Юн Чжан - Дикие лебеди Страница 32

Они редко спали в одном месте две ночи подряд, им часто приходилось переходить с одного места на другое несколько раз за ночь. Они никогда не раздевались перед сном, вся их жизнь состояла из непрерывной череды засад, окружений и прорывов. В отряде были женщины, и отец решил переместить их, а также раненых и слабых в более безопасный район на юге, вблизи Великой стены. Это потребовало долгого тяжелого перехода через районы, занятые Гоминьданом. Любой шум мог все погубить, поэтому отец приказал оставить всех младенцев у местных крестьян. Одна женщина не могла заставить себя бросить ребенка, и отец сказал, что ей придется либо расстаться с сыном, либо предстать перед военно — полевым судом. Она оставила ребенка.

В течение следующих месяцев отряд отца двигался на восток к Цзиньчжоу и стратегической железной дороге из Маньчжурии в Китай. Они сражались среди холмов к западу от Цзиньчжоу до прибытия регулярных войск коммунистов. Гоминьдан предпринял ряд безуспешных «истребительных операций». Партизаны приобрели в регионе определенное влияние. Отец, которому исполнилось двадцать пять лет, так прославился, что за его голову назначили награду; по всей цзиньчжоуской округе висели объявления о розыске. Мама видела эти объявления и много слышала о нем и его бойцах от родственников в гоминьдановской разведке.

Когда отряд отца отступил, гоминьдановцы вернулись и отняли у крестьян пищу и одежду, конфискованные партизанами у помещиков. Крестьян нередко пытали, некоторых убили, особенно тех, кто от голода съел зерно и не мог его вернуть.

В деревне Шести дворов главный землевладелец, Цзинь Тинцюань, по совместительству начальник полиции, жестоко изнасиловал многих женщин. Он убежал вместе с Гоминьданом, и отец председательствовал на собрании при вскрытии его дома и амбара. Когда Цзинь вернулся с Гоминьданом, крестьян заставили пасть перед ним ниц и вернуть все имущество, которое им отдали коммунисты. Тех, кто съел зерно, пытали, их дома снесли. Человека, отказавшегося бить поклоны или вернуть продукты, сожгли заживо на медленном огне.

Весной 1947 года ситуация изменилась, и в марте группа отца вновь заняла Чаоян. Вскоре в их руках оказалась вся округа. В честь победы устроили пир и праздник. Отец прекрасно придумывал загадки с именами (Китайские имена почти всегда имеют значение, поэтому на их основе можно придумывать каламбуры.), восхищая товарищей своей изобретательностью.

Коммунисты провели земельную реформу, конфисковав наделы у небольшого числа помещиков и распределив их поровну между крестьянами. В деревне Шести дворов крестьяне сперва отказывались взять землю Цзинь Тинцюаня, хотя теперь его арестовали. Даже видя его под охраной, они ему низко кланялись. Отец обошел множество крестьянских семей и постепенно узнал ужасную правду. Чаоянское правительство приговорило Цзиня к расстрелу, но родственники человека, сожженного заживо, вместе с другими пострадавшими решили убить его тем же способом. Цзинь стиснул зубы и не издал ни стона, пока пламя не охватило его сердца. Коммунистические чиновники, посланные для приведения казни в исполнение, не мешали крестьянам. Хотя коммунисты теоретически выступали против пыток, партработникам запретили вмешиваться в акты народного возмездия.

Люди вроде Цзиня были не просто богатыми собственниками земли, но сосредоточили в своих руках ничем не ограниченную, тираническую власть над жизнью местного населения. Их называли э — ба («злобные деспоты»).

В некоторых случаях убийства распространялись и на обычных помещиков, называемых «камнями» — препятствиями на пути революции. В их отношении следовали курсу: «Если сомневаешься, убей». Отец с этим не соглашался и говорил подчиненным и слушателям на собраниях, что приговаривать к смерти можно лишь тех, кто безусловно запятнал себя кровью. В докладах наверх он раз за разом повторял, что партия должна бережно относиться к человеческой жизни, что неумеренные казни лишь вредят революции. Отчасти из — за выступлений таких людей, как мой отец, в феврале 1948 года коммунистическое руководство издало директиву немедленно прекратить «излишние жестокости».

Все это время к району стягивались основные силы коммунистов. В начале 1948 года партизаны соединились с регулярными частями. Отца поставили во главе системы сбора разведывательной информации в районе Цзиньчжоу — Хулудао. В его обязанности входило следить за тем, как разворачиваются гоминьдановские войска и как они снабжаются продовольствием. Значительная часть такой информации поступала от агентов внутри Гоминьдана, в том числе от Юй — у. Из этих докладов он впервые услышал о маме.

Худой мечтательный человек, которого мама в то октябрьское утро застала за чисткой зубов, считался среди партизан чистюлей. Он чистил зубы ежедневно, удивляя этим и своих товарищей и крестьян в деревнях, где воевал. В отличие от других, сморкавшихся на землю, он пользовался носовым платком, который стирал при каждом удобном случае. Он никогда не окунал личное полотенце в общий таз (Чтобы сэкономить воду, китайцы умываются, протирая лицо мокрым полотенцем.), так как глазные инфекции встречались повсеместно. К тому же он славился ученостью и всегда имел при себе несколько томиков классической поэзии, не расставался с ними даже в бою.

Когда мама впервые прочла объявление о розыске и услышала об этом опасном «бандите» от родственников, она сразу поняла, что те и восхищаются им, и боятся его. И сейчас, обнаружив, что легендарный партизан выглядит отнюдь не воинственно, нисколько не была разочарована.

Он тоже был наслышан о маминой смелости и о том, что она, девушка семнадцати лет, как это ни невероятно, командовала мужчинами. Он представлял ее себе эмансипированной женщиной, достойной восхищения, но в то же время и стервой. К его радости, она оказалась хорошенькой и женственной, даже кокетливой. Она говорила спокойно, убедительно и — что для китайцев редкость — точно. Это качество отец, ненавидевший традиционные цветистые, туманные и ни к чему не обязывающие речи, особенно высоко ценил.

Она заметила, что он много смеется и что зубы у него блестящие и белые, а не коричневые и гнилые, как у большинства партизан. Привлекала и его манера изъясняться. Он производил впечатление человека образованного — не из тех, что путают Флобера с Мопассаном.

Когда мама сказала, что явилась с докладом о работе студенческого союза, он поинтересовался, какие книги читают студенты. Мама привела целый список и спросила, не прочитает ли он несколько лекций по марксистской философии и истории. Он согласился и задал вопрос, сколько человек учится у нее в школе. Она тут же назвала точную цифру. Затем он спросил, какая доля учащихся поддерживает коммунистов; и опять она дала обоснованную оценку.

Через несколько дней состоялась первая лекция. Кратко рассказав о работах Мао, он разъяснил аудитории основополагающие тезисы его учения. Отец был замечательным оратором и сразил девушек, включая маму, наповал.

Однажды он сообщил слушательницам, что партия организует поездку в Харбин, временную столицу коммунистов на севере Маньчжурии. Харбин в основном строился русскими, и за широкие бульвары, нарядные дома, роскошные магазины и кафе в европейском вкусе его называли «восточным Парижем». Считалось, что люди едут осматривать достопримечательности, но на самом деле партия опасалась, что Гоминьдан может отбить Цзиньчжоу, и хотела на всякий случай, не поднимая паники, вывезти из города сочувствующих коммунистам преподавателей и учащуюся молодежь, а также профессиональную элиту, например, врачей. Среди ста семидесяти человек, отобранных для путешествия, были мама и несколько ее знакомых.

В конце ноября мама села в поезд и отправилась на север, полная самых радужных ожиданий. Мои родители полюбили друг друга в Харбине, в окружении его прекрасных зданий, овеянных дымкой русской поэтической мечтательности. Отец писал маме чудесные стихи. Он владел изящным классическим стилем, что являлось незаурядным достоинством, а кроме того, как обнаружила мама, был искусным каллиграфом, отчего еще более вырос в ее глазах.

Он пригласил маму и ее подругу к себе встречать Новый год. Жил он в старинной русской гостинице, словно сошедшей со страниц сказки, — с расписной крышей, нарядными фронтонами и тонкой лепниной вокруг окон и на веранде. Войдя, мама увидела на столике в стиле рококо бутылку с иностранной надписью «Шампанское». Вообще — то отец никогда раньше шампанского не пил, только читал о нем у иностранных авторов.

К этому времени мамины однокашники уже прознали о ее романе. Мама, возглавлявшая студенческую организацию, часто ходила к папе с долгими докладами и возвращалась, как было замечено, далеко за полночь. У папы было и несколько других обожательниц, в частности, мамина подруга, приходившая в тот новогодний вечер, но по папиным взглядам, нежным насмешкам над мамой и тому, как они стараются использовать всякую возможность, чтобы оказаться рядом, подруга поняла, что они любят друг друга. Когда ближе к ночи девушка засобиралась, стало ясно, что мама остается. Под бутылкой из — под шампанского папа потом нашел записку: «Увы! Мне незачем больше пить шампанское! Пусть бутылка всегда будет полна для вас!»