Газета День Литературы - Газета День Литературы # 179 (2011 7) Страница 32

Здесь уже начинается и его литературная деятельность. В основном это самопальные "частушки". Вот образец: "Если вашу, бога мать, красну богородицу Кажну ночь селом ... топтать, Чё у ней народится?"

Пописывает он и статейки – так сказать, на злобу революционного дня. Вот заголовки статей Н.Кооля тех лет: "Мы перебьём всех бандитов или удушим их ядовитыми газами!", "Задание ЦК РКП(б) выполним досрочно!", "Послед- нее слово за ЧК!"

Согласно официальной версии, песня "Там вдали за рекой" появилась в 1924 году, когда у молодого, но уже опытного "частушечника" начал прорезаться поэтический дар. Сам Николай Кооль вспоминал впоследствии, что сочиняя своё стихотворение про гибнущего от вражеской пули комсомольца, он почему-то всё время припоминал старинную каторжанскую песню "Лишь только в Сибири займётся заря", которая и дала ему будто бы некий "ритмический рисунок". Интересно и то, что в будущем (а скончался Кооль в 1974 году) автор красноармейского "шлягера" держался скромно и никогда особенно не выпячивал своих заслуг перед советским песенным жанром, никогда сильно не настаивал на своём авторстве – во всяком случае, до 1950 года.

А песня оказалась невероятно востребованной. Недаром многие считали её продуктом народного творчества. Одних только вариаций и пародий было создано за несколько десятков лет неисчислимое множество.

В годы сталинского террора появилась зэковская версия: "...сотни старых бойцов из будённовских войск до сих пор в лагерях догнивают". В Израиле русскоязычные репатрианты придумали свой вариант: "И бесплатно отряд поскакал на врага..." Среди нарождающихся к будущей горбачёвской перестройке "неформалов" появилась такая, понятная им, пародия: "И боец голубой вдруг поник головой – наркоманское сердце пробито..." И наконец, последней наверное пародией знаменитой песни (кому сегодня, в самом деле, придёт в голову пародировать комсомольскую лирику?) и в то же время, на мой взгляд, самой остроумной из всех предыдущих, стала песня профессора Лебединского "Там вдали у метро". Издевательски-лиричный напев про непутёвого братка, убитого в ходе бессмысленной, но кровавой разборки, стал своеобразным философским итогом пути, проделанного страной за семьдесят непростых лет – от фальшивой комсомольской романтики двадцатых годов до ещё более фальшивой – уголовной романтики "лихих" девяностых.

"ВЗЛЕТИ ВЫШЕ СОЛНЦА..."

Какая песня из нашего пионерского-комсомольского советского прошлого могла бы сравниться по популярности с "Там вдали за рекой"? Я думаю, это "Орлёнок".

Мальчишка, взятый в плен "беляками" и ожидающий расстрела, стал не просто очередным советским героем. Орлёнок – советский бренд. Что только не называлось этим словом: и два пионерских лагеря – один в Краснодарском крае, второй в Белоруссии, и детская телестудия при центральном телевидении СССР, и велосипед, и даже одна из ныне забытых электронно-вычислительных машин.

Но кто такой этот Орлёнок? Откуда он вообще взялся?

Официальная советская версия гласит, что впервые мелодия песни прозвучала со сцены спектакля "Зямка Копач" или же "Хлопчик", поставленного еврейским местечковым театром в 1936 году, на идише. Пьесу написал Марк Даниэль (Меерович) – еврейский драматург, отец будущего диссидента Юлия Даниэля, умерший в 1940 году от туберкулеза. Здесь надо сказать, что всё немалое, в общем, литературное наследие Марка Даниэля сегодня забыто наглухо, несмотря на то, что в плане художественном его книги значительно ярче и интереснее текстов современных нам еврейских литераторов, обильно осыпаемых литературными премиями – что, впрочем, не столько говорит о качестве литераторов, сколько о качестве премий.

Спектакль про еврейского хлопчика показывали в еврейских театрах Харькова, Днепропетровска, Кишинёва, Биробиджана. По ходу спектакля хлопчик поёт печальную и вместе с тем бодрую песню про птицу орлёнка.

Песня эта особенно понравилась зрителям. Было там всего четыре куплета. Три вначале, а после – в самом конце спектакля – ещё один. Вот этот текст:

Орлёнок, орлёнок – могучая птица,

Лети ты в далёкий мой край,

Там мама-старушка по сыну томится,

Родимой привет передай!

Орлёнок, орлёнок – могучая птица,

К востоку стреми свой полёт,

Взлети над Москвою, над красной столицей,

Где Ленин любимый живёт!

Орлёнок, орлёнок, ему расскажи ты

Про наших врагов, про тюрьму;

Скажи, что в плену мы, но мы не разбиты

И нас не сломить никому.

Орлёнок, орлёнок, на Родине дальней

Наш Ленин любимый живёт,

К нему ты лети и ему расскажи ты,

Что смело глядим мы вперёд.

Многие зрители, выйдя на улицу после спектакля, распевали песню. Здесь надо сказать, что мелодия "Орлёнка" не уникальна. В 1935 году появилась "Каховка" на музыку Исаака Дунаевского, в 1936 году (одновременно с "Орлёнком") "Партизан Железняк" на музыку Матвея Блантера. Песни разные, и композиторы разные, но вот мелодия одна. Можно считать мелодию "Орлёнка" и "Каховки" слегка изменённой версией мелодии старой солдатской песни (1916 г.) "Умер бедняга" (для тех, кто не знает этого произведения, я отсылаю к значительно более известной песне "Мамочка, мама, прости, дорогая, что дочку-воровку на свет родила... ", исполняемую Любой Успенской – мелодия та же.)

Вобщем, спектакль про хлопчика, а заодно и песню, решили перевести на русский язык и показать в Москве, в театре имени Моссовета. И не просто перевести песню, но также и дописать её. И вот тут появляется Яков Шведов – поэт, скажем так, не великий, но зато опытный и умелый ремесленник.

"Орлёнку" выпала серьёзная слава. Песню эту любили и Гайдар, и Островский. И даже Блюхер, который тоже очень скоро окажется в застенке – отнюдь не белогвардейском, почему-то считал, что песня написана про него.

"Орлёнка" пели бойцы и партизаны в годы войны с гитлеровской Германией. Для поддержания боевого духа, специально для красноармейцев, тиражом в 25000 экземпляров была отпечатана книжечка с текстом песни. Один из первых исполнителей песни певец Александр Окаёмов, попав в плен, перед расстрелом пел "Орлёнка". Всё это было. Но правда и в том, что "идеологически выверенные" песни очень легко переделывать, меняя слова на противоположные, – и потому дорога для мистификаций здесь открывается широкая до невозможности...