Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья Страница 32

Четкая идейная позиция, острое чувство современности, зоркий писательский глаз помогает Грибачеву разобраться в самых сложных, порой запутанных жизненных вопросах.

ЛИРИЧЕСКОЕ ЗВЕНО

— Моя культурная жизнь началась с того дня, — с улыбкой рассказывал Михаил Светлов, — когда мой отец приволок в дом огромный мешок с разрозненными томами наших классиков. Он вовсе не собирался создавать публичную библиотеку. Дело в том, что моя мать славилась на весь Екатеринослав производством жареных семечек. Книги предназначались на кульки…

Будущий поэт предъявил родителям ультиматум: вначале он все прочтет! И стал жадно «глотать» том за томом. Он впервые узнал о дуэлях Пушкина и Лермонтова. Проснувшаяся фантазия подсказала ему, что «секундант» — это человек, виртуозно делающий секундные стрелки. А время неудержимо летело вперед…

В грозные годы гражданской войны Миша Светлов стал комсомольцем. Подростком он уже редактировал журнал «Юный пролетарий», где напечатал стихи своих земляков–одногодков, среди которых был и Михаил Голодный.

— А ведь мы пишем не хуже, чем харьковчане! — заявил однажды другу Михаил Голодный, и их крылатое лирическое звено из родного города на Днепре перелетело в тогдашнюю столицу Украины — Харьков. Светлов издал там свои «Рельсы», а Голодный — «Сваи».

— А ведь мы пишем не хуже, чем москвичи! — не унимался Михаил Голодный. И вскоре лирическое звено приземлилось в Москве.

Светлова заметил Маяковский. Ему понравилось стихотворение младшего товарища «Пирушка».

— Не забудьте заменить выражение «влюбленный в звезду». Запомните: это литературщина!

— Я уже выбросил! — заверил Михаил Светлов.

А знаменитую «Гренаду» Владимир Владимирович выучил наизусть и читал в Политехническом, куда пригласил смущенного автора.

Мне довелось слышать, как читал свою «Гренаду» сам автор в День поэзии в одном из московских книжных магазинов. Читал по просьбе слушателей, ибо сам, конечно, предпочитал читать новые стихи.

«Гренада» романтична, как эпоха, ее породившая. Светлову удалось выхватить из клокочущей жизни образ бойца–интернационалиста. Не такие ли красноармейцы из бригады легендарного Василия Боженко, голодные, полураздетые, готовы были шагать на помощь братьям из красной Венгрии?..

Тем, чем для Светлова была «Гренада», для Михаила Голодного стала баллада «Судья Горба». Когда читаешь ее, кажется: сама жизнь перед тобой. В ней нет и следа литературщины. Яркими, запоминающимися мазками рисует поэт образ судьи–большевика, справедливого и беспощадного даже к родному брату, если он провокатор.

По существу — это маленькая пьеса: так рельефно выписаны в ней и другие образы подсудимых — озлобленной мещанки и перерожденца. Ритм баллады передает тревожную динамику гражданской войны.

Суд идет революционный,Правый суд.В смертный бой мои товарищиИдут.

От баллад о гражданской войне был один шаг до песен о том неповторимом времени. И вот вся страна запела «Песню о Щорсе» и «Партизан Железняк».

Железняк… Легендарный матрос Анатолий Железняков, разогнавший в Питере право–эсеровскую говорильню–учредилку. Да, он бывал со своим бронепоездом в родном городе Светлова и Голодного. Но похоронен он в Москве, на Ваганьковском кладбище, рядом со свошм задушевным другом, кавказским орлом начдивом Васо Киквидзе.

Железняковцы, после смерти командира вынужденные взорвать свой бронепоезд, действительно выходили из окружения в украинских степях. И в бою действительно погиб один из товарищей Железнякова. Для народа он стал Железняком. Так сначала родилась легенда, а потом песня.

В степи под Херсоном Высокие травы,В степи под Херсоном курган.Лежит под курганом,Овеянный славой,Матрос Железняк, партизан.

Эту песню пели потом в республиканской Испании бойцы Интернациональной бригады. «Твои песни поют в Испании», — писал их автору Матэ Залка, ставший генералом Лукачом. Это и дало право Михаилу Голодному, отбивавшемуся, как от оводов, от въедливых критиков, написать такие строки:

Зачем же ты, критик, приходишь с обидой?Меня не обидит твой суд:В полях Арагонских, в бою под ЛеридойБойцы мою песню поют!

Первый светловский опыт массовой песни широко известен, но мало кто знает, что Светлов перевел с немецкого «Песню о юном барабанщике», которую поет уже не одно поколение. Этот перевод можно смело печатать рядом с «Каховкой». В своей увлекательной книге «Повесть о стихах и их судьбах» Анатолий Елкин рассказывает историю создания «Каховки»: «В дверь постучали, и на пороге возник взлохмаченный Семен Тимошенко. Его (М. Светлова. — В. Ф.) давний друг, неутомимый бродяга и талантливый режиссер, он без проволочек приступил к делу:

— Вот что… Я обалдел, мне некогда. Миша! Я делаю картину «Три товарища». И к ней нужна песня, в которой были бы Каховка и девушка. Я устал с дороги, посплю у тебя, а когда ты напишешь — разбуди…

Рассказывая эту историю, Светлов добавил:

— Каховка — это моя родная земля. Я, правда, в ней никогда не был, но вся моя юность тесно связана с (Украиной. Я вспомнил горящую Украину, свою юность, своих товарищей… Мой друг Тимошенко проспал недолго. Я разбудил его через сорок минут.

Сонным голосом он спросил меня:

— Как же это так у тебя быстро получилось, Миша? Всего сорок минут прошло!

Я сказал:

— Ты плохо считаешь. Прошло сорок минут плюс моя жизнь…»

Михаил Светлов с мягкой улыбкой потом вспоминал, как на фронте после очередного артналета солдаты его спрашивали:

— Это вы написали «Каховку»?

— Я.

— Как же вас сюда пускают?

Поэт не мог обходиться без шутки даже на фронте.

Рассказывают, что однажды ему пришлось лечь в обмундировании с товарищем на узенькой кровати. Легли «валетом». Утром Светлов открыл глаза и невозмутимо произнес:

— Всю жизнь думал, что я король, а, оказывается, я валет!..

Он был неистощим на остроты и шутки, даже умирая.

Лучшие стихи и песни пережили поэта. И сегодня волнующе звучат знакомые слова:

Гремела атака и пули звенели,И ровно строчил пулемет…И девушка наша проходит в шинели,Горящей Каховкой идет…

Родной город поэта — Днепропетровск, названный так в честь старого большевика Григория Ивановича Петровского, я видел только с самолета. И мне невольно вспомнилось, что вслед за первым лирическим звеном в Москву улетело новое. Юные поэты, которые были на четыре года моложе Голодного и Светлова. Их имена: Дмитрий Кедрин и Анатолий Кудрейко.

Дмитрий Кедрин при жизни выпустил всего одну книжку — «Свидетели». О его известном стихотворении «Кукла» тепло отзывался Максим Горький. Это очень гуманные, волнующие стихи, обращенные к дочери забулдыги–пьяницы:

Для того ли, скажи,Чтобы в ужасеС черствою коркойТы бежала в чуланПод хмельную отцовскую дичь, —Надрывался Дзержинский,Выкашливал легкие Горький,Десять жизней людских Отработал Владимир Ильич?..

Автор «Куклы» говорил:

— Необходимо совершенно беспощадное отношение к себе. Требуйте от себя абсолютной честности, не выпускайте стихи из рук, пока замечаете в них хотя бы один недостаток.

Дмитрий Кедрин очень любил красоту, жизнь, искусство. Древним русским умельцам посвятил поэт своих знаменитых «Зодчих». А в нелегкие годы Отечественной войны он написал прекрасные стихи «Красота», которые так и светятся неподдельной любовью к России, к ее удивительному народу, выстоявшему в самую жестокую, самую тяжелую войну в истории.

Эти гордые лбы винчианских мадоннЯ встречал не однажды у русских крестьянок,У рязанских молодок, согбенных трудом,На току молотящих снопы спозаранок.У вихрастых мальчишек, что ловят грачейИ несут в рукаве полушубка отцова,Я встречал эти синие звезды очей,Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.С большака перешли на отрезок холстаБурлаков этих репинских ноги босые…Я теперь понимаю, что вся красота —Только луч того солнца, чье имя — Россия!

Кедрин глубоко знал русскую и западно–европейскую историю. Его драматическая поэма «Рембрандт» — невянущий венок великому живописцу–реалисту.

Поэт работал в заводской многотиражке, а потом в издательстве «Молодая гвардия», выкраивал редкие часы для создания стихов, которые не мог не написать. Грянула Отечественная — добровольцем ушел на фронт, стал военным журналистом и умер тридцативосьмилетним в год нашей Победы.