Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи Страница 30

Да! Именно всеобщее избирательное право дает вам возможность создать власть, стоящую на страже порядка, власть, сосредоточивающую в себе всю мощь нации, власть, для которой невозможно только одно — разрушить собственную основу, убить то, что ее породило! (Снова аплодисменты слева.)

Именно всеобщее избирательное право дает вам возможность в наши дни, когда всевозможные фикции то возникают, то разрушаются, найти устойчивую основу общественной жизни. Но, оказывается, всеобщее избирательное право стесняет вас, государственные мужи! На что оно вам! Великий боже! Да ведь это же точка опоры, непоколебимая точка опоры, которой было бы достаточно Архимеду, будь он политиком, чтобы перевернуть мир! (Долго не прекращающиеся одобрительные возгласы слева.) Господа министры, люди, управляющие нами! Разрушая целостный характер всеобщего избирательного права, вы покушаетесь на самую основу устойчивой власти, единственной возможной ныне власти. Как же вы мажете не видеть этого?

Лучше уж я скажу вам прямо в глаза: вы сами не знаете ни кто вы такие, ни что вы творите. Виной всему не ваши сознательные намерения, а ваша слепота. Вы ведь искренно считаете себя охранителями устоев, восстановителями общественного порядка, организаторами? Сожалею, но мне придется разрушить ваши иллюзии. Сами о том не подозревая, даже отдаленно о том не догадываясь, вы на деле являетесь революционерами! (Долго не прекращающееся волнение на всех скамьях.)

Да! И к тому же революционерами самой опасной породы — революционерами простодушными. (Всеобщее веселое оживление.) У вас есть — и многие из вас уже доказали это на деле — удивительный талант совершать революции, не замечая, не желая и не понимая этого (снова веселое оживление в зале), в то самое время, когда вы собираетесь совершить нечто совсем иное! (Смех. Возгласы: «Превосходно! Превосходно!»)

Вы говорите нам: «Сохраняйте спокойствие!» — и берете в свои руки Францию, общество, цивилизацию, настоящее, будущее, не имея представления о том, сколько они весят, и неосторожно роняете их на булыжник мостовой. Вы воюете с бездной, опрометью бросаясь в нее. (Долго не прекращающееся движение в зале. Г-н д'Опуль смеется.)

Так вот, бездна не разверзнется! (Волнение в зале.) Народ не утратит спокойствия! Когда народ спокоен, будущее обеспечено. (Аплодисменты слева, ропот справа.)

Разумные и великодушные парижане хорошо это знают — я не в состоянии понять, почему мои слова вызывают ропот недовольства, — и Париж даст вам величественный и полезный урок: он докажет, что в тех случаях, когда правительственная власть находится в руках подстрекателей революции, народ оберегает общественные устои. (Возгласы: «Браво! Браво!» Справа смех.)

В самом деле, народ призван оберегать будущее не одной Франции, а всех наций! Он призван оберегать человеческий прогресс, душой которого является Франция, демократию, очагом которой является Франция, и то великое дело, которое Франция совершает и со своей высоты распространяет по всему миру, — развитие цивилизации через торжество свободы. (Взрыв одобрительных возгласов с мест.) Да, народ это знает, и что бы вы ни делали, он, повторяю, не сдвинется с места. Ему принадлежит верховная власть, и он сумеет проявить величие. (Движение в зале.) Он будет невозмутимо ждать, пока не настанет его день, неотвратимый день, когда он вновь обретет свои права. Так же, как в течение последних восьми месяцев, он будет противопоставлять всем и всяческим провокациям и атакам величественное спокойствие, присущее сильным. С язвительной усмешкой и холодным презрением посмотрит он на ваши жалкие законы, такие злобные и такие слабые, бросающие вызов духу века, общественному здравому смыслу, демократии и вонзающие свои крохотные коготки в гранит всеобщего избирательного права! (Долго не прекращающиеся одобрительные возгласы слева.)

Еще несколько слов, господа. Я попытался охарактеризовать складывающуюся ситуацию. Позвольте мне, прежде чем покинуть трибуну, охарактеризовать самый закон.

Люди прогресса могли бы опасаться этого закона, как факела, способного вызвать пожар революции, но как основа избирательной системы он вызывает у них только презрение.

И это не потому, что он плохо состряпан; совсем наоборот. Хотя он ничуть не эффективен сейчас и никогда не будет эффективен, все же это хитрый закон, закон, сооруженный по всем правилам искусства. Я отдаю ему должное. (Смех в зале.)

Смотрите, вчитайтесь, каждая деталь в нем подогнана очень ловко. Давайте рассмотрим его вкратце. Это будет поучительно! (Снова смех. Возгласы: «Превосходно!»)

Простое требование, предъявленное к избирателю Учредительным собранием — проживать в определенном месте, — ваш закон исподтишка подменяет требованием иметь постоянное местожительство. Вместо шестимесячного ценза оседлости он устанавливает трехлетний срок и притом заявляет: «Это одно и то же!» (Протесты справа.) Он упраздняет необходимый для честного проведения выборов принцип постоянства избирательных списков с таким видом, словно и не прикасается к нему (смех в зале), и подставляет взамен принцип постоянного местожительства, посягающий на права избирателя. Новый закон зачеркивает, не обмолвясь об этом ни словом, статью 104-ю Гражданского кодекса, которая не требует для установления местожительства ничего, кроме простого заявления избирателя, и подменяет эту статью либо косвенно восстанавливаемым цензом, либо, при отсутствии ценза, установлением плохо замаскированной электоральной зависимости рабочего от хозяина, слуги от господина, сына от отца. Он порождает таким образом — и в этом сказывается неблагоразумие его ловких сочинителей — глухую войну между хозяином и рабочим, между господином и слугой и — что преступнее всего — между отцом и сыном. (Движение в зале. Возгласы: «Правильно!»)

По-моему, я достаточно ясно показал, что избирательное право неотъемлемо от внутреннего существа гражданина, что без него нет и самого гражданина, что оно не следует за гражданином, а составляет с ним единое целое, дышит в его груди, течет в его жилах вместе с кровью, сопровождает его повсюду, является свободным, как и он сам, рождается и умирает вместе с ним; что это право не может быть утрачено, ибо оно является органическим, личным, живым, священным правом (смех справа); что оно представляет собой самую жизнь, плоть я душу человека. И как же поступает ваш закон с этим правом, кому он его передает? Неодушевленной вещи жилищу, груде камней, номеру дома! Он делает из избирателя крепостного! (Возгласы «Браво!» слева. Ропот справа.)

Я продолжаю. Ваш закон запросто, словно тут и говорить не о чем, совершает нечто до крайности возмутительное: он упраздняет звание избирателя и подставляет на его место уполномоченного. (Движение в зале.) Но и это еще не все. Он изгоняет из числа лиц, пользующихся избирательным правом, целые группы граждан, исключает представителей некоторых свободных профессий, как, например, актеров, которые, занимаясь своим ремеслом, вынуждены почти ежегодно менять местожительство.

Голос справа. Ну что ж, комедианты останутся за бортом! Тем лучше!

Виктор Гюго. Я отмечаю, и «Монитер» тоже отметит это, что когда я посетовал на исключение из числа избирателей целой группы граждан, заслуживающих, как и любая другая группа, уважения и внимания, с этой стороны раздался смех и прозвучали слова: «Тем лучше!»

Голоса справа. Да, да!

Г-н Т. Бак (с места). Возрождаются времена отлучения. Ваши предки выбрасывали комедиантов из лона церкви, а вы их превзошли: вы выбрасываете их из общества. (Возгласы слева: «Превосходно!»)

Голоса справа. Да, да!

Виктор Гюго. Пойдем дальше. Продолжаю рассмотрение вашего закона. Он уравнивает и отождествляет уголовного преступника с писателем, нарушившим законы о печати. (Возглас справа: «И правильно делает!») Он равно лишает их права голоса и на равных началах исключает из избирательных списков. (Возглас справа: «Так и надо!») Таким образом, будь сейчас жив Вольтер, то при нынешнем строе, религиозная и политическая нетерпимость которого плохо прикрыта маской заботы о строгости нравов (движение в зале), Вольтера наверняка осудили бы за оскорбление общественной и религиозной нравственности… (Возгласы справа: «Да, да! И отлично поступили бы!» Тьер и Монталамбер проявляют явные признаки волнения.)

Г-н Т. Бак (с места). А Беранже! Он тоже был бы лишен права голоса!