Борис Старцев - Экономическая социология в России: поколение учителей Страница 3

Год спустя по приглашению молодого кандидата наук Абела Аганбегяна Заславская переехала в Новосибирский Академгородок, где стала работать в его лаборатории экономико-математических исследований. В те годы

Академгородок считался островком академической и духовной свободы. Социологическая школа Заславской, сформировавшаяся в Новосибирске, который с тех пор считается родиной российской экономической социологии, была естественным, продолжением ее исследований экономической и повседневной жизни колхозного села, на законных основаниях эксплуатируемого государством. Она уехала из Москвы специалистом по экономике села, а вернулась экономистом и социологом с международной известностью, создателем целого научного направления. Членкором АН СССР она стала, едва ей исполнилось сорок лет.

В начале 1980-х годов, когда секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству стал Михаил Горбачев, а Татьяна Заславская уже была избрана академиком, она говорила, выступая в Москве по поводу Продовольственной программы, что сельское хозяйство – это прежде всего люди, а не земля или машины. Начинавшийся системный кризис советской экономики она объясняла социальными причинами. В 1983 году под ее руководством был подготовлен научный доклад о проблемах развития экономики, где доказывалось, что СССР находится на гране экономического краха. Доклад наделал много шума, попав, несмотря на гриф ДСП, в иностранную прессу и войдя в историю под названием «Новосибирский манифест».

Во второй половине 1980-х годов Заславская увлеклась политикой, войдя в узкую группу интеллектуалов, именуемых в СМИ тех лет «прорабами перестройки». Газета Washington Post назвала ее «женщиной, к которой прислушивается Горбачев». В 1989 году она была избрана в горбачевский парламент, войдя в легендарную Межрегиональную депутатскую группу, которую возглавлял академик Андрей Сахаров. По просьбе Горбачева Татьяна Ивановна занялась созданием первого в Советском Союзе центра изучения общественного мнения – ВЦИОМа. «Я была президентом Советской социологической ассоциации, – вспоминала она в одном из интервью, – и мы пробивали постановление о повышении роли марксистско-ленинской социологии в решении всяких вопросов. Нужно было очень много сделать, чтобы такой “буржуазной лженауке” “выбить” статус, возможности для развития. В 1988 году мне пришлось присутствовать на Политбюро, где обсуждался этот вопрос. Это была адская работа».

После распада СССР Заславская ушла из публичной политики, сосредоточившись на научных исследованиях. С 1993 года по ее инициативе и под ее председательством в течение многих лет проходил ежегодный международный симпозиум «Куда идет Россия?..», на котором обсуждались наиболее сложные и актуальные вопросы социального развития нашей страны. Вместе с Теодором Шаниным она создавала Интерцентр и Московскую высшую школу социальных и экономических наук в Академии народного хозяйства. Сегодня Татьяна Заславская – почетный президент «Левада-Центра», частый комментатор российских СМИ, одна из немногих представителей российской интеллигенции, позволяющих себе публично критиковать власть и давать весьма резкие оценки существующему политическому режиму.

24 декабря 2007 года на заседании Ученого совета Академии народного хозяйства, посвященном ее юбилею, Теодор Шанин сказал так: «Есть люди, которые обладают особой харизмой и становятся символами эпохи. Татьяна Ивановна – такой человек. Она была одной из первых, кто начал процесс перестройки, и он оказался необратимым, как бы его сейчас ни называли. Для меня Татьяна Ивановна – это прорыв к правде, неустанные попытки выйти из десятка лет мифологии и войны в мир, в котором делаются усилия говорить правду».

Февраль 2002 года

– Мне хотелось бы узнать Ваше мнение о современном состоянии экономической социологии вообще и в России в частности.

– Прежде всего, я не считаю, что работаю в области экономической социологии…

– Вот это да! Вы же, по общему признанию, являетесь основателем этого направления в России.

– В каком-то смысле это действительно так, хотя правильнее было бы сказать, что у истоков российской экономической социологии стояли мы с Р.В. Рывкиной. Она в этом отношении сделала не меньше, чем я. Но мы ведь говорим о сегодняшнем дне, а я с 1995 года занимаюсь более широкой темой – исследованием социального механизма трансформационного процесса в России. Когда я приступала к работе над этой темой, то считала себя экономсоциологом, однако новая тема потребовала значительного расширения интересов. Ведь трансформация российского общества – многокомпонентный, многогранный процесс, все стороны которого тесно связаны. Объяснить социально-экономические сдвиги, происходящие в нашем обществе, абстрагируясь от политических, правовых, культурных процессов, невозможно. Это становится особенно очевидным благодаря ежегодному проведению симпозиумов Интерцентра «Куда идет Россия?..» Как его президент и редактор трудов я первой получаю все его материалы. И должна сказать, что для понимания моей темы доклады историков, экономистов, политологов, культурологов не менее важны и интересны, чем доклады социологов.

Вместе с тем хотелось бы подчеркнуть преемственность моих современных исследований по отношению к прежним. Дело в том, что в центре развивавшейся нами в Новосибирске концепции экономической социологии находилась категория социального механизма развития экономики. Все остальные разделы читавшегося нами в Новосибирском государственном университете курса экономической социологии и готовившейся монографии «Социология экономической жизни» подчинялись именно этой идее. Мы считали, что представление о социальном механизме (или механизмах) развития экономики позволяет выявить глубинные недостатки действовавшей экономической системы и предложить пути ее радикального совершенствования. Сейчас предмет моего исследования расширился, это уже не экономика, а общество в целом. Но методология осталась прежней. И в деятельностно-структурной концепции трансформационного процесса в России, которую я сейчас развиваю, центральное место, как и прежде, занимает понятие социального механизма, обеспечивающего воспроизводство и развитие этого процесса. Конечно, за 20 лет мое представление о строении и принципах функционирования внутренних механизмов социальных процессов изменилось. Но убежденность в реальности их существования и важности познания только возросла.

Так что, когда мне приходится формально определять свою специальность, я пишу либо «социология, экономика», либо «экономическая социология». Но это – как бы мой дом, откуда я вышла и куда время от времени возвращаюсь. Реальную же область своего «обитания» я, скорее, определила бы как обществоведение, в центре которого – проблемы социально-экономического развития России.

– Это вполне естественно для многих исследователей – не замыкаться в рамках одной дисциплины, поскольку интересы выходят за ее рамки.

– Разумеется, Вы правы, но все же есть разница, когда исследователь уделяет своей специализации 70 % внимания, а «окружающей среде» – 30 %, или наоборот. У меня как раз наоборот… Сейчас я отношусь к экономической социологии…

– Как к одной из областей интереса?

– В общем, да, но скорее, все-таки, как к одной из главных областей интереса.

– Понятно, что в какой-то момент Ваши интересы стали намного шире, чем экономсоциология. Но если мы вернемся к тому начальному периоду, когда Вы начали определять себя как экономсоциолог, когда примерно это случилось и при каких обстоятельствах?

– При каких обстоятельствах это случилось? Абел Гезевич Аганбегян, который был научным куратором экономического факультета Новосибирского университета, где я тогда работала, придавал огромное значение социологии вообще и социологическому образованию в частности. Надо сказать, что он был инициатором сначала чтения курсов по социологии экономистам (где-то с 1972–1973 годов), а затем организации социологической специализации. Сначала читался всего один социологический курс, потом их становилось все больше и больше, и, наконец, появилась самостоятельная специализация. Конечно, мы поддерживали движение в эту сторону, но все-таки очень важно, что нам не только не приходилось бороться, но нас еще и подталкивали. Правда, назвать специализацию «социологией» мы не могли. Ведь все студенты экономического факультета НГУ получали диплом «Экономическая кибернетика». Поэтому нашу специализацию пришлось назвать «Математические методы в социологии». А дипломы нашим социологам все равно выдавались экономические.

Со временем возник вопрос о том, что мы находимся в неравном положении с другими специализациями. У нас специализация начиналась с четвертого курса, и основополагающими курсами были, во-первых, методология и методика социологического исследования, введение в социологию, а во-вторых – математические методы в социологии. Причем до четвертого курса студенты чистую экономику изучали. И когда они выбирали специализацию в конце третьего курса, то вообще ничего о социологии не знали. Нужна была дисциплина, которая читалась бы раньше – хотя бы на третьем курсе. И тогда мы задумались, какой наиболее общий курс мы должны читать студентам-экономистам, чтобы приобщить их к социологии. Ведь каждый научный сотрудник социологического отдела ИЭиОПП СО АН, которым я руководила, занимался чем-то своим. Я, например, тогда разрабатывала методологию системного изучения деревни. Но было бы очень странно, если бы на экономическом факультете всем студентам читался такой курс. Хотя, конечно, на нашей специализации он проходил как спецкурс, но для всего факультета нужно было что-то значительно более общее. И тогда мы задумались: а в какой, собственно, области работает наш коллектив? И пришли к выводу, что ни в социологию труда, ни в социологию села наши интересы не укладываются. А к этому времени мы как раз подготовили исследовательский проект под названием «Социальные механизмы развития экономики (на примере АПК)». Поскольку его готовил мой сектор (у нас примерно половина отдела работала в секторе социальных проблем села, отсюда и подзаголовок «на примере АПК»). Но сам по себе замысел был значительно шире. И именно он нашел отражение в проекте, который обсуждался на известном научном семинаре в 1983 году. Семинар задумывался как обсуждение исследовательского проекта, а не моего доклада, но фактически вылился в обсуждение доклада, сделанного, так сказать, в дополнение к проекту.