Дневниковые записи. Том 1 - Владимир Александрович Быков Страница 3

5. О слове и числе. Ты должен бы тут абсолютно со мной согласиться, ибо по делу (если ставить сравниваемые моменты в сравнимые исходные по их качеству позиции, а не брать один из разряда полугениальности, а другой из области чуть не глупости) слово и цифра по однозначности заложенной в них информации при всех прочих равных условиях, из которых мы с тобой всегда исходили, – прямо антиподные вещи. Твои примеры из истории по широкополочному стану и по валкам – не выдерживают критики. Как раз формулы-то все там и решали, а слова, как слова, – выполняли свою известную функцию. Неуместны и твои пространные рассуждения о собственных значимостях слова и цифры. У меня о сем «эффекте», например, первого сказано даже больше твоего (см. хотя бы размышления о власти). А лучше всего, пожалуй, будет вспомнить высказывания Галилея и Ньютона – их своеобразный гимн математике. «Природа говорит с нами на языке математики»… Надо «придать физике математическую ясность, чтобы вызволить ее из болота бесплодных дискуссий о словах». В части же некоей «особой значимости» слова согласен не только с тобой, но и с Германом Вейлем, который писал, что «слова – орудия опасные. Созданные для повседневной жизни, они обладают привычным значением лишь при известных ограничениях, но человек склонен распространять их на более широкие сферы, не заботясь о том, сохраняют ли они при этом твердую опору в реальности или нет. Не потому ли к таким тяжким последствиям приводит нас магия слов в сфере политики, где слова имеют уже совсем расплывчатое значение и человеческие страсти нередко заглушают голос разума».

Так что нет никакого спора. Есть просто (и тут только твой) заскок.

Думаю, ты согласишься с моими доводами. Но остается вопрос. Какая все же текстовая неточность, недоговоренность и тому подобные мои упущения послужили основанием для критики со стороны не просто читателя, а умного читателя? Об этом я хотел бы от тебя услышать. В части же принципиальных, так сказать мировоззренческих, аспектов позволю еще раз обратить внимание на то, что у меня написано. Нельзя домысливать за автора вне контекста, вне общей направленности им представленного. Нужно быть весьма осторожным и придерживаться золотого правила: критикуемый не глупее критикующего. Критика должна быть на порядок точнее и весомее критикуемого. Она обязана быть безупречной».

1998 год

0 7.01

Книжка явилась неким «заполнителем» первых отпускных, не занятых работой дней. Разносил и рассылал ее по собственной инициативе и по случаям разных оказий еще долгое время. Она явилась поводом для более крепкого восстановления старых знакомств с интересными людьми либо способом лишний раз напомнить кому-нибудь о своем бренном существовании. Недавно, например, послал четыре экземпляра А. Б. Вернику и М. И. Гриншпуну. А вчера встретился с И. И. Потаповым и Ю. Н. Кондратовым.

Встреча состоялась в комнатке дома Облсовпрофа. Потапову ее выделили после ухода с должности председателя Совета.

Кроме нас он пригласил еще своего приятеля Ю. С. Корнильцева, притащившего с собой, надо полагать по просьбе Потапова, батон и кусок колбасы (бутылка у Потапова была припасена заранее).

Начались разговоры с воспоминаниями о прежних годах жизни, разных значимых событиях и их участниках. Занимал нас главным образом Иван Иванович, сохранивший до сих пор великолепную память, удивлявшую меня еще во времена работы парторгом завода. Впечатление такое, что он и сегодня помнит не только фамилии всех встречавшихся ему людей, но даже их имена и отчества. По ходу беседы он добавлял их, для пущего впечатления, и к фамилиям, упоминавшимся остальными участниками собрания. Запомнилась встреча еще и тем, что в силу тесноты мира Юрий Сергеевич оказался моим дальним родственником, правда, настолько, что сейчас даже не могу восстановить точно наше с ним древо родства.

В конце я вручил книгу Потапову и Кондратову и пообещал то же сделать Корнильцеву. В ответ Иван Иванович подарил мне свою, как оказалось, одновременно с моей напечатанную тем же издательством «СВ-96» под броским, соответствующим его биографии названием: «Тридцать лет в президиуме».

08.01

Напечатать книжку помог Леонид, оплатив расходы по ее изданию из казны своей конторы, организованой им в перестроечные времена. Но прежде о Леониде как моем брате и человеке.

Первые мои впечатления связаны с тем обстоятельством, что я старше на два с половиной года и потому был в его дошкольные годы на положении няньки, но няньки-мальчишки, не лишенного, наряду с проявляемой о нем заботой, желания иногда над ним подтрунить, по-забавиться. Попугать, например, сидящими под кроватью медведями или волками, а после столь же быстро остановить плач заявлением, что волков нет и что это мои придумки. Подмывала меня к таким действиям не реакция брата, а его доверие ко мне. И потому я никогда не смаковал испуг и наслаждался обратным – мгновенным прекращением слез и полным успокоением по малейшему на то моему желанию.

Братец мой был болезненным ребенком. После того как мы с ним переболели простейшей корью, я больше, тьфу-тьфу, ничем серьезным не болел и практически никогда не лечился. Страдал лишь, будучи уже в возрасте, несколько от радикулита, да и то, как правило, по своей глупости и упрямству. От спанья в походах на голой земле; от залезания в холодную воду какого-нибудь ручейка, а потому в скрученном от тесноты виде, который тут же фиксировался на моей спине; от какого-нибудь явно неподъемного бревна, которое мне вдруг приспичило сдвинуть с места, и от тому подобных случаев своей глупости.

В шесть лет брат заболел скарлатиной, и я, учась во втором классе, на десять дней был отправлен жить к тетке (по матери) Фате в город. Каждый день после школы я подходил к своему дому, приветствовал через окно брата, отправлялся затем на трамвае к тетке на улицу Азина и там ждал ее возвращения с работы. Самостоятельность пацанов в те времена, в сравнении с теперешними, была потрясающей. Ведь связи никакой, телефонов нет, проверить, доехал ли я до тетки вечером, а утром до школы – никакой возможности. Тем не менее сегодня у меня такое впечатление, что никто из старших особенно и не переживал. Да и какие могли быть переживания, если мы были все лето предоставлены сами себе и чуть не каждый день в хорошую погоду таскались на водоемы: на Калиновские разрезы, на городской и Визовский пруды