Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6427 ( № 33-34 2013) Страница 32

Чиновник отметил, что для получения бесплатного жилья трое из пяти взятых на воспитание детей должны быть старшего возраста (от 12 лет) или детьми-инвалидами. На одного человека полагается 10 м2 жилья. В соответствии с программой данная квартира через 10 лет после её получения перейдёт в собственность семьи либо ей предоставят квартиру большей площади. Семьи из других регионов также могут взять на воспитание московских детей и принять участие в программе получения жилья.

Временно исполняющий обязанности мэра Москвы Сергей Собянин отметил, что в пилотном режиме проект будет работать около года. В случае если он окажется продуктивным, его расширят.

Городской вояж

Всероссийский выставочный центр стал участником социального проекта «Выход в город». С 1 августа и до конца ноября 2013 года можно совершить увлекательное путешествие по самым интересным и загадочным местам Музея под открытым небом ВВЦ. Экскурсии проходят по будням в 20.00 и по выходным в 12.00. Они стартуют от экскурсионного бюро выставки слева от главного входа. Все туры в рамках проекта «Выход в город» абсолютно бесплатные: достаточно зарегистрироваться на сайте Всероссийского выставочного центра.

Опытные экскурсоводы не только расскажут о забытых и не известных ранее историях и легендах ВСХВ–ВДНХ–ВВЦ, но также вместе с экскурсантами заглянут в самые отдалённые уголки Выставочного центра.

Теги: Транспорт , квартирный вопрос , ВВЦ

Время действия

Фото: Архив «ЛГ»

Шесть лет я проработал в журнале "Иностранная литература". Многое из того, что было далёким от меня раньше, теперь как бы вплелось в ткань моей повседневной жизни.

То, что я более или менее освоил наконец английский, позволило мне прочесть много иностранных, ещё не переведённых на русский книг. Большинство зарубежных писателей, посещавших Москву в качестве гостей Союза, членов различных делегаций и просто туристов, считали своим долгом посетить «Дом на Пятницкой», где помещалась редакция нашего журнала, и я теперь имел возможность беседовать с ними без переводчика. И сам я стал довольно часто ездить за границу с формальным поводом - поиска произведений, годящихся для перевода на русский и публикации в нашем журнале.

Нередко, узнав о моём приезде, многие газеты, университеты и телестудии связывались со мной и предлагали или выступить с докладами о современной советской литературе, или в дискуссиях на телевидении. Случалось, что моими оппонентами являлись всемирно известные телепублицисты, например, в США – Барбара Уолтерс, Солсбери, Тэкс Макрери, в Англии – Малькольм Мэгеридж и многие другие.

Я выступал на английском и реже на русском языках, – передачи с дублирующим переводом за границей популярностью не пользовались.

Мне трудно было бы перечислить имена выдающихся писателей, с которыми мне довелось познакомиться во время зарубежных поездок, достаточно назвать Колдуэлла, Стейнбека, Сарояна, Ч.П. Сноу, Мориака, Дрюона, Олдриджа, Лану, – некоторые их произведения мы печатали у себя в «Иностранке». Встречался я и с художниками, например, с живописцем – конструктивистом Фернаном Леже, коммунистом и очаровательным человеком, чья подаренная им мне картина (портрет жены, художницы Нади Леже, русской по происхождению) вот уже лет сорок висит у меня дома.

Хочу сказать о времени, в котором мы в то время жили. Эту жизнь начиная с 1956 года определял XX съезд КПСС.

На повсеместно проводимых собраниях первичных парторганизаций зачитывался доклад Н.С. Хрущёва «О культе личности Сталина» (в открытой печати он тогда не публиковался). В докладе вскрывались чудовищные преступления Сталина и ближайших его сотрудников – аресты и казни невинных людей, но в то же время не отрицались огромные свершения партии и народа в социалистическом строительстве.

Вопиющие противоречия этого периода нашей жизни, которые коммунисты потом привыкли называть: «с одной стороны и с другой стороны», были затем подчёркнуты (30 июня 1956 г.) в опубликованном постановлении ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».

...А теперь я позволю себе забежать далеко вперёд. Указания партии о «двусторонности» характера и деятельности Сталина впоследствии были забыты. О Сталине стали писать только как об убийце, сатрапе и палаче. С особой силой это распространилось в нашей печати, когда руководителем ЦК КПСС стал М.С. Горбачёв. Газеты, телевидение, казалось, устремились в прошлое и почти ежедневно живописали кровавые ужасы периода культа.

Общественная жизнь, как она развивалась после событий 1956 года, характеризовалась следующим: одна часть партии и народа сумела воспринять наше прошлое как диалектическое противоречие страшного и счастливого. Другие восприняли только одну сторону правления Сталина – жестокость. И, наконец, третьи скептически отнеслись к разоблачениям культа и сохранили в своих сердцах односторонний образ Сталина как «великого вождя всех времён и народов».

Я принадлежал, пожалуй, к первой части нашего общества. Подтверждённые документами и фактами те действия Сталина, которые нельзя назвать иначе чем преступными, вызывали у меня чувство негодования. Но забыть провозглашённое Сталиным заявление, что «жить стало лучше, жить стало веселее», относящееся к 30-м годам, я в отличие от тех людей, которые в 80-х годах считали это заявление выдумкой и демагогией, признать ложью не мог.

Ох трудно будет историку конца XXI века, который возьмётся за описание советской жизни середины века ХХ! Лагеря? Были! Расстрелы? Были! Но было и другое... Было, было! Как это совместить? Кому под силу? Не знаю... Помню, как вскоре после XX съезда КПСС мне довелось быть в ФРГ. Помню и то, как один немецкий «интеллектуал» спросил меня:

– А почему вы обвиняете немецкий народ в том, что он пошёл за Гитлером? А вы, советские, разве не пошли за Сталиным? У нас – гестапо, но у вас ГПУ. У нас Освенцим и Треблинка, а у вас ГУЛАГ. Так в чём же разница? – ехидно улыбаясь, спросил мой собеседник.

– Она есть, – ответил я. – Гитлер не скрывал своих целей. Расизм, «дранг нах Остен», мечта о мировом владычестве – этим было пронизано всё, что публиковал Гитлер, все речи, которые он произносил.

Можно ли найти что-либо подобное в книгах и речах Сталина?!

– Вы знали, за кем идёте. Мы же если и знали, то далеко не всё. В этом разница.

Журнал работал неплохо, тираж его рос с каждым годом.

Мы твёрдо придерживались линии, сформулированной в одной из наших передовых: печатать прежде всего прогрессивных писателей-коммунистов, но ни в коем случае не отвергать и тех, не коммунистов, однако придерживающихся прогрессивных взглядов, словом, тех, кто, будучи субъективно честными, не мог в произведениях своих стоять в стороне от социальных движений и классовой борьбы народов. После опубликования «Старика и моря» мы напечатали ещё с десяток бестселлеров во главе с «Триумфальной аркой» Ремарка и ещё больше произведений писателей Восточной Европы.

В самом начале 60-х в нашей литературно-политической жизни разразился скандал. Его героем оказался Н.С. Хрущёв, который, посетив в Манеже выставку произведений современных художников, громогласно подверг её уничтожающей критике за формализм, сюрреализм, отрыв от народа и т.д. Выставку закрыли...

Но, видимо, этого Н.С. Хрущёву показалось недостаточно. Он хотел, уж коли выкорчёвывать плевелы, то делать это если и не по методу Сталина, но решительно. И вот для того, чтобы окончательно вбить гвоздь в гроб формалистского и сюрреалистического искусства, Хрущёв пригласил в Дом приёмов на Воробьёвых горах десятки литераторов, музыкантов, певцов, драматических актёров, ну и, конечно, членов Политбюро.

С речами о партийности в литературе и искусстве выступили Хрущёв и секретарь ЦК по вопросам идеологии Л.Ф. Ильичёв. И тот и другой жестоко поносили любой вид искусства, созданный не методом социалистического реализма, упрекали писателей и деятелей искусств в недостатке партийности. Вместе с тем значительную часть своего выступления Хрущёв снова и снова посвятил безжалостной критике культа личности и самого Сталина.

Помню, с попыткой защитить художников выступил поэт Евтушенко, известный своим «вольнолюбием», но ушёл с трибуны освистанный и униженный. Оскорблениям подвергалось всё, вплоть до его одежды – небрежно свисаюший до колен свитер. После перерыва критике подвергся Андрей Вознесенский. Когда мы курили на лестничной площадке, я увидел его, направляющегося в зал. На Вознесенском был клетчатый пиджачок, под ним – распахнутая у горла сорочка, из-под разреза которой нарочито высовывался пёстрый, домашний шарф.

Если говорить о «детях XX съезда», то мне был ближе Вознесенский, ближе как человек, даже несмотря на несомненную «заумь» в его стихах.