Александр Проханов - Хроника пикирующего времени Страница 32

Мимо, в удобных «мерседасах» и «вольво», в толстобоких «джипах» и узконосых «БМВ», катят клерки, банкиры, директора корпораций, торопясь в свои конторы и офисы. Посматривают с легким презрением на красноперый тротуар, который им вовсе не страшен. Ибо Москва принадлежит им. Россия принадлежит им. Железные дороги, атомные станции, гарнизоны, недра, златоверхие храмы, казино и ночные бордели — все записано за всевластным, безнаказным классом, который, как опухоль, вспух на теле России. Они не боятся тросточек и бумажных плакатов. Их охраняет ОМОН, броня «мерседесов», буржуазная Дума, создающая из законов непробиваемую стену между народом и властью.

Пикет медленно взрастает. Наливается красными соками. Похож на бутон шиповника, в котором зреют огненные лепестки протеста.

По соседству с «красными» занимают позицию «голубые» — буржуазные профсоюзы Шмакова, уменьшенная карикатура американских, которые контролируются капиталом, спецслужбами, «крестными отцами». Мохнатая, когтистая лапа буржуазии, засунутая в голодное чрево рабочего.

Из комфортабельного «джипа» выходят шмаковские функционеры. Достают синие, по стандарту выклеенные транспаранты. Надписи одобряют буржуазный закон, воспевают гармонию. Союз труда и капитала. Миллиардеров и нищих. Жирующего ненасытного класса и вымирающего народа. Тротуар наполняют привезенными на автобусах секретаршами, охранниками коммерческих структур. Профсоюзными боссами. И сразу же между «синими» и «красными» соседями затевается перебранка. Негромкая ссора, перерастающая в потасовку. На гладком без трещин тротуаре — трещина социального раскола. Рубец классового антагонизма, о котором страна не ведала семьдесят лет.

Когда‑то единый советский народ расколот, как упавший с печки горшок. На партии, сословия, конфессии, республики.

Раскол нарастает, погромыхивает взрывами. Власть стремится замазать трещины, лепечет о стабильности, о социальном мире» добиваясь его обманами, еще большим дроблением и раскалыванием, превращая народ в пыль, вышибая из него протестные настроения, используя сложнейшие рецепты успокоения. Подкуп народных лидеров. Силовые угрозы. Выборную вакханалию. Непрерывную, многослойную ложь. Зрелища и потехи, как наркотики, усыпляющие социальную боль. КПРФ, избравшая тактикой сложное думское маневрирование, многократно, под угрозой роспуска, отступавшая перед Ельциным и Черномырдиным, дремавшая, словно в 93‑м ее укусила муха цеце, теперь, похоже, напрягает бицепс. Сумеет ли одолеть летаргию, очнуться от затянувшегося обморока? Кто поднесет к ее носу вату с нашатырным спиртом? Что покажет сегодняшний «красный» пикет, организованный коммунистами?

Тротуар наполняется. Пикет, как варенье, зреет, густеет. Начинает нагреваться, вскипать. Людей все больше. Все тесней и тревожней за железным барьером, за милицейской цепью. Из метро, как из подземных ключей, выпирает донная, глубинная сила. Больше красных знамен. Злей транспаранты. Громогласней мегафонные вопли. Яростней схватки с «голубыми». Так в котле нарастает давление, стрелка дрожит за стеклом циферблата, приближается к опасной отметке. Кто бывал в больших скоплениях народа — тот знает эту медленную, нарастающую реакцию взрыва.

Милицейский полковник с рацией кричит на пикетчиков, грубо гонит их в глубину тротуара. Несколько ловких «ментов» толкают стальной турникет в народ, рассекают толпу, вгоняют в нее железный шкворень. Лопнуло, взорвалось. Несколько мускулистых парней, побросав транспаранты, хватают железные стойки, толкают их обратно в милицейскую цепь. Схватка, крик, треск рукава, матерщина. Дружный нажим «ментов». Сторукий, стоголовый ответный напор пикетчиков. Цепь охранения прорывается. Бурдюк лопается. Хмельное вино брызжет, бьет струей, изливается из тесной горловины на проезжую часть. Народ сметает оцепление, рассеивает беспомощных охранников, под колеса, под троллейбусы, запрудив разом Охотный ряд, докатываясь красной гудящей волной до подъезда Думы, разливаясь к Манежу, к памятнику Марксу, который глядит из неподвижной скалы на кипящий люд.

Радость, ликование, упрямая злость. Дохнуло ветерком 93‑го года, когда прорывали оцепление, катились валом от Октябрьской через Крымский мост, к осажденному Дому Советов. Здесь, на Охотном, похожие лица, похожие рывки, похожие мундиры ОМОНа. Нет, не истлела Икона Восстания.

Не затмил ее наспех намалеванный, без левкаса, на сырой доске, образ Путина. Опадает на глазах позолота. Затихает на устах у людей неначатая ложная молитва. Под слоем невысохшей краски, вместо миловидного лица президента, проступает все то же клепанное железо омоновского щита.

От Манежной площади подъезжают автобусы. Из них высыпает молодое разношерстое племя — президентское движение «Идущие вместе». Весельчаки‑студенты. Смешливые, с голыми животиками, барышни. Крепкие парни в красных футболках. На спине надпись «Все путем!» На пузе — Путин, напоминающий детеныша кенгуру, что выглядывает из брюшной сумки. Молодежи не дают расползтись. Деятельные функционеры расставляют их поперек Охотного ряда, оснащают длинными цветастыми лентами, на которых слова поддержки пропрезидентскому закону. Строгие приказы. Мобилизующие жесты. Из автобусов подносят ящики с «боеприпасами» — спелыми помидорами, куриными яйцами для метания. «Президентская рать» выстраивается, посвистывает, похохатывает, пританцовывает, попивает из бутылок «пепси», насмешливо поглядывает на разлив красных знамен и протестных лозунгов.

Пикет моментально отзывается на появление «всепутистов». Выстраивается защитный редут. Плечом к плечу, молодые и старые, с портретами Сталина, с гвоздиками, с православными крестами. Протягивают через всю улицу красное, заграждающее полотнище. Две рати выстраиваются на Охотном ряду. Источают энергию неприязни. Обмениваются свистами, взмахами кулаков. Прицеливаются недружелюбными взглядами. Между ними, прошивая улицу черной дратвой, пробегает ОМОН, в бронежилетах, с черными дубинками, поддерживая у бедер стальные застекленные шлемы. Не дает сблизиться двум фалангам, сомкнуться двум полушариям, из которых может прянуть взрыв.

Бойцы ОМОНа, в черном, в косых беретах, стройные крепкие парни, цветущие русские мужчины. Не сынки банкиров, не родственники олигархов, не завсегдатаи ночных клубов и экзотических ресторанов. Не раз бывали в Чечне, щли на зачистку, попадали под огонь гранатометов, взрывались на фугасах, хоронили товарищей, падали на землю, кроша пулеметами непролазную «зеленку». Здесь, в Москве, разделяя две враждующие толпы, стоят, словно черные изваяния, с напряженными желваками и тоскующими голубыми глазами. Не понимают смысла борьбы. Готовы по приказу начальства выхватить дубины и, как в 93‑м, молотить стариков и женщин. Расшибать черепа ветеранам, добивать баррикадников, а потом вливать в себя огненную водку, запивая тоску. Так устроено государство миллионеров, что разжиревшие уроды, мерзкие горбуны, зловонные карлики, чьи подагрические пальцы усыпаны алмазами, на свои несметные миллионы покупают проституток, журналистов, политиков и этих статных русских бойцов. Кидают их на народ, защищая свои яшмовые писсуары.

Солнце, как электрод, горит над Москвой. Пекло на Охотном ряду. Колышутся красные факелы флагов. Люди двигаются, гудят, сходятся для коротких бурных дискуссий. «Свободу Милошевичу!» «Русскую землю русским крестьянам!» «Грефа на нары!» «Путин — ты Распутин!» «КПРФ — будь смелее!» «Ельцина — в Гаагу!» «Жидократы в Кремле!» «Коммунисты, вперед!» «Черная лампочка Чубайса!» «Аксененко, верни шпалы!» «У Немцова грудь Хакамады!» — множество плакатов, лозунгов, надписей на фанере, карикатур. Кого только нет. Фронтовики с женами едва идут, как былинки, трогательно помогая друг другу. Крепкие отставники‑офицеры, иные в погонах, иные в камуфляже. Комсомольцы с мегафонами. Секретари райкомов с телефонами. Депутаты‑коммунисты, среди которых сияет крепкий, круглый, как шар, череп Шандыбина, миловидная Астраханкина, деятельный и нервный Юрчик. Секретарь горкома Кувасв с мобильником связывается с Думой, справляется о ходе голосования. Бородатенький человек с двуглавым орлом на рубашке, с иконкой Спаса на шее. Другой, в шитой шелками шапочке, в черной хламиде, похожий на монаха, но с эмблемой Че Гевары. Участники баррикадных боев. Беженцы из Казахстана. Нищенка, словно черная тень, заклеила глаза бумагой, на которой слезная мольба. Все движется, меняется местами, начинает петь, скандирует, читает стихи. Этих лип не увидишь на телевидении. Не найдешь в передаче «Глас народа». Не обнаружишь в дискуссиях о собственности. Это исконные народные лица, исконные голоса. Надеются, наивно верят, страстно ненавидят, сотворяют мифы о своих и чужих вождях. Предсказывают, кликушествуют, оплакивают, взрываются негодованием. Доведенные до предела, готовы облить себя смолой и поджечь. Готовы мгновенно полюбить, возненавидеть, простить. Русский народ представлен на пикете, как он представлен на церковной паперти, на военной пересылке, на тюремном этапе, на деревенской посиделке и рабочем перекуре. И пусть здесь с коммунистами нет пока лимоновцев, нет скинхедов, нет анархистов и антиглобалистов, нет православных радикалов, поднимающих голос за убиваемый русский народ. Но уже есть анпиловцы, есть «Союз офицеров». Начинает медленно замешиваться будущее восстание, медленно бродят дрожжи в квашне грядущей революции.