты цивилизации?

Впрочем, г. Нотович, в конце первой своей статьи (в которой назвал цивилизацию «источником света и высших идеалов»), возражает нам, что «и христианство, будучи основано на величайших принципах любви и равенства», произвело инквизицию с пытками, истребительные религиозные войны и т. д. и что если, по мнению г. Аксакова, это не умаляет просветительного значения христианства, то и «цивилизация, являющаяся только дальнейшим развитием основных идей божественного учения», не может быть ответственною за деяния коммунаров и анархистов… Важно здесь не возражение г. Нотовича, а слова его, поставленные нами курсивом, о котором после. Что касается до возражения, то оно более чем странно: инквизиция и пытки и пр. находятся в прямом противоречии с сущностью христианства. Завет Христа дает миру идеал определенный, непреложный, положительный, никогда вполне недостижимый, но лишь отчасти человечеством достигаемый и уже в самом себе заключающий мерило всякого от него уклонения. Ни такой положительной сущности, ни такого определенного незыблемого идеала, ни такого мерила или критерия в цивилизации не имеется. Где ж ее, независимо от христианства, нравственный, обязательный для совести кодекс, обличающий уклонения и противоречия? И в чьих же это понятиях цивилизация и строгость или целомудренность нравов, например, одно и то же, и во имя первой можно требовать последней?! Не «цивилизация» сама по себе ответственна, а безумное возведение цивилизации на степень верховного, самостоятельного руководящего начала, исключающего начало высшее и вечное, преподанное верой.

Но возвратимся к курсивным словам г. Нотовича. Современная цивилизация, говорит он, «является только развитием основных идей христианства» (выше он называл ее источником!). Чего же по-видимому лучше? «Является» или должна являться, это все равно. Но если он признает «идеи божественного учения» лежащими в основании настоящей цивилизации, так о чем же он спорит? Почему же так ожесточенно нападает на нас? Ведь мы, как уже было сказано, и не утверждаем, что цивилизация сама по себе зло, а зло лишь именно в том направлении, которое ей в позднейшее время дается и при котором именно она и уклоняется от развития «основных идей божественного учения»; зло в том, что так называемый «прогресс», «последнее слово науки» и «образования» в данную минуту отвергают «божественность христианского учения», вследствие чего цивилизация (в смысле «развития основных христианских идей») впадает с собою в противоречие и порождает явления чудовищной дикости. Оставалось бы, кажется, г. Нотовичу только присоединиться к нам в чувстве негодования на такое искажение «основ» цивилизации?.. А между тем наше выражение им цитуемое, что «новое и последнее слово есть старое слово Божественного Откровения» приводит его чуть не в ярость. Да ведь если по толкованию самого г. Нотовича цивилизация только «развивает основные идеи божественного учения», то ведь это и значит, что «последнее слово цивилизации» должно быть только полнотою развития того именно, что заключается в старом слове Откровения? Почему же г. Нотович (именно по поводу цитованного нами выражения и хотя мы ни о какой «положительной» религии притом не упомянули) разразился длинной тирадой о том, что мы хотим «подчинить цивилизацию религии», приходит в неописанный ужас и обвиняет нас в «клерикализме»? Мы, собственно, о «подчинении» ничего и не говорили, но г. Нотович оказывается опять непоследователен: что (по его же словам) подлежит развитию, то ведь и определяет собою правильность дальнейшего развития – в том смысле, что последнее должно ему вполне соответствовать; стало быть составляет основу или господствующее начало! А где господство, там и подчинение.

Выходит так, что по понятиям газеты «Новости» – иное дело религия и откровение, – иное дело «основные идеи божественного учения»… Или «божественное» здесь поставлено для красоты слога, вроде: «божественная красота», «божественная музыка», – или же г. Нотович таки себе противоречит: ведь «божественное учение», в буквальном смысле, ничего другого не может значить, как именно учение Откровенное, Божеского происхождения. Между тем слова: религия и откровение оказываются в статьях г. Нотовича тождественными с «клерикализмом», но как будто вовсе не тождественными с «основными идеями божественного учения»! Единственный возможный вывод из всей этой путаницы тот же, который давно подсказан и на Западе: кое-какие хорошие идеи христианского учения удостоены благоволения и философов; мало того, признано даже, что они как-то вошли в мир и легли в основу цивилизации, но задача последней, равно и науки, забыть о происхождении этих идей и вылущить из них их божественную сущность, отнять у них сверхчеловеческий авторитет и религиозный характер, одним словом – пообчистить от «предрассудков». В этом все и дело, это и есть le fin mot «современного прогресса»…

Но в таком случае, на чем же вы утвердите обязательность этих идей для человеческой совести? Вся их сила в том, что они связаны в сознании человеческом с самою тайною человеческого бытия, с началом начал всего сущего в мире, с понятием о вечности, о бессмертии, о высшей сверхъестественной правде и добре, одним словом – с нравственною ответственностью человека пред Творцом. Низводя их на степень человеческих идей или принципов, вы лишаете их непреложности, признаете их изменяемость по измышлениям разума, отнимаете у них их действенную силу. Если нет свыше обязательного нравственного закона, то всякий личный разум сам себе закон и выражение: ni Dieu, ni maitre (ни Бога, ни власти), самая проповедь анархии является вполне логическим из такого положения последствием, вопреки и «цивилизации», и «образованию». Или вы не видите, что если и теперь общество стоит цело, то общество, в котором и сами отрицатели-теоретики благоденствуют, так только благодаря тем религиозно-нравственным «предрассудкам», которые живут еще в людях. Философам с полгоря отрицать и громить Бога, веру и обязательность религиозно-нравственного закона, когда они преспокойно живут на счет последней, пробавляются обращающимся в обществе капиталом христианской нравственности и уверены, что никто не будет применять в отношении к ним их собственную теорию отрицания в беспощадной последовательности! Да, к счастию для человечества, эти «предрассудки» в нем неискоренимы и живое чувство нравственной ответственности пред Богом и совестью еще не истощилось да и не может вполне истощиться до степени отвлеченной идеи.