Газета Завтра Газета - Газета Завтра 482 (7 2003) Страница 3

Станислав БЕЛКОВСКИЙ. Должен сказать, что этому, на ваш взгляд, удивительному взлету предшествовало не менее значимое и концептуальное событие — победа Александра Ивановича Лебедя на выборах губернатора Красноярского края в 1998 году. Мне кажется, она выявила многие тенденции, которые работают в политическом процессе на территории России и на которые сегодня можно опираться. То, что осознание этих тенденций отсутствует среди людей, выполняющих публичные политические функции, понятно. Однако оно практически отсутствует и среди так называемых политтехнологов.

Почему-то господствует представление о том, что власть — не более чем сплав денег, медийного и административного ресурсов. Поэтому контроль над первым и вторым каналами телевидения в сочетании с контролем над крупнейшими источниками капитала, а также с возможностью как-то воздействовать на итоги подсчета голосов должен стопроцентно гарантировать успех. Более того, считается, что те же условия обеспечили победу и в 1999 году, и прежде. Существует также представление, что в силу рабской психологии нашего народа любая фигура, спущенная сверху, из Кремля, и экспонированная должным образом, имеет гораздо больше шансов выиграть политическую борьбу, чем фигура альтернативная, оппозиционная. Я категорически не согласен ни с первым, ни со вторым тезисом.

На мой взгляд, все те результаты, которые достигались в ходе политических кампаний в России, так или иначе были следствием исторических процессов, происходивших в стране, и взаимодействия этих процессов с глубинными пластами народной психологии. Что здесь имеется в виду? Люди в нашей стране остались те же, что и до 1991 года, потому что никакие реформы, тем более такие скоротечные и неэффективные, а потому столь неоднозначно воспринимаемые народом, не могли изменить того, что нарабатывалось тысячелетиями. Поэтому я говорю не о пресловутом homo soveticus и даже не о православном "народе-богоносце" — все это не более чем оболочки, под которыми скрывается вполне определенная суть, которую можно назвать языческой. Именно языческая религиозность определяет мотивацию русского человека как участника политического процесса. На мой взгляд, это объясняется тем, что зачатки Православия во многом были подавлены монгольским нашествием, затем Православие было фактически изгнано из общественной жизни при Петре Первом, были ликвидированы какие-то предпосылки для христианизации, поэтому русский человек находится в поле языческого действия, где работают соответствующие символы: тотемы, табу, шаманизм. И политический процесс у нас идет именно на таком уровне. Политик в России — это всегда языческий бог или шаман, а потому традиционные утверждения политтехнологов о том, что человек, претендующий на власть, должен быть понятен и близок к народу, можно считать или лукавством, или банальной глупостью. Наше общество в этом отношении гораздо ближе к Востоку, чем к Западу. Понятность и близость к народу лишает политика его сакрального, символического статуса — главного условия власти. Если мы посмотрим на наш политический процесс, то увидим, что чем ближе и понятнее к народу был политик, тем менее популярен он становился. Ельцин в период своего восхождения, в начале 90-х годов, Лебедь, как промежуточная фигура между Ельциным и Путиным, да и сам Путин, вовсе не были "близки и понятны" — напротив. Пик популярности того же Ельцина пришелся на август 91-го и на октябрь 93-го, то есть на экстремальные обстоятельства, в которых проявилась не столько грубая сила, якобы столь любимая и уважаемая "рабской психологией" русского народа, сколько некие сверхъестественные возможности. Даже для меня в расстреле "Белого дома" было нечто сверхъестественное: всей стране показали эти три танка: не тысячу, не сто, — всего три, которые и склонили чашу весов в сторону Ельцина. Трех танков хватило, чтобы захватить власть над огромной Россией

Второй феномен русского сознания, который можно в данной связи упомянуть, определяется ницшеанским термином "театрократия". Это власть театра над людьми. Находясь в театре, мы, как правило, не отличаем актера от образа, который он собой: своим телом, своим голосом, — воплощает на сцене. Такое же неразличение человека и образа имеет место в сознании нашего избирателя при восприятии того или иного политика. Поэтому здесь совершенно не важна рациональная сторона дела — политик важен именно как образ.

"ЗАВТРА". А как соотносится пространство и время этой политической игры с пространством и временем реальной жизни? Они отделены друг от друга, или есть некая точка, некий момент, некая мера их совпадения и слияния?

С.Б. Они соединяются именно в театре выборов. Собственно, успех выборов для той или иной партии напрямую связан с наличием в политической силе этого театрального элемента. Причем этот феномен театрократии распространяется на все слои общества, и было бы наивным предполагать, что "продвинутый" электорат, который голосует за СПС, менее подвержен действию этого феномена, чем "совковый" электорат КПРФ, поскольку это театры разных режиссеров, разных актеров, разных типов зрителей, но феноменология здесь абсолютно одинакова. В этом смысле Гайдар с его непонятной никому экономической риторикой — такой же приемлемый для определенного слоя электората образ, классический типаж, как и Зюганов, и Жириновский. Поэтому Гайдар как политик успешен только тогда, когда он является Гайдаром в своей первозданной сущности — пусть сегодня не на большой, а на малой сцене, скажем так.

"ЗАВТРА". Значит, по-вашему, Россия — это языческая страна, лишь слегка облагороженная христианством, в которой политика является разновидностью то ли театра, то ли шаманства?

С.Б. Да, и огромную роль здесь играет еще одна сторона языческого сознания: потребность в чуде. Русский народ не верит в эволюционность процессов, в эволюцию вообще, то есть в постепенное изменение чего бы то ни было — только в революционную ломку, в чудо, способное мгновенно и кардинально изменить мир. Такими чудотворными тотемами общественного сознания в конце 80-х—начале 90-х годов были "демократия" и "рынок", которые являлись абсолютно мифологическими понятиями, не имеющими ничего общего с действительностью. Таким же чудом представлялся в 93-м году Ельцин как "гарант реформ", таким чудом представлялась вторая чеченская война, когда после многолетних и бесплодных попыток что-либо изменить вдруг произошел кардинальный прорыв: "мочить в сортире" и все прочее.

Другой важнейший принцип языческого восприятия, тесно связанный с первым, — это смена парадигм и отказ от "плохих богов". Здесь имеются в виду не личности, а символический, знаковый тип этих личностей. Возможно, он действует и в мировом масштабе, но в России проявляется особенно ярко. Мы все время ожидаем, что наши проблемы решатся в одночасье, и когда этого не происходит, то разочарование чрезвычайно велико. Поэтому политический лидер должен постоянно подпитывать свою паству чудесами, чтобы не дать этому разочарованию укрепиться.

"ЗАВТРА". Или хотя бы объяснить, почему чудо не состоялось, а в идеале — создать условия для последующего чуда?

С.Б. Да. Но вернемся к нашему политическому театру тотемов. В этом отношении Ельцин, скажем, был носителем сказочного образа медведя, и на смену ему должна была прийти какая-то альтернативная парадигма: либо солдат, умеющий сварить кашу из топора, либо умный европейский мальчик-с-пальчик, способный всегда найти выход из темного леса. Образ солдата воплощался сначала Лебедем, Рохлиным, которого, кстати, именно поэтому так боялся ельцинский Кремль, а потом, в определенном смысле — Путиным, а мальчиком-с-пальчик одно время мог оказаться Кириенко. Выбор между ними, по большому счету, был сделан дефолтом 1998 года, но уже кампания 2003-2004 годов может актуализировать соперничество именно этих двух парадигм. Это подтверждается, кстати, успехом Хлопонина и Глазьева на последних выборах губернатора того же Красноярского края. А оба они — типичные представители парадигмы "мальчик-с-пальчик".

"ЗАВТРА". Указанная вами пара тотемов является единственно возможной в нынешних условиях? Или существуют какие-то иные сказочные типажи, способные выйти на политическую арену?

С.Б. Разумеется. Не буду раскрывать все карты — посмотрите собрание русских сказок Афанасьева и можете сделать свой собственный выбор. Для примера назову тип мудреца, гуру, носителя некоей автохтонной мудрости, который не участвовал в социально-политическом водовороте последних лет. Этот тип некогда пытался реализовать — увы, неудачно — Александр Солженицын. Но в близком будущем — причем уже в 2004 году — этот тип тоже может быть задействован на выборах. Очевидно лишь то, что ни один носитель парадигмы "солдата" на смену Путину прийти не может: ни Трошев, ни Шаманов не будут преемниками нынешнего президента. Это место уже занято, а менять шило на мыло — не в привычках нашего народа. Здесь парадигма исчерпана, и ее можно только заменить другой парадигмой.