Живой Журнал. Публикации 2020 - Владимир Сергеевич Березин Страница 30

Они собрались вокруг, расселись на ветках и молча смотрели, как из их товарищей делали шашлык. Их было немного, и люди хохотали, тыкали в них пальцами, веселились.

А вот веселиться не надо было.

Русские ушли, а он остался на лавке. Кислый дым старого табака стелился над питомником, и где-то хлопала дверца пустой вольеры.

Пошёл тяжёлый снег, влажный от дыхания близкого моря.

Старик посмотрел на снег и вспомнил экспедицию в Тибет.

Вот оно, главное.

Тогда его вызвали в политотдел и, не объясняя ничего, велели подчиняться красивому черноусому чекисту. Кроме него и переодетых красноармейцев вместе с караваном двигался сумасшедший художник. Он был прикрытием экспедиции, и оттого ему прощалось многое: художник разговаривал с горами, молился на выдуманных языках и писал картины на привалах.

Мошки вязли в сохнущей краске, как мухи в янтаре.

Чекист время от времени исчезал — европейское платье он сменил сначала на таджикский халат, а потом стал одеваться, как уйгур. Чекист потом часто покидал их караван, притворяясь то иранским коммерсантом, то британским журналистом.

Когда ему встретился настоящий журналист из Англии, то чекист, не моргнув глазом, зарезал его прямо посреди разговора.

В составе экспедиции было несколько красных китайцев из отряда, воевавшего на Дальнем Востоке. Один из китайцев менял махорку на разговор — молодому красноармейцу из прибрежного города было не с кем поговорить. Китаец и рассказал о Сунь Укуне, Царе обезьян, что сначала был на небе конюхом, а потом садовником.

Это была очень запутанная история, да и китаец плохо владел русским языком.

Непонятно было даже, как звали царя обезьян, — из рассказа китайца выходило, что он имел сотни имён. Китаец с раздражением отрицал, что царь обезьян мог быть индусом или японцем. Наоборот, однажды Сунь Укун со своим войском напал на японскую армию и перерезал всех, взяв в качестве трофея целый отряд снежных обезьян-асассинов.

Снежные обезьяны стали личной гвардией царя — они были воины, и им всё равно было, кому служить.

Индусов Царь обезьян победил каким-то другим способом.

Потом китаец свернул на то, что Царь обезьян с его войском очень пригодился бы делу Мировой революции, и его собеседник спокойно уснул, поняв, что имеет дело с сумасшедшим прожектёром.

Всё это было скучно. Красноармеец видел много сумасшедших, лишённых разума от исчезновения старого мира, а потом взбудораженных Гражданской войной, оттого сострадание в нём кончилось. И прожектёров он видел много — они приходили в штабы и райкомы со своими планами изменения климата и чертежами машины времени, они таскались повсюду со своими вечными двигателями и смертельными лучами. Кончалось всё тем, что им давали усиленный паёк, и они успокаивались.

Теперь все видели, кроме чекиста и художника, как китайцы смеются над мистиком с этюдником, смеются над странными пейзажами и магическими кругами, что этот мистик рисует на стоянках. Смеялись и китайцы, и носильщики в бараньих шапках. И тем, и другим забавы взрослого человека напоминали о детях, оставшихся дома. А несколько красноармейцев, что были раньше буддийскими монахами, говорили, что художник всё время пишет священные знаки с ошибками.

Претерпев многое, они подошли к отрогам великих гор.

Люди здесь жили другие — со стоптанными плоскими лицами, и в их домах были нередки чудеса, которые Чекист объяснял атмосферным электричеством, а художник — велениями махатм.

Но красноармеец, который ещё не стал стариком, хлебнул солдатской жизни и давно научился подавлять в себе страх и удивление. Он видел каналы в Восточной Пруссии, видел Северное Сияние под Мурманском и качался в седле верблюда близ Волги.

Теперь экспедиция поднималась вверх по горной дороге, и, наконец, достигла снежной кромки.

Проводники затосковали, и их оставили в промежуточном лагере.

И вот на огромной скальной стене они увидели множество пещер. Пещерный город курился дымами, в надвигающейся темноте моргали огоньки.

В виду цели их путешествия, они остановились на ночёвку. Обшитые мехом палатки не спасали от холода, но, хуже всего, у него разболелась голова. Чекист объяснил, что это горная болезнь, да только у молодого красноармейца она наложилась на контузию, полученную под Спасском.

Утром художник накрыл на тропе стол с подарками и стал ждать — согласно местному обычаю. Чекист с помощниками стояли неподалёку. Блестящее и стеклянное на столе предназначалось для первых подарков, но ими дело не должно было ограничиться — рядом стояли два ящика с винтовками в заводской смазке.

Однако вместо старшего стражника ворот к ним вышла огромная хромая обезьяна, перепоясанная ржавым японским мечом. Они долго беседовали о чём-то втроём — обезьяна, художник и чекист, после чего людей пригласили в пещерный город.

С собой начальники взяли двух китайцев, и обещали вернуться на следующий день.

Однако они вернулись посередине ночи, и красноармеец увидел, как художник с чекистом быстро что-то запихивают в широкий деревянный ящик. Они сразу же снялись с места и, бросив палатки, двинулись вниз.

Но как только рассвело, они обнаружили погоню.

Прямо над ними на горную тропу высыпали обезьяны и по всем правилам тактики стали обстреливать отряд из своих трубок острыми, как иголки, сосульками. Амуниция их была японская, как на плакатах про самураев, что угрожали Дальнему Востоку, и красноармеец понял, что китаец не врал. Один из носильщиков схватился руками за горло, упал другой — ящик пришлось тащить самим.

Молодой красноармеец почувствовал укол в сердце — и обнаружил, что сосулька на излёте пробила толстый ватный халат и поцарапала кожу.

Чекист отстал и принялся, стоя, как в тире, стрелять по безмолвным обезьянам с духовыми трубками. Сосульки рыхлили тропу прямо у его ног, но магазинная винтовка делала своё дело лучше духовых трубок.

На стоянке художник открыл крышку ящика, чтобы проверить содержимое, и носильщики увидели угрюмую морду обезьяна и повязку с непонятным иероглифом на лбу.

Красноармеец потом долго учился звать его обезьяной, а не обезьяном — мужской род упрямо проламывался через русский язык.

А тогда первыми спохватились носильщики.

— Сунь Укун! Сунь Укун! — кричали они, разбегаясь. Но это, конечно, был никакой не Сунь Укун, царь обезьян — как мог сам Царь обезьян потерять свою силу? Не из-за детской же ворожбы сумасшедшего художника?

Так или иначе, чекист мгновенно прекратил бунт, прострелив голову одному из носильщиков. Остальные роптали, но не посмели бежать — особенно после того, как чекист для примера убил из винтовки птицу, казавшуюся только точкой в небе. Когда убитого ворона принесли, носильщики увидели, что винтовочная пуля попала ей точно в голову.

Носильщики ещё колебались, чья сила тут крепче, но волшебство