Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6354 ( № 2 2012) Страница 32

Как-то с год назад перед обедом Биг Вова - член нашей единой семьи, близкий корефан, суёт мне фотографию, на которой его Нинка улыбается вместе с какой-то женщиной. Я сначала не придал значения, ну тётка да тётка - чуть полноватая, видно, что румяная, светлые волосы в "завлекалочки" закручены - ничего особенного.

- Это кто? - говорю. - Родственница, что ли?

- Нет, - лыбится Вовка. - Это Нинкина подружка, на птицефабрике вместе курей щипают. И с тобой, между прочим, хочет познакомиться. Заинтересовалась.

Мне прямо неудобно стало, с чего это я так ей сдался. Говорю:

- Вовик, я зэк. У меня репутация замарана - до самой смерти не очистить! Одна статья чего стоит - тяжкие телесные повреждения с отягчающими обстоятельствами.

А Вован не унимается:

- Ничего страшного. Знаешь, когда бабе ласки не хватает, когда некому эту ласку ей дать, никакая статья не помеха. Только бы мужиком был и не обманывал.

В общем, убедил он меня написать Наташе первое письмо, а потом завертелось, да так, что целый эпистолярный роман можно опубликовывать. И вот теперь это счастье оказывается в нескольких шагах, буквально руку протянуть остаётся.

В предвкушении намытый и выбритый, я ликовал, стоя "с вещами" на площадке досмотра осуждённых. Лишь самую малость настроение подпортил прапорщик Поротиков.

- Зря, - говорит, - радуешься, - а сам всё шмонает, чтоб я на свободу ничего лишнего не вынес, кроме чистой совести.

- Пойми, - говорит он так ласково, почти заботливо, - ты там на фиг никому не нужен. За семь лет жизнь так поменялась - не узнаешь. Постоянно голова болеть будет, где подзаработать, да чтоб не обманули, где пожрать купить подешевле, да чтоб ещё сэкономить на вечеруху с девочками. Или тебя ждёт кто?

- Ждёт, - нехотя бурчу в ответ.

- Ну тем более. Это ж ответственность. Или ты на её шее собираешься хомутом повиснуть?

- Ничего я не собираюсь!

- Вот! Значит, голова за двоих опухать начнёт. А у нас ты как у Христа за пазухой. Никакой ответственности - мы тебя и покормим, и в баньке помоем, и спать вовремя уложим, только сиди. Тем более сейчас столько возможностей - учиться можно на кого хочешь, хобби там всякие, веру разрешили.

Разошёлся, прям - отец родной, а сам - изувер, каких мало. С ним даже офицеры личного состава не связываются. Говорят, ещё до моей отсидки этот гад дубиной одного доходягу насмерть забил. Конечно же, сохраняя "честь мундира", врачи из нашей больнички оформили бедолаге несчастный случай и замяли на этом. Только устное предупреждение Поротикову и вынесли. Ну он первое время ходил тише воды ниже травы, а потом снова чуть что под дых или по почкам, чтоб синяков не видно было. Падла. Поэтому, я думаю, не стану развивать тему. Надо как-то мягко выскользнуть отсюда и идти дальше.

- Вы правы, - говорю, - гражданин прапорщик, - но я попробую чуть побарахтаться в свободной воде.

- Давай, попробуй. Один хрен - к нам вернёшься. Вы ж народ такой - сегодня товарищ, а завтра снова гражданин. У тебя, паря, на лбу написано, что ты наш, хозяйский.

На том и попрощались. Я мысленно ему в кармане показал "болт с отягощением" и пошлёпал к решёткам выхода.

Да, решётки, решётки[?] Кто не слышал, как они лязгают, закрываясь за тобой, не поймёт по-настоящему сладости свободы. Неслучайно именно их каждый вспоминает, когда говорит о заточении. "Сижу за решёткой[?] орёл молодой[?]" Вот и тогда лязгнули за мной решётки, правда, уже совсем в обратную сторону. Так я во второй раз оказался на проходной. Тётка в погонах внутренних войск с каменным лицом взяла карточку учёта и подозрительно глянула на меня. И тут же заученным назубок за семь лет текстом я начал свой рапорт:

- Осуждённый Скачков Алексей Николаевич, номер 14 379, статья 111, срок семь лет, начало срока 16 июля[?]

Пока я автоматически тарабанил, казалось бы, мёртвые цифры моего уголовного дела, пред глазами вдруг чётко ожила картинка, за что, собственно, я сюда попал. А вспомнить, как говорится, было что.

В парке культуры и отдыха в воскресные и праздничные дни народу всегда - не протолкнуться. У самого входа я сразу покупаю мороженое, получаю сдачу, а глаза так и шарят по окружающим, ни на секунду не останавливаются. Мне край как нужно отыскать одно знакомое лицо. Самое интересное, что я очень бы не хотел на самом деле увидеть его именно сейчас и именно здесь, среди всеобщего празднества беспечности и легкомыслия. Но сведения получены, и это лицо точно прячется где-нибудь за кустами или в очереди к аттракционам или, может быть, на ступеньках набережной.

Прочёсывая парк метр за метром с начинающим уже таять мороженым в руках, в конце концов вываливаюсь я на опушку меж деревьев, где под тенью листвы спрятались несколько скамеек. И что же там? Немая сцена. Моя девушка целуется взасос! С кем бы вы думали? С лучшим моим друганом собственной персоной. Как говорится, застукал на месте преступления. Когда человеку отдаёшь всего себя без остатка с самого, можно сказать, горшка, это, знаете, как-то обидно.

Я не помню, что было дальше. В глазах моих потемнело, разум отказывался фиксировать действительность. Потом говорили, что я схватил первое, что попалось под руку, а именно плохо прикреплённую жердину от той самой скамейки, и с размаху огрел ею милого Лёнчика прямо поперёк спины. Дальше вообще полная темнота, помню лишь истошный крик Ирки и ментов с наручниками. Всё это как-то скоро произошло, а дальше вообще, как в калейдоскопе закрутилось, - клоповник РОВД, следственный изолятор, приговор и зона.

Та самая зона, которая меня теперь отпускает. Тётка в форме внутренних войск сунула мне какие-то бумаги на подпись, я подмахнул, а она в ответ мне протянула справку об освобождении:

- Гуляй, не попадайся!

Как же сладко хлопнула за мной вторая решётка - и вот я на воле. Взгляд в чистое небо, глубокий вдох. Поверить не могу - я свободен!

Ещё с самого СИЗО я начал мечтать, как выйду весь в штатском, короткие волосы уже чуть отрастут, и пройдусь я неспешно по самой главной и самой длинной улице города, чтобы все вокруг обращали на меня внимание - счастливый человек хиляет по проспекту и никуда не торопится.

И вот иду я действительно легко и свободно, оглядываю витрины магазинов, пялюсь откровенно на девчонок, у которых уже всё повылазило и не помещается в лифчиках, мне кажется, даже песенку какую-то насвистываю. Мне тоже как будто в ответ всё улыбается и поёт. Лепота! И тут попадается один малец. Стоит у продовольственного весь какой-то рваный, чумазый и страшно худой, такое впечатление, что штаны, перетянутые вместо ремня верёвкой, держатся прямо на костях.

- Подайте, - говорит, - дяденька, денежку, я страсть как есть хочу.

Вот тебе и нате, думаю, - денег-то у меня в кармане, что называется, в самый притык. У нас ведь на зонах за работу до сих пор платят по расценкам какого-нибудь тридцать лохматого года. 18 копеек - за то, рупь семьдесят за это. Что же делать, миркую. Но пацана без пропитания оставлять совсем не хочется.

- Значит, так, - говорю, - денег не дам, один чёрт - на клей свой нюхательный потратишь или на бухло, а вот булку с кефиром куплю. Пошли.

Волоку его, значит, к прилавкам. А там - мать честная! Я таких цен и знать не знал и видом не видывал. У меня аж челюсть отъехала, реально. Раньше столько парфюм стоил или коньяк хороший. А малой всё не унимается, что денежкой-то лучше было бы. Ну, думаю, отступать уже некуда - схватился за гуж, не говори, что опростался. Идём к кассе, а мой шпанец вдруг вырывает руку что есть силы и орёт на весь, считай, магазин:

- Да пошёл ты со своим батоном на хер, придурок!

И бежать со всей мочи. Да[?] Бывают в жизни огорчения. Дитя кварталов, ничего не попишешь.

Вы думаете, мне это испортило настроение? Нисколько. Ссыпал я сохранённые денежки в карман и пошагал дальше. А вокруг природа в полном соку, листья шелестят от лёгкого ветерка, голуби плюхаются в не подсохших ещё лужицах, детишки, млея, галдят в песочницах. Короче, шире шаг, равнение на жизнь! Купил себе в ларьке на углу молочный коктейль. Дороговато, но ничего, можно один раз. Иду дальше, смакую детскую прелесть на вкус. И тут меня осенило, надо же Наташке звякнуть, что, мол, еду. Ну ладно. Я высматриваю телефон-автомат под надписью "таксофон", но пока разбираюсь, где какую карточку купить, в него шмыгает роскошная рыжая леди, по-другому не скажешь. Ну ничего, покупаю самую дешёвую карточку, жду. Дамочка полялякала минутки три всего, удивительно быстро, и вышла, улыбнувшись мне, вроде как под впечатлением от приятного разговора. Мелочь, а, знаете, приятно. И я в таком же приподнятом настроении захожу в будку, сую талон куда следует. Всё по инструкции. Набираю номер и первый раз в жизни слышу голос моей ненаглядной - чуть писклявый, правда, но счастливый до невозможности. Так и так, говорю, еду, ещё пару часов до вокзала, ну и там сколько, не знаю. Короче, объясняю я Наташке весь расклад, а сам секу краем глаза, как наш доктор говорит - периферическим зрением, на крючочке у дверки пиджачок дамский висит. Фиг с ним, поговорили с Натулей, обо всём перетёрли, пообещались встретиться. Вешаю я трубочку, а клифт этот поганый мне покоя не даёт. Вот, думаю, падла, и взять мне его никак нельзя, не дай бог, что случится, не отпаяюсь потом, я ж только откинулся, и оставлять жалко, уж больно тётка мне хорошо улыбнулась. Его ж утянут. Да, ладно! Беру пиджачок, выхожу из телефонной будки и только хочу крикнуть, мол, граждане, женщина пиджак оставила, никто не видал? А она уже торопится мне навстречу, только совсем не улыбается, а даже, наоборот, - в истерике вся. Орёт благим матом и пальцем в меня тычет - вор, говорит, вор. Нет, постойте, я в ответку - какой же я вор? Но рыжая блажит, на чём свет стоит, прохожих практически в ополчение собирает. А уж когда паровозным гудком из всех козырей вытягивают клич "милиция", я сразу понимаю, что начинает пахнуть жареным. У меня же из всех человеческих документов - справка об освобождении, причём подписанная всего три с половиной часа назад. Стоп, думаю, надо перехватывать инициативу на себя.