Сергей Родин - Отрекаясь от русского имени Страница 31

Короли же польские любви не чаяли в народе Русском. Стефан Баторий (1576-1586), например, «во всех отношениях к Русскому воинству и народу был такой патриот, каковым почитался у римлян император Тит, т.е. друг и отец человечества». Не меньшим другом Русских был и Владислав IV (1632-1648), «имевший всегда справедливые и патриотические мысли о народе Русском». Он и умер-то от огорчения, что польские паны не пожелали удовлетворить справедливых требований восставших казаков.

Автор не жалеет красок для описания «союзных и братерских» отношений Русских с поляками в «соединенной нации». Его ополяченное сознание продуцирует пасторальные картинки их гармонического и любовного сожительства в едином государстве, не омрачаемого ни враждебностью, ни религиозной нетерпимостью, ни социальными и этническими конфликтами, ведь народ Русский соединился с поляками «яко союзный и единоплеменный», соединился «на одинаковых и равных с ними правах и преимуществах, договорами и пактами торжественно утвержденных». И поэтому Русские не за страх, а за совесть стояли «за славу и целость общей нации польской» и «интересы ее».

Столь же лубочно обрисовано положение Православной Церкви: «и релгия Русская греческого или иерусалимского исповедания уравнена с Римскою католическою на одинаковые права и преимущества». Но автору мало простого утверждения столь вопиющей лжи! Без всякого смущения он дополняет ее совершенно маниловской картинкой «чистого согласия» «обеих главных религий, Римской и Русской. Когда отлучался надолго епископ Римский, то поручал паству или правление своей епархией епископу Русскому; когда же, напротив, отлучался епископ Русский, то так же поручал епархию свою в правление Римскому епископу, и все было у них в послушании и любви, прямо христианской».

Картины идиллического двухвекового русско-польского существования столь умилительны, трогательны и искренни, что вполне вероятно выглядело бы предположение о принадлежности их поляку, а не Русскому, но грандиозный факт кровавой, истребительной русско-польской войны 1648-1654 гг. усложняет картину. При полном сохранении прежней лояльности к полякам и Речи Посполитой в авторе как-будто просыпается и Русское чувство, хотя и в убогом, урезанном виде: его историческая память явно не в состоянии преодолеть уже привычного холопского преклонения перед всем польским…

Источник Малороссийкой войны «История Русов» видит в недоразумении (всего-то!) церковной унии, разрушившей «священную оную народов едность». Именно с 1596 г., по ее версии, идиллическое русско-польское сообщество распалось и «началась известная оная эпоха ужаса и губительства для обоих народов, Польского и Русского». «История Русов» дает даже хронологическую точку отсчета этой вселенской трагедии. Выдуманную, конечно, но с претензией на историческую достоверность.

С этой целью ее анонимный автор возводит в гетманское достоинство Северина Наливайко, атамана одной из казачьих шаек, промышлявших грабежом панских поместий, и отправляет его во главе посольства в Варшаву (1597) для переговоров с королем о подтверждении пресловутых «извечных вольностей» казаков. Коварные «паны, однако, схватили гетмана» и казачьих «депутатов» и казнили их. Эта-то казнь и открыла польский террор против Русского Народа: «По истреблении гетмана Наливайка … вышел от сейма или от вельмож, им управлявших, таков же варварский приговор и на весь народ Русский». Поляки, два столетия не чаявшие души в Русских, лобызавшиеся и родичавшиеся с ними, как с «единоплеменными братьями», вдруг совсем озверели и автор не жалеет эпитетов при описании их «жестокости», «коварства» и «вероломства». Бывшие «союзники» в течение нескольких веков созидавшие «единую польскую нацию» с завидной методичностью принимаются истреблять друг друга …

В этой борьбе автор как-будто на стороне Русских, но победа их вызывает у него явное сожаление. Поляк вновь берет в нем верх и при описании истории Малороссии после освобождения от польской оккупации он снова на стороне Польши против России. В этих трудно объяснимых переходах с польской стороны на Русскую – и наоборот, ясно сказывается мутированность авторского сознания, его раздвоенность между взаимоисключающими этническими доминантами: польской и Русской, католической и православной, западной и восточной. Автор «Истории Русов» еще помнит, что он – Русский (оттого и отвергает с возмущением «Украину» и «украинцев»), но на мир смотрит и оценивает его уже с позиций антирусских, так как сознание его – продукт трехстолетнего ополячивания и окатоличевания Русских, превращения некоторой, наиболее слабой части их в этнических мутантов, коим поляками же позднее будет присвоено и новое название – «украинцы».

Цель и задачи полонизации Русских сами же ее реализаторы выразили с предельным цинизмом: «Между душой русина и душою москаля основного различия нет … Иную душу (здесь и далее курсив мой. –С.Р.) влить в русина – вот главная задача для нас, поляков!.. Та душа будет с Запада. Пускай русин соединяется своей душою с Западом, формою – с Востоком. Тогда возвратится Россия в свои природные границы – и при Днепре, Доне и Черном море будет что-то иное … А если бы оно и не сбылось, то лучше Малая Русь самостоятельная (!!), нежели Русь российская» [107].

Душа автора «Истории Русов» воплощает в себе успешное решение этой иезуитской задачи: его ментальность, сознание, мироощущение уже «иные», не-русские, хотя сам он того не сознает, по инерции называя себя Русским. Но духовная инаковость, утрата Русского сознания и миросозерцания, смещение точки зрения в сторону и пользу Запада сквозят в каждой авторской мысли, его основополагающих оценках и выводах.

Достаточно показательно в этом плане восприятие «Историей Русов» того периода в истории Малороссии, который получил название «Руины» и увенчался циничным и подлым предательством гетмана Мазепы. Как истинно украинское произведение «История Русов» в принципе не признает изменой бесконечные переходы «малороссиян» на сторону своих исконных врагов – турков, татар, поляков – и сотрудничество с ними. Даже полное разорение Малороссии, истребление и угон в рабство ее населения татарами, наводимыми всевозможными тетерями, дорошенками, петриками, орликами и прочими доморощенными «спасителями отечества», в глазах ее автора – только сложный поиск способов обретения краем подлинной «независимости», т.е. вожделенного освобождения от «московского ига». Определения «предатель» после Хмельницкого удостоился лишь Выговский, да и то лишь потому, что автор зачислил его в «поляки». Все остальные, при констатации за ними определенных «недостатков», в целом настоящие «лыцари», искрение любящие родину и желающие ее народу только добра. Ну и что, что в результате вакханалии гетманских измен, ничтожной борьбы за власть и привилегии казачьей старшины, ее открытого коллаборационализма Малороссия была залита кровью и превращена в безжизненную пустыню, прямые виновники этого зла, по мысли автора, все равно – «достойнейшие люди», так как в избытке обладают самым ценным в его глазах качеством – ярой и непримиримой ненавистью к Русским, то бишь «московцам». Именно этим они духовно близки ему и за это именно он готов простить им любые преступления и измены. Соответствующий карт-бланш получает, конечно, и наиболее знаменитый представитель этого племени предателей – Иван Мазепа.

«История Русов» еще не решается открыто оспаривать народную оценку гетмана-предателя и выставить его измену «бескорыстным подвигом» во имя отчизны. Она даже как-будто и не одобряет его деятельности, но переход на сторону врага сводит к смехотворной причине: Царской оплеухе, полученной якобы гетманом на пиру у князя Меншикова. Личная обида на Петра приводит Мазепу в стан неприятеля. Причем тут «измена» – обиделся старик! Однако в специально сочиненной для него речи, автор, напротив, выставляет Мазепу как подлинного «национального героя», думающего не о себе, а о судьбе родины в роковые для нее минуты. Сам гетманский выбор в пользу шведов, коих он, по подсказке автора, предлагает почитать «своими приятелями, союзниками, благодетелями и как бы от Бога ниспосланными для освобождения нас от рабства», преподносится как в высшей степени «мудрое» и правильное решение. Проклятия измученного, ограбленного народа по адресу новоявленных «освободителей» «История Русов» признает, но во внимание не принимает, ведь Русский Народ глуп, дик и суеверен: куда ему разбираться в высших тонкостях «европейской политики», утвердившей Малороссию самостийной и независимой от остальной России. Недоступны ему и гениальные замыслы Мазепы.

С целью более контрастного очерчивания дремучести «народа здешнего», принявшегося подобно «диким азиатцам» истреблять культурных, цивилизованных шведов, автор набрасывает трогательную пастораль их похода в Русские пределы.