Рассказы (LiveJournal, Binoniq) - Владимир Сергеевич Березин Страница 30

Он узнал, что всё кривое оружие - символ женщины, а прямые мечи и кинжалы – мужской символ, прочитал о Хароне и корабле мёртвых.

Евгений Абрамович стоял над ним, и рассказывал о том, что смерть вовсе не так страшна и во всех преданиях связана с рождением.

- Вот ты привык к тому, что вода – это жизнь, - говорил он, - а она у многих народов как раз начало смерти, и когда человека крестили, он выныривал из воды, будто из объятий смерти.

Понемногу разговор перешёл на алхимию, и они вместе разглядывали чертежи странных приборов в другой книге.

Сейчас хорошо было бы пойти к Евгению Абрамовичу, но тот уже собрался и вышел из дома.

Мальчик отложил книгу и задумался. Надо сходить к Чучельнику. Чучельник был его старым приятелем – и сам казался мальчику стариком. На самом деле, ему было едва за сорок, и он вечно сидел в здании Зоологического музея на соседней улице.

Чучельник не любил, когда его звали таксидермистом – чучельник он был, просто чучельник.

Мальчик оделся, криво обмотал вокруг шеи шарф и шагнул в гулкий подъезд под грохот уже кем-то вызванного лифта.

Чучельник курил на лестнице, в закутке, образованным широким подоконником и какими-то коробками.

Курить в комнате-мастерской было нельзя, воздух там был легко горюч, и даже взрывоопасен.

- Прокляла, говоришь? – он затянулся, и так забросил голову назад, что лицо его пропало – торчала только борода.

- Это не беда. Знаешь анекдот? Сидит мужик дома, а к нему звонят в дверь. Он открывает, а там маленькая смерть, сантиметров десять ростом. Он на неё смотрит, а она ему и говорит: «Не дрейфь, мужик, я за канарейкой». Ха!

А потом он добавил посерьезнее:

- Я ведь сам, как Харон для канареек. Они все по моей части. Впрочем, что - сейчас я тебе лося покажу.

Действительно, в мастерской мальчик увидел огромную голову лося. Таких голов он не видал никогда. Широкие разлапистые рога заполняли полкомнаты, они росли из головы животного, как дерево. Пока ещё безглазый, лось с удивлением смотрел на мальчика, будто спрашивая, как он тут оказался, и где остальное его тело.

Всё было в том, что Чучельник часто брал левую работу – и вот сейчас какие-то охотники привезли ему свой трофей. Начальство знало об этих делах, но закрывало на них глаза – как специалист, Чучельник был гораздо дороже своей небогатой зарплаты.

Мальчик потрогал рога и обратил внимание на длинный спелёнутый свёрток, лежавший в большой эмалированной ванночке под слоем резко пахнущей жидкости.

Чучельник перехватил его взгляд, и резко произнёс:

- А вот туда смотреть не надо.

И, укрыв ванночку плёнкой, стал рассказывать о мамонтах. В Зоологический музей привезли мамонта и уже целый год складывали его скелет, крепя одну кость к другой специальной проволокой. Оказалось, что когда мамонта нашли, то у него ещё была шерсть, и доброхоты начесали Чучельнику огромный клубок мамонтовой шерсти. Теперь он хотел связать из неё свитер. Мальчик потрогал шерсть, и про себя решил, что она ничуть не лучше той самой проволоки

Они говорили о том и о сём, потом Мальчик помогал Чучельнику точить на токарном станке какие-то специальные палочки-распорки, и они опомнились, только когда начало темнеть.

Скоро должна была вернуться с работы бабушка, и мальчик ушёл домой.

Бабушка уже вернулась и разговаривала с Евгением Абрамовичем возле телефона в коридоре.

- Он полковник. Я это точно знаю.

Евгений Абрамович что-то ответил, и бабушка возразила:

- Я это точно знаю, у меня нюх.

Мальчик проскользнул мимо них, и забился в свой уголок с книжкой.

Бабушка и сосед вошли в комнату и продолжили свой разговор. Стало ясно, что они обсуждали нового жильца.

- Я некоторые вещи знаю наверняка. И многое помню, как если бы было вчера. Например, я помню похороны Кирова. Вот вас на свете не было, а я помню, как его несли к Московскому вокзалу, и весь город был чёрный, а когда его проносили по улице, то дома сгибались к нему, будто кланялись.

- Да ладно вам, такая поэзия…

- Какая там поэзия, с этого и начались все наши неприятности, - бабушка тоже курила, и Евгений Абрамович курил вместе с ней.

- Мы надымили, у мальчика будет болеть голова, сказал он вдруг, – всё, пойдёмте на кухню.

Они ушли, а мальчик ещё долго обдумывал их слова и представлял, как гнутся дома, идёт волнами мостовая, и трещат мосты. Так город прощается со своим мёртвым правителем.

Их сосед не был полковником. Ему не хватало одной звёздочки - Семён Николаевич дослужился до подполковника в одной могущественной организации, но давным-давно с ним случилось что-то, что сломало его карьеру и остановило ровный уверенный взлёт. Сейчас ему оставалось два месяца до пенсии.

Он лежал в своей комнате и тоже думал о смерти. Его многие хотели убить, а многих убил он сам. Он был на войнах знаменитых и не знаменитых, но сейчас прошлые заслуги ничего не стоили. Теперь он разъехался с детьми и оказался в этой коммунальной квартире, в которой ему предстояло умереть.

Но перед тем как стать настоящим пенсионером и начать процесс движения к смерти, он хотел утереть нос своим соратникам.

Сейчас он вернулся с юга и привёз оттуда тонкий портфель с документами. В них не было на первый взгляд ничего необычного, но эти бумаги в его голове давно превратились в ниточки. Эти ниточки уже давно утолщались в его воображении, сплетались в сеть, и в этой сети, сами не зная того, барахтались непростые люди из разных городов.

Смерти он не боялся, он боялся медленного умирания, стариковской беспомощности и запаха, который наполняет комнаты одиноких людей.

Семён Николаевич поглядел в грязное окно и подумал, что неплохо бы начать приборку с него.

Завтра, завтра - и покрывало сна, маленькой смерти, опустилось на него в раннее, детское ещё время.

А вот Евгений Абрамович не спал. В его дверь постучали, и сразу же, скрипнув, она отворилась.

- А, здравствуй, мальчик… - Раковский поднял левую руку, забыв, что держит в ней сгоревший чайник.