Виктор Салошенко - Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани) Страница 32

Тем более оценка тех далеких лет уже сделана, Дмитрий Волкогонов, например, выложил свою горькую правду. Вот некоторые оценки Сталина и сталинщины из его очерка в

«Литературной газете» от 9 декабря 1987 года: «попрание человечности»; «преступления»; «нечеловеческие унижения и испытания»; «чудовищная несправедливость», «никакие заслуги не оправдывают бесчеловечности»; «озлобление», «методы командно — бюрократического стиля, насилия», «закручивания гаек», «апологетом которых был именно Троцкий, будут взяты на вооружение Сталиным»; «быстро привык к насилию»; «ликвидация личных противников»; «страшная инерция насилия»; «смотрел на общество как на человеческий аквариум; все в его власти»; «не была ли рядом с жестокостью и никогда не распознанная душевная болезнь Сталина?». Такие вот оценки. И факты, страшные факты. Только в органах НКВД «более 20 тысяч честных людей пало жертвами этой вакханалии беззакония».

Вслед ему восклицает другой известный публицист Отто Лацис:

«Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начинали тридцать с лишним лет назад. К проклятым нашим вопросам. Почему мы строили социализм по — сталински? И могли ли мы иначе его построить? Не праздное любопытство стоит за этим желанием постичь наше прошлое, а тревога о настоящем и будущем, потому что, не разобравшись со сталинщиной, мы не обретем гарантий против ее повторения, не укрепим доверие новых поколений к социализму, не возродим его авторитет в мире. А без этого мы просто не можем жить.

Ведь были двадцать лет умолчания о неудобных вопросах. Что они дали? Укреплен ли авторитет социалистической идеи в результате этого молчания? Нет, только ослаблен. Это наша пропаганда молчала о горькой правде нашего прошлого, это наша наука не исследовала сложные проблемы. Чужая пропаганда не молчала, чужие историки не теряли времени. Да и те советские люди, кто не слушал чужих голосов, они не мирились с незнанием и заполняли вакуум мифами, самодельными концепциями.»

…Вот, кажется, и все, о чем мне хотелось поведать, подводя некоторые итоги деятельности первых секретарей Краснодарского крайкома ВКП(б) предвоенных лет: И. А.Кравцова, Л. И.Марчука и Л. П. Газова.

Мертвые живы, пока есть живые, чтобы о них вспоминать.

Так расписывались первые секретари Краснодарского крайкома ВКП(б)

СЕЛЕЗНЁВ

Герой — это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человечества.

1

В то время он работал заместителем заведующего Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). Однажды утром Селезнёва пригласил к себе секретарь ЦК А. А. Андреев, у которого ему не раз приходилось бывать по служебным вопросам. Встречи были интересными и поучительными. Андрей Андреевич пользовался всеобщим уважением, отличался исключительной деловитостью и скромностью.

Пока Андреев отвечал кому‑то по телефону, Селезнев сидел напротив и мысленно прикидывал, о чем пойдет речь. Андрей Андреевич положил трубку и сказал: «Нет — нет, разговор будет не о текущих делах. — Лицо его стало серьёзным. — Мы посоветовались и рекомендуем вас первым секретарем Краснодарского крайкома ВКП(б)».

На дворе был конец января 1939 года. Краснодарская зима разошлась вовсю: стоял сильный мороз, снега было немного и редкие пешеходы жались к зданиям, ища подпорку от накатанного гололеда.

Вечернее заседание III пленума крайкома ВКП(б) проходило в плохо натопленном, и оттого казавшемся огромным, помещении.

Голос с места: «Нужно было бы заслушать краткую биографию товарища Селезнёва».

П. И. Селезнёв: «Родился я в 1897 году. Отец работал сельским приказчиком. В 1909 году он умер. Я жил у брата, тоже приказчика. В 1913 году после окончания сельской двухклассной школы пошел работать сначала учеником конторщика, потом конторщиком и доработался до счетовода и помощника бухгалтера.

Работал в Самаре, теперь Куйбышеве. В 1914 году я уже начал принимать активное участие тогда в пролетарских общественных организациях, в Союзе конторщиков и приказчиков. В 1915 году в январе вступил в партию. Принимал меня Самарский комитет РСДРП большевиков. В 1915 году

2 месяца отсидел в самарской тюрьме, в связи с выпуском листовок с протестом против суда над шестеркой депутатов-болыпевиков Государственной Думы. В связи с тем, что на квартире у меня не удалось найти вещественных доказательств, через 2 месяца я был освобожден.

Затем продолжал работать в Самаре до мобилизации в царскую армию в конце 1916 года. Работал там в тех же организациях, в Союзе конторщиков и приказчиков. В царской армии находился с конца 1916 года до февральской революции.

С момента февральской революции начал свою общественную политическую работу сначала в Совете солдатских депутатов, потом в Совете рабочих и солдатских депутатов и после демобилизации в июне 1917 года приехал в Самару и там продолжал работать.

Начиная с Октябрьской революции, был комиссаром банка военного купечества в Самаре после захвата его отрядом красногвардейцев. В момент прихода чехов в Самару был в подполье. Оставался в Самаре и не смог эвакуироваться, скрывался у сестры. После освобождения Самары от чехов вновь начал работать в банке. Затем идет, если коротко говорить, ответственная работа по советской и партийной линии.

На партийной работе — начиная с 1920 года. С 19–го по 20–й год был в армии, на партийной работе на Западном фронте, затем на партийной работе в ЦК партии с 21–го по 24–й год, несколько месяцев пробыл в 1–ом Московском Государственном университете, но по мобилизации ЦК был направлен для работы с ленинским призывом. Как вы знаете, после смерти товарища Ленина в нашу партию влилось большое количество рабочих с производства. Я был направлен для работы с ленинским призывом в Бежицу, на завод «Профинтерн». В Бежице пробыл 9 месяцев и с конца 1924 до 1926 года работал в ЦК, а затем в Оренбурге в качестве зав. орготделом губернского комитета партии. После организации Средневолжского края работал в качестве заместителя заведующего орготделом крайкома партии.

Из крайкома партии отпросился на учебу на курсы марксизма — ленинизма. Там пробыл год, затем был взят на партийную работу в Московский комитет партии. Проработал там

3 года: 1932–33–й и 34–й. С 1935 года был взят в аппарат ЦК. Работал сначала инструктором, затем заведующим сектором и последний год в качестве заместителя заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП (б).

Никаких партийных взысканий за время пребывания в партии не имел. Отклонений от генеральной линии партии также не было. В тех организациях, в которых выступали за время моей работы троцкисты, — по 23–му году в 1–м МГУ, правые и троцкисты по Оренбургу, вел с ними решительную борьбу. Вот все коротко о себе».

ВА. Ершов: Вопросы будут?

Вопрос: Какую должность занимали, когда были в царской армии?

Ответ: Писарский ученик воинского начальника.

Итак, пленум крайкома, прошедший в Краснодаре 31 января 1939 года и освободивший «тов. Газова с поста первого секретаря крайкома ВКП(б), как не обеспечившего руководство Краснодарской партийной организации», утверждает теперь в данной должности человека с немудреной фамилией Селезнев, простым русским именем Петр и редким отчеством — Ианнуарьевич.

Этому предшествовало чрезвычайное событие, когда в начале января 1939 года в Краснодар прибыла комиссия ЦК ВКП(б) во главе с А. А. Андреевым. Члены комиссии всесторонне ознакомились с работой крайкома, побывали в ряде районов, на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах. 17 января в ЦК ВКП (б) был обсужден отчет Краснодарского крайкома партии. 31 января III пленум крайкома заслушал сообщение П. И. Селезнева о постановлении ЦК ВКП(б) по отчету крайкома партии. При обсуждении вопроса выступили 44 человека. Они одобрили решение ЦК, подвергли критике недостатки в работе краевой парторганизации.

Судя по архивным документам, в окружении Сталина, да и у самого вождя произошло осознание вопиющей несправедливости к труженикам, грубого шельмования кадров, размеры которых приобретали чудовищный характер. По крайней мере Селезнёв практически с первых дней начал «человеческую» политику по отношению к трудящимся вообще, и к руководящим кадрам, в частности.

В определенной степени этому послужила информация от 30 января 1938 года, естественно, с грифом «Сов. Секретно, серия «К» краевой прокуратуры о положении в тюрьмах края в связи с большим количеством репрессированных.

Информация была на имя прокурора Союза СССР Вышинского:

«…Считаю необходимым довести до Вашего сведения о возникших дополнительных трудностях, а именно: по Краснодарскому краю репрессировано по 1–й и 2–й категориям свыше 20000 человек, члены семейств которых теперь, как я Вам уже сообщал, обращаются в краевую прокуратуру. Поток жалобщиков имеет тенденцию к постоянному увеличению и обещает в феврале — марте возрасти до больших размеров.