Эндрю Соломон - The Irony Tower. Советские художники во времена гласности Страница 32

КГБ очень не нравился апт-арт, и его недовольство вымещалось на художниках. Самым тяжелым внимание КГБ было для Свена Гундлаха, нелегким было это время и для Никиты Алексеева. Другие тоже чувствовали давление, достаточно сказать, что коллекционеру Леониду Талочкину, который предложил было свою квартиру для апт-арта, когда вся идея находилась только в стадии обсуждения, пришлось взять свои слова обратно после того, как ему позвонили из КГБ и предупредили, что у него будут большие трудности. После выставки Вадима Захарова и Виктора Скерсиса «апт-артовские погромы» стали более серьезными. Художники решили действовать по схеме «A-Я» и договорились, что в одной русской газете в Париже будет опубликована статья о происходящем, но лишь понапрасну еще сильнее разозлили КГБ: газету эту никто не читал.

Внимание, которым была окружена квартира Никиты Алексеева, внушало серьезные опасения, поэтому в конце концов было решено провести апт-арт на пленэре – для того, чтобы сдвинуть акценты, переместить центр внимания с квартиры Никиты[16]. Получился гибрид, нечто среднее между апт-артом, «Бульдозерной выставкой» и акциями «КД». Выставка проходила в поле за чертой города, в ней участвовало много разных художников. Желающие посетить ее приезжали на электричке. Отчасти это была дань памяти «Бульдозерной выставке», проходившей всего десять лет назад, но для многих из молодых художников уже ставшей «древней историей».

В период расцвета апт-арта на сцене появились одесситы. Московские и ленинградские художники всегда друг друга знали, но друг другу не доверяли. Одесские художники в конце концов перебрались в Москву и стали неотъемлемой частью московской художественной сцены, они сформировались под ее влиянием и впоследствии сами стали одним из ее формирующих факторов. Этим художникам традиционно свойственны такие качества, которые обычно ассоциируются с жителями юга: эмоциональность, страстность и ловкость, а также мелодраматичность, скандальность и лукавство. Одесса – город космополитичный. Хотя он находится на территории Украины, там проживают евреи, молдаване, румыны, болгары, грузины, турки, русские, цыгане и многие другие народы, и все они постоянно о чем-то спорят друг с другом, там все постоянно бурлит и кипит, и вся эта жизнь наполнена вкусами и ароматами юга. Одесские художники пришли из мира алкоголя и наркотиков, мира свободной любви, знойной музыки и танцев.

В центре художественного движения был избалованный молодой человек со смуглой гладкой кожей, длинными черными волосами и белоснежными зубами, очаровательный, пресыщенный, непринужденный и абсолютно безответственный. Это был Сергей Ануфриев, одаренный отпрыск обожавших его родителей, которые так никогда и не смогли в полной мере оценить ни его дарований, ни его недостатков. Его отчим преподавал философию, мать была блестящей интеллектуалкой, у нее был своего рода салон, где по вторникам собирались все самые яркие личности Одессы. Именно благодаря ее связям Сергей познакомился с московскими художниками и вошел в их круг. В юности он с жадностью поглощал книги, его интеллект оттачивался в домашних разговорах, но у него не было совершенно никакого представления о дисциплине, и в шестнадцать лет его исключили из школы.

В СССР вполне могут не дать диплом или аттестат по политическим причинам, но добиться того, чтобы тебя выгнали из школы за неуспеваемость или плохое поведение, – это надо уметь.

Судя по всему, Ануфриев обзавелся друзьями и привел их в салон своей матери просто от скуки. Среди них были хипповатые будущие художники, такие как Алексей Музыченко, Андрей Маринюк и Дмитрий Нужин, но они позволяли себе такие излишества, что в конце концов оказались неспособными ни к какой деятельности. Были и другие: например, «Перцы» (Олег Петренко и Людмила Скрипкина), едкие, всегда экзальтированные спорщики, неизменно превращающие друзей во врагов: интеллектуальный и суховато игривый Юрий Лейдерман; сумасшедший, но очаровательный Леонид Войцехов; талантливый, но часто пьяный Игорь Чацкин; противоречивая, умная Лариса Резун (которая впоследствии вышла замуж и стала Ларисой Звездочетовой). Лариса в то время преподавала народные ремесла, именно тогда она начала делать свои работы – некий глубинный комментарий о природе китча – как ответ на невозможные вкусы своих учеников. Один из них оказался другом Ануфриева, он их и познакомил. Лариса была очарована Ануфриевым, и скоро они стали жить вместе, весь круг формировался вокруг них. «Мы не были таким уж интеллектуальным кружком, нас больше занимали эмоции, выразительность, протест против нашей одесской жизни, которая была очень скучной и уродливой», – вспоминала Лариса.

В то время вокруг Ануфриева начали сгущаться тучи. У него не было работы, и он отказывался на нее устраиваться, по советским законам это означало, что он является тунеядцем. Он жил на деньги матери и безрассудно тратил их. У него были проблемы с наркотиками, его разыскивал военкомат. Но невероятно скользкий и изворотливый Ануфриев умудрился избежать всех этих ловушек. В Москве, благодаря связям своей матери, он познакомился с участниками «Семинара». «Никто в Москве не воспринял его всерьез, – вспоминал Костя Звездочетов. – Он слишком много говорил, так что все засыпали, и пытался быть очень модным, но, поскольку на самом деле он был очень провинциальным, выглядело это очень забавно.

Но мы были рады, что в нашем кругу появился кто-то извне».

Ануфриев решил, что жизнь в Одессе скучна, потому что там нет «настоящего» современного искусства, такого, как он видел в Москве. Когда он вернулся в Одессу, он привез с собой несколько номеров журнала «A-Я» и попытался рассказать своим друзьям про жизнь авангарда. «Когда мы впервые увидели "А-Я", никто из нас ничего не понял, – вспоминала Лариса. – Мы были как стая жутких диких обезьян, все это казалось нам ужасно сухим и скучным. Я помню, какое раздражение вызвали во мне тексты Монастырского и комментарии Кабакова. Потом я увидела работы "Мухоморов", и они мне понравились. Но как люди, подумала я, они, должно быть, ужасные снобы, а может быть, и наркоманы, я была уверена, что просто возненавижу их».

Юрий Лейдерман, Опущения/Поднятия. Речные заводи. 8-13. / Повествовательные рыбки

В сентябре 1983 года Ануфриев с Ларисой, в сопровождении «Перцев» и Леонида Войцехова отправились в Москву, чтобы принять участие в выставке, которую Ануфриев организовал при помощи друзей. Участвовать в ней был приглашен и Юрий Лейдерман, который в то время учился в Московском химико-технологическом институте. Выставка называлась «APTART за забором» и проходила вскоре после «APTARTa в натуре». Организована она была на даче у братьев Мироненко.

В тот момент казалось, что тучи вокруг апт-арта совсем сгустились, поэтому и речи не могло быть о возвращении в квартиру Никиты Алексеева. «Вообще-то было полным идиотизмом устраивать эту выставку, – вспоминал Костя Звездочетов. – Я бы предпочел не участвовать в ней, не потому, что я испугался, а потому, что это выглядело как какой-то глупый вызов, брошенный КГБ. Но я чувствовал, что зашел слишком далеко, что я не могу просто уйти, если мои друзья хотят это сделать».

«APTART за забором» стал настоящим откровением для одесситов. Они познакомились с Никитой Алексеевым, «Мухоморами», Кабаковым, Монастырским и Приговым. Пять дней они жили у Свена Гундлаха. «И тут я решила, что эти люди мне нравятся, и я поняла, что у меня в жизни появилась новая цель», – сказала Лариса. Когда они вернулись в Одессу, Москва не выходила у них из головы. В мае 1984 года Лариса отправилась в Москву одна, без Ануфриева, с которым они к тому времени расстались. Она позвонила Свену и принесла ему свои новые работы. Это был относительно спокойный месяц, казалось, шум вокруг апт-арта несколько стих, на квартире у Никиты проходила выставка Кости Звездочетова. Лариса осталась в Москве на эту выставку и на следующую – совместную выставку Кости и Никиты «Для души и тельца» – иронично-эротическую, на ней были представлены, главным образом, наброски обнаженных, в том числе нарисованный Никитой календарь с голыми женщинами. Свен с Никитой решили устроить выставку «Москва-Одесса» с работами «Мухоморов», Филиппова, Никиты и одесских художников.

К моменту ее открытия, в день рождения Свена, уничтожение группы «Мухоморы» уже шло полным ходом.

Хотя в СССР существует всеобщая воинская повинность, немногие москвичи служат в рядах Советской армии. Легче всего избежать призыва, доказав, что являешься сумасшедшим и предоставив в военкомат соответствующую справку. Для этого надо пройти через определенные процедуры, но в художественных кругах это в порядке вещей. «Ну да, это было, когда я лежал в психиатрической клинике, мне нужно было доказать, что я – шизофреник» – такую фразу можно услышать нередко.